Без семьи - Мало Гектор. Страница 42

Мне захотелось спуститься вниз, чтобы посмотреть, насколько быстро исчезает вода. Между водой и крышей галереи образовалось уже большое пространство.

– Налови нам крыс, – закричал Карори, – мы их съедим!

Но чтобы поймать крысу, следовало быть более ловким, чем я. Однако понизившийся уровень воды в галерее внушил мне мысль, которая взволновала меня и окрылила надеждой. Я влез обратно на площадку.

– Вот что я думаю, «учитель». Крысы бегут по галерее – значит, там образовалось свободное пространство, по которому я могу доплыть до лестниц. Я начну кричать, меня услышат, и до нас доберутся скорее, чем через проход.

– Нет, я тебе запрещаю!

– «Учитель», я плаваю очень хорошо и чувствую себя в воде, как рыба.

– А если ты задохнешься от спертого воздуха?

– Но раз крысы не задохнулись, то и я проплыву.

– Ступай, Реми! – закричал Пажес. – Я подарю тебе мои часы.

– Гаспар, что вы на это скажете? – спросил «учитель».

– Ничего. Если он думает достичь лестниц, пускай плывет, я не имею права ему мешать.

– А вдруг он утонет?

– А может быть, наоборот, спасется, вместо того чтобы умереть здесь.

«Учитель» с минуту подумал, потом, взяв меня за руку, сказал:

– Ну, мальчик, поступай, как знаешь. Я считаю, что это сделать невозможно, но и невозможное иногда удается. Обними нас.

Я поцеловал его и дядю Гаспара и спустился в воду.

– Кричите все время, – попросил я. – Ваши голоса будут указывать мне путь.

Было ли пространство между крышей галереи и водой достаточным для того, чтобы я мог свободно проплыть? Вот что меня интересовало.

Сделав несколько движений, я решил, что могу спокойно плыть, но медленно, дабы не стукнуться головой Попытка оказалась возможной, но что ждет меня впереди: смерть или спасение?

Я обернулся и увидел свет лампочки, отражавшейся в темной воде. У меня был маяк.

– Плывешь хорошо? – закричал «учитель».

– Да.

И я продолжал осторожно плыть дальше.

Путь от забоя до лестниц представлял затруднение в том отношении, что в одном месте галереи перекрещивались. В темноте легко можно было ошибиться и сбиться с пути. Крыша и стены галереи не могли служить достаточным ориентиром, но на полу был надежный указатель – рельсы. Плывя вдоль рельсов, я мог наверняка добраться до лестниц.

От времени до времени я опускал ноги и, нащупав рельсы, медленно плыл дальше. Рельсы и голоса товарищей убеждали меня в том, что я на верном пути. Голоса становились глуше, шум черпаков – сильнее; значит, я продвигался.

Наконец-то я увижу дневной свет и благодаря мне будут спасены мои товарищи! Эти мысли придавали мне силы. Я плыл посередине галереи, и стоило мне опустить ногу, как я касался ею рельса. Но вдруг, сделав очередное движение, я не нащупал рельса. Тогда я нырнул, желая достать рельсы руками, затем проплыл от одной стены галереи до другой и тоже не нашел их. Неужели я сбился с пути?

Отдышавшись и набрав воздуху, я снова нырнул, но так же безуспешно: рельсов не было. Очевидно, я ошибся и поплыл не по той галерее. Надо было возвращаться обратно. Но куда? Мои товарищи больше не кричали или я их не слышал, что было одно и то же. На мгновение я остановился, охваченный мучительной тревогой, не зная, куда направиться. Неужели я погибну здесь, в этой непроглядной тьме, под этим душным сводом, в холодной, как лед, воде! Но вдруг я снова услышал голоса и сообразил, в какую сторону повернуть.

Проплыв немного назад, я нырнул и ощупал рельсы. Следовательно, здесь начиналось разветвление. Я искал поворотный круг и не находил его, искал выходы, которые должны иметься в галерее, но и справа и слева наталкивался на стены. Тогда я сообразил, что пути разрушены и что мне нечем руководствоваться.

При этих условиях мой план оказался невыполнимым; приходилось возвращаться обратно. Дорога теперь была мне знакома, я знал, что она безопасна, а потому плыл быстро, желая скорее достигнуть забоя. Голоса товарищей указывали мне направление. Я скоро очутился у входа в забой.

– Плыви, плыви! – закричал «учитель».

– Я не нашел выхода.

– Не важно, рытье хода быстро продвигается. Они слышат наши голоса, а мы их. Скоро мы сможем разговаривать.

Я быстро вскарабкался наверх и прислушался. В самом деле, удары кирки раздавались гораздо отчетливее и крики спасающих нас доносились хотя и слабо, но вполне ясно.

Когда первые мгновения радости прошли, я почувствовал, что страшно прозяб. Так как теплой одежды не было, меня зарыли по шею в мелкий уголь, который всегда сохраняет в себе известную теплоту, а дядя Гаспар и «учитель» прижались ко мне. Тут я им рассказал про свою разведку и о том, что потерял рельсы.

– Как ты не боялся нырять!

– Чего же бояться? Обидно только, что я ничего не нашел.

Но, как уже сказал «учитель», теперь это не имело значения. Если мы не будем освобождены через галерею, мы будем спасены через прорытый ход.

Крики становились все яснее. Вскоре мы услышали три слова, произнесенные медленно и раздельно:

– Сколько вас тут?

Дядя Гаспар ответил громче всех; ему было поручено ответить:

– Шестеро!

Последовало мучительное молчание. Без сомнения, наверху надеялись, что нас больше.

– Торопитесь! – закричал дядя Гаспар. – Мы еле живы.

– Ваши имена?

Он перечислил всех: Бергуну, Пажес, «учитель», Гаспар, Карори, Реми.

Для тех, кто был снаружи, этот момент оказался особенно трагическим. Когда узнали, что с нами скоро можно будет разговаривать, прибежали все родные и близкие пропавших шахтеров, и солдаты с великим трудом удерживали их у входа в галерею.

После того как инженер объявил, что нас только шестеро, наступило тяжелое разочарование; но у каждого еще таилась надежда, что среди этих шести мог оказаться его близкий.

Инженер повторил наши имена. Увы! Сбылись надежды только у родственников четырех шахтеров. Сколько горя и слез для всех остальных матерей и жен!

Мы, в свою очередь, захотели узнать, кто еще спасся.

– Сколько всего спаслось? – спросил дядя Гаспар.

Нам не ответили.

– Теперь недолго ждать. Мужайтесь! Не будем больше разговаривать, это тормозит работу. Потерпите еще несколько часов.

Эти часы были для нас самыми длинными и самыми мучительными. Каждый удар киркой казался нам последним. Но за этим ударом следовал другой, а за ним следующий. Время от времени раздавались новые вопросы.

– Вы голодны?

– Ужасно!

– Если вы очень ослабли, мы сделаем буровую скважину и пришлем вам бульону, но это задержит работу. Лучше потерпите, скорее будете на свободе.

– Потерпим! Торопитесь!

Откачка бадьями тоже не прерывалась ни на минуту, и вода продолжала убывать.

– Крикни им, что вода спадает, – сказал «учитель».

– Знаем. Через ход или через галерею, но мы доберемся до вас очень скоро.

Удары киркой стали ослабевать. Очевидно, готовились пробить отверстие, но боялись обвала, который мог задавить нас или столкнуть в воду.

«Учитель» объяснил, что следовало также опасаться воздушного толчка. Как только отверстие будет пробито, воздух может ворваться наподобие пушечного ядра и все разрушить. Приходилось быть настороже. Сверху от ударов кирки сыпались небольшие куски угля, которые скатывались вниз и падали в воду.

Странное дело: чем больше приближался момент нашего освобождения, тем слабее мы становились. Что касается меня, то я уже не мог больше двигаться и, хотя мне не было холодно, дрожал с головы до ног.

Наконец несколько больших кусков откололось и упало между нами. Вверху забоя образовалось отверстие, и мы были ослеплены ярким светом. Затем сразу же наступил мрак: сильнейший вихрь затушил лампы.

– Не бойтесь, сейчас зажжем свет! Подождите немного.

Ждать, снова ждать!

Но вдруг раздался плеск воды в галерее, и, обернувшись, я увидел свет.

– Мужайтесь, мужайтесь! – кричали нам. К нам подходили со стороны галереи. Впереди всех шел инженер; он первым поднялся в забой, и я очутился у него на руках раньше, чем успел вымолвить слово.