Давай поженимся - Апдайк Джон. Страница 3

– А знаешь, почему у меня столько детей? – спросил он. – Я понятия об этом не имел, пока Руфь не сказала мне как-то ночью. Ты же знаешь, она очень верит в то, что роды должны быть естественные. Так вот, Джоанну она родила с великими муками, поэтому, видите ли, она решила произвести на свет еще двоих детей, чтобы, так сказать, отшлифовать технику. Он надеялся, что вызовет у Салли смех, и она действительно рассмеялась, и в этом обоюдном взрыве веселого серебристого смеха они потопили все печальные тайны, которые хранили про себя. У нее таких тайн было больше, чем у него. Это их неравенство огорчало Джерри, и когда тени от дюн удлинились в их маленькой лощинке, он поцеловал ее запястья и признался, отчаянно пытаясь уравновесить их судьбы:

– Я препогано поступил, женившись на Руфи. Право же, куда хуже, чем если б женился ради денег. Ведь я женился на ней, так как знал, что из нее выйдет хорошая жена. Такой она и оказалась. Господи, до чего же я об этом жалею. До чего жалею, Салли.

– Не грусти. Я люблю тебя.

– Я знаю, знаю. И тоже тебя люблю. Но как могу я не грустить? И что нам делать?

– Не знаю, – сказала она. – Наверно, еще немного потянуть, как оно есть?

– Да ведь на месте ничто не стоит. – Он указал вверх и уставился на солнце, точно хотел себя ослепить. – Это чертово солнце и то на месте не стоит.

– Не устраивай мелодрамы, – сказала она.

Они ползали на коленях, собирая свои вещи, а в уме прокручивали хрупкую ложь, которую придется нести домой. Светлые волосы его Салли упали, когда она склонилась над их крошечным, немудреным хозяйством, – она казалась при этом песчано-желтом освещении такой спокойной и такой покорной, что он сердито поцеловал ее, последний раз в этот день. Все их поцелуи казались последними. Ленивым движением она опустилась на землю и, прижавшись к нему всем телом, обвила его руками. Плечо ее было теплым на вкус – его губы заскользили по ее коже.

– Детка, у меня это не пройдет, – сказал он, и она кивала, кивала так, что тела их закачались: Я знаю. Я знаю.

– Эй, Джерри? За твоим плечом я вижу Саунд, а на нем маленький парусник, и какой-то городок вдали, и волны накатывают на скалы, и все залито солнцем, и так красиво?! Нет. Не поворачивай головы. Просто поверь мне.

II. Ожидание

– Прощай?

– Не говори мне этого слова, Джерри. Пожалуйста, не говори. – Рука у Салли ныла оттого, что она так долго держала трубку, а сейчас задрожал и мускул плеча. Зажав трубку между плечом и ухом и высвободив таким образом руки, она принялась застегивать лямки на брюках Питера: за последние два-три месяца он научился сам одеваться, вот только пуговицы не умел застегивать, она же в разброде чувств не подумала даже его похвалить. Бедный мальчик, он уже целых десять минут стоял, дожидаясь, пока мать кончит разговор, – ждал и слушал, ждал и наблюдал с неуверенной улыбкой и таким настороженным выражением в глазах, что она заплакала. Рыдания подступили к горлу, словно рвота; она сжала зубы, стараясь, чтобы их не было слышно в телефоне.

– Эй? Не надо. – Джерри смущенно рассмеялся – звук донесся слабо, издалека. – Ведь я же только на два дня.

– Не говори так, черт бы тебя подрал. Мне плевать, что ты там думаешь, но не смей этого говорить. – “Я с ума схожу, – подумала она. – Я – сумасшедшая, и он возненавидит меня”. При мысли, что он может возненавидеть ее после того, как она так безраздельно себя ему отдала, Салли возмутилась. – Если ты только и способен смеяться надо мной, может, лучше нам в самом деле расстаться.

– О Господи. Я вовсе не смеюсь над тобой. Я люблю тебя. Мне просто невыносимо, что я не могу быть с тобой, чтобы утешить тебя.

Питер потерся об нее, чтобы она застегнула ему и другую лямку, и она почувствовала в его дыхании запах леденца.

– Где ты взял леденец? – спросила она. – Нельзя есть сладкое с утра.

Джерри спросил:

– Кто там у тебя?

– Никого. Только Питер.

– Мне дал Бобби, – сказал Питер, и на его личико, растянутое в неуверенной улыбке, стал наползать страх.

– Пойди разыщи Бобби и скажи, что я хочу с ним поговорить. Иди же, лапочка: Иди найди Бобби и скажи ему. Мама сейчас кончит говорить по телефону.

– Бедный Питер, – раздался у нее в ухе голос Джерри. – Не отсылай его.

Да как он может так говорить, он, который лишил ее всякой радости общения с детьми? И однако, то, что он так говорил, делало ее совсем беззащитной, не измеримо расширяло ее любовь: не желал он держаться в рамках любовника, какими она их себе представляла. Излишняя доброта то и дело заставляла его вылезать из своей скорлупы. Слезы обожгли ей щеки: она молчала, чтобы он не услышал ее охрипшего голоса. Живот и плечи у нее буквально ныли от боли. Господи, он что, нарочно так себя ведет?

– Эй? Привет?

– Привет, – ответила она.

– Ты в порядке?

– Да:

– Пока меня не будет, ты сможешь съездить в Загородный клуб, и свозить детей на море, и почитать Моравиа…

– Я сейчас читаю Камю.

– Ты такая умная.

– Ты не опоздаешь на самолет?

– Свози Питера на море, и поиграй с малышкой, и поваляйся на солнце, и будь милой с Ричардом…

– Не могу. Я не могу быть милой с Ричардом. Из-за тебя он теперь больше для меня не существует.

– Я не хотел.

– Я знаю. Знаю. – Как любовник Джерри совершал одну ошибку – жестокую ошибку: он вел себя будто ее муж. А у нее до сих пор не было настоящего мужа. Теперь, наблюдая Джерри, Салли начала подумывать о том, что десять лет была замужем за человеком, старавшимся остаться для нее лишь любовником, сохраняя дистанцию, которую любовникам всякий раз приходится преодолевать. Ричард вечно критиковал ее, анализировал ее поступки. Когда она была молода, это ей льстило; теперь же казалось подлым. Вне постели он вечно стремился раздеть ее, обнажить какое-то двуличие, какие-то скрытые мотивы ее действий. А Джерри пытается ее одеть, то и дело бросая ей жалкие вуальки утешений и советов. Она кажется ему душераздирающе обнаженной.

– Послушай, – сказал он. – Я люблю тебя. Мне бы так хотелось, чтобы ты могла поехать со мной в Вашингтон: Но это невозможно. Однажды нам это сошло с рук. А теперь Ричард что-то знает. И Руфь знает.

– Знает?

– Чувствует кожей.

– Что ты сказал?

– Знает. Только не волнуйся на этот счет. Все равно во второй раз так чудесно не было бы. Мне тебя все время будет не хватать, и один в постели я вообще не засну. Кондиционер жужжит “ш-ш-ш”, “ш-ш-ш”.

– Значит, тебе будет не хватать и Руфи.

– Не в такой степени.

– Нет? Эй, я люблю тебя за то, что ты сказал: “Не в такой степени”. Настоящий любовник сказал бы: “Ничуть”.

Он засмеялся.

– А я как раз такой и есть. Не настоящий.

– Тогда почему же я не могу выкинуть тебя из головы? Джерри, мне больно, физически больно. Даже Ричард жалеет меня и дает мне снотворное, которое выписал ему врач.

– Мир не знает более высокой любви, если один человек отдает другому снотворное, которое ему выписал врач.

– Я могла бы вечером позвонить Джози и сказать, что у меня сломался “сааб” и я застряла в Нью-Йорке. Последнее время машина барахлит вовсю, я знаю, мне бы поверили.

– Ах ты мое солнышко! До чего же ты храбрая. Но это у нас не пройдет. Они узнают, и тогда Ричард не отдаст тебе детей.

– Мне не нужны дети, мне нужен ты.

– Не говори так. Ты очень любишь своих детей. Достаточно тебе было посмотреть на Питера – и уже глаза на мокром месте.

– Это из-за тебя у меня глаза на мокром месте.

– Я этого не хотел.

Она не знала, как на это реагировать: у нее никогда не хватит духу сказать, что он виноват во всем – и в том, чего не хотел совершить, и в том, что совершил. Джерри верил в Бога, и это служило препятствием для ее наставлений. Из окна кухни она увидела, что Питер нашел Бобби. Питер забыл про ее наказ и вместе со старшим братом направился в рощицу.

Она спросила:

– Ты весь день будешь в Госдепартаменте? Я могу позвонить тебе туда, если приеду?