Нежное дыхание смерти - Малышева Анна Витальевна. Страница 24

Добравшись до дома Аллы, она решила для начала позвонить в ее квартиру – на опустевшей жилплощади мог оказаться кто-то из родственников и дать какую-нибудь информацию.

И она не ошиблась. Открыла пожилая женщина в халате и тапочках.

– Простите, я насчет Аллы. Женщина тихо проговорила:

– Заходите скорее, ну!

И впустила в квартиру, быстро притворив за собой дверь. Даша с недоумением подчинилась, успев краем глаза заметить, что на площадке в тот же миг приоткрылась дверь. Женщина беспокойно прислушалась к звукам на площадке и наконец повернулась к Даше:

– Я всегда знала, что соседи у Аллы не подарок, но чтобы такие любопытные!

«Мать», – поняла Даша и пожалела, что пришлось встретиться именно с ней. Она предпочла бы кого-нибудь более равнодушного к смерти Аллы, чтобы избежать слез и истерик. Однако женщина склонности к истерикам не проявляла. Держалась спокойно, замкнуто, отстраненно-вежливо. Даше предложила пройти в комнату и присесть.

В комнате был совершенный порядок, в отличие от вчерашнего состояния. Пол вымыт, пыль на мебели протерта. «Готовится к похоронам», – подумала она и участливо обратилась к женщине:

– Простите меня за внезапный визит, но я подруга Аллы.

– А… – спокойно откликнулась женщина. – А я думала, кто-то по делу. Насчет нее.

– Да я и правда насчет нее, – смутилась Даша. – Я вчера… Словом, это я милицию вызвала.

– Так-так, – кивнула женщина. – Вы – Даша.

– Верно, – подтвердила она и замолчала, ожидая, что мать Аллы сама продолжит разговор, что-нибудь скажет, пожалуется на что-то. Но та хранила молчание. – Примите мои соболезнования, – тихо сказала Даша. – Я не могу прийти в себя…

– Курите, – предложила ей женщина, придвигая пепельницу.

– Спасибо, не курю.

Женщина посмотрела на нее пустыми светлыми глазами, совсем не такими, как у дочери. И Даше при виде этих глаз вдруг захотелось вскочить и убежать и больше не урывать куски ни чужого счастья, ни чужого горя.

«Я, как шакал, рыскаю вокруг трупа Аллы, стараюсь что-то узнать у этой женщины… – подумала она, отводя взгляд. – А ей все равно. Будто меня и нет».

– Не курите? – странно, со смешком откликнулась женщина. – Аллочка вот курила. Ну ладно. Так зачем вы пришли, Даша?

– Собственно, я пришла затем, чтобы узнать про нее, – робко сказала она. – Не из любопытства, вы не подумайте. Просто после того, как я ее видела там… – Даша сделала жест в сторону ванной. – После этого я не могу забыть обо всем.

– Вы про Аллочку узнать хотите? – перебила ее мать. – А что?

– Ну… – Даша только руками развела. – Что-нибудь…

– Я не понимаю – что вы хотите? – монотонно спросила женщина.

Даша решила быть откровеннее:

– Мы с Аллой дружили, правда, некоторое время не виделись. Позавчера вечером она пригласила меня в гости. Мы посидели, поговорили, потом я уехала. На другой день вернулась сюда и нашла открытую дверь и Аллу… – Она сделала паузу. – Мне хотелось бы знать, что вам сказали в милиции. Смерть… насильственная?

Нет, – тут же ответила женщина, словно ждала этого вопроса. «Так и есть, и тут никому нет дела, и тут никто ничего не понял! Две смерти, и обе – как в глухом лесу. Даже не подозревает никто, что случилось на самом деле. Только я знаю, что все это инсценировка, а не несчастный случай».

– Уже установлено?

– Конечно, установлено. Фен Аллочкин. Мне его уже вернули. Скоро Аллу отдадут.

Даша прикусила губу и задала решающий вопрос:

– А дверь-то?

– Дверь? А что дверь? Дверь как дверь…

– Но она была открыта, – настаивала Даша. – Разве милиция ничего по этому поводу не сказала? Может, взлом был?

– Взлом? – медленно, словно по буквам, проговорила женщина. – А, вы про дверь… Да какой там взлом, тут часто такое случалось. Замок у них плохой, это Аркадий однажды сломал, когда она заперлась от него, не пускала. Я вам показать могу. Я и милиции вчера показала. Там защелка не закрывается. Замок проворачивается, ну, колесико это, будто закрылось, а защелка не закрывается. Только чуть-чуть заходит. Кто захочет – тот и войдет. Вот как вы вошли.

И она пристально посмотрела на Дашу. Та почувствовала, что особенно теплых чувств эта женщина к ней не питает. «А если она, напротив, очень даже много слышала обо мне? – пришло ей в голову. – Вдруг Алла когда-то рассказала матери про то, что какая-то там медсестра Даша хотела окрутить Аркадия, да ничего у нее не вышло?» От этой догадки ей стало нехорошо. Но она взяла себя в руки.

– Значит, замок не повлиял на ход дела? – спросила она.

Женщина удивилась.

– Какой… ход дела? – еле выговорила она. – Зачем дело?

Теперь она не сводила глаз с Даши, а та, уже пожалев, что заикнулась про несуществующее дело, поторопилась распрощаться.

– Что ж… Спасибо, что рассказали все. Теперь буду знать. – Она бормотала что попало, только бы скрыться от этих глаз. Но глаза не отпускали ее, и казалось, что женщина уже подозревает ее в совершении преступления, в убийстве Аллы.

– Даша! – Голос женщины вдруг переменился. В нем прозвучал настоящий страх, настоящие слезы. – Даша, вы что-то знаете? Скажите, я же вижу!

– Бог с вами. – Девушка обернулась и замерла на пороге. – Ничего не знаю. Не больше вашего. Просто я думала, что дверь была открыта недаром. А если замок неисправен. Тогда что ж…

И она закрыла за собой дверь с неисправным замком. Закрыла и бросилась вниз по лестнице, словно мать Аллы могла побежать за ней, вернуть и выспросить у нее те подробности, которых Даша выдавать не хотела.

Только в метро она пришла в себя. Поймала себя на мысли, что теперь день за днем делает одно и то же – заходит к Алле и выбегает оттуда, как сумасшедшая… Сначала так было после разговора об Аркадии. Потом – после того как она обнаружила труп Аллы. И сегодня. Сегодня, когда никто ничего не обнаружил.

«И это ужасней всего. Оказывается, ужасней всего не сама смерть… Хотя смерть смерти рознь, конечно. Но самое страшное – это когда смерть окружена тишиной. Когда никто ни о чем не подозревает. Никто ничего не хочет знать. Когда остаешься один на один со смертью».

Даша никогда не думала на эту тему, несмотря на то что именно со смертью зачастую была связана ее работа. Но там смерть была привычной, привычно обставленной. Там было известно, почему она произошла, можно ли было помочь и почему это не удалось. Там все было стерильно, просто, ясно. Трагедии не было места, трагедия начиналась после, для родственников. Да и то не для всех – некоторые вздыхали почти с облегчением, хотя и проливали две-три слезы. Но то были слезы скорее усталости, чем горя.

«И так восприняла смерть Аркадия Алла, – думала Даша, поднимаясь вверх по эскалатору. – Для нее было совершенно все равно – умер Аркадий в клинике или в Венеции. Никакой разницы, ведь причина одна. И она была готова к тому, что он умрет по этой причине. Зачем я упрекала ее в отсутствии сострадания? Да это просто привычка! Самая обыкновенная и самая ужасная привычка. Привычка к безобразным сценам, к сломанным замкам, к одиночеству, потому что теперь я понимаю, как она была одинока».

Даша пешком прошла домой, хотя могла проехать на троллейбусе. Ее не пугал ни гололед, ни сумерки, ни холод, тут же забиравшийся под дубленку. Она шла и думала об Алле. О том, как та лежала в ванне; о том, как не знала, что дверь ее квартиры осталась незапертой. Если бы знала – встала бы, закрыла дверь, и тогда уже ничего не случилось бы.

Даша почувствовала, что запуталась в своих рассуждениях. «Почему я опять приплела сюда дверь! – разозлилась она на себя. – Закрыта была эта проклятая дверь или открыта – какая разница! Теперь все равно. Если бы взлом… Если бы следы остались на замках. Тогда можно было бы утверждать, что кто-то вошел в квартиру, пока она мылась! Но сейчас – как можно что-то утверждать! Она ведь действительно могла просто-напросто умереть от собственной неосторожности. И без всякой связи со смертью Аркадия». Но Даша тут же возразила себе: «Когда он умер, все сказали то же самое – умер по своей вине, из-за собственной неосторожности. Но его так изощренно убили…»