Тамбур - Малышева Анна Витальевна. Страница 59

К счастью, у вас ничего не вышло. Я говорю «к счастью», — Голубкин чуть повысил голос, глядя на плачущую Жанну, — потому что, во-первых, — всегда за то, чтобы человек остался жив. А во-вторых — терпеть не могу сажать таких молодых девчонок, у которых вся жизнь впереди.

Он достал из кармана куртки пирожок (последний, уже чуть подсохший) и в два приема съел. Пирожок был не из любимых — не с картошкой, с повидлом, но это дела не меняло. Настроение все равно улучшилось. Петр Афанасьевич, наученный опытом, больше не привозил домой еду в карманах, предпочитал съедать между делом.

Жанна резко вытерла глаза:

— А я вам говорю — сажайте! Все равно, это уже не жизнь!

— Вы его так любили?

Вообще-то, Голубкин предпочитал не задавать подобных вопросов подозреваемым. Какое ему дело — любили, не любили? Вот убили, не убили — это его профиль. Вырвалось само, но произвело потрясающее впечатление. Жанна попыталась выброситься в окно.

Спасло ее то, что рамы были наглухо заклеены на зиму, а Голубкин, быстро придя в себя, оттащил ее от подоконника за шиворот. Воротник блузки треснул. Он потряс Жанну за шиворот, как шкодливого котенка, который нагадил мимо ванночки:

— Да что это?! Долго я буду выслушивать все эти ваши сопли? Говори прямо — спала с ним?

— Н-нет… — Она задыхалась и мотала головой, бессильно пытаясь освободиться.

— Дома у него бывала?

— Два… — Жанна глотала слезы. — Два раза.

Привозила документы с кафедры: У него болели Ноги, он не всегда мог приехать сам…

— Что он приставал к Пивоваровой — знала? Ну, хватит реветь, знала?!

— Нет… — Ей наконец удалось вырваться. Воротник был к тому времени наполовину оторван. Жанна теребила его, будто надеясь, что с помощью ниточек удастся пришить его на должное место. — Я ничего не знала. Она только сегодня сказала… Но она его ненавидела!

— И тогда ты взяла молоток, так?

Девушка подошла к шкафу, открыла дверцу и вгляделась в свое отражение. Пригладила волосы — медленными, заторможенными движениями. Голубкин наблюдал за нею настороженно. "Хороша! Что и сказать!

Не хватало мне Дани — так вот, подайте еще эту красавицу. Но тот сознался. Эта тоже во всем сознается. Надо бы позвонить в больницу — жив он еще? Если да — соседями будут".

— Сажайте! — Теперь она заговорила тише, все еще не отводя взгляда от зеркала:

— Мне все равно.

— Голубушка, — ласково произнес следователь, — на каких же основаниях я тебя буду сажать?

Алла Пивоварова не собирается подавать на тебя заявления. Мы-с нею уже пообщались и договорились.

Она все поняла. Может быть, Алла и странно выглядит, но девушка она добрая. Кстати, чем ты в первый раз ее ударила? Я просто так спрашиваю, из профессионального интереса.

— Вот…

Он проследил за ее указательным пальцем и вдруг расхохотался. Смех был более чем неуместен, но следователь ничего не мог с собою поделать. Жанна указывала на маленький чугунный бюстик, изображавший Максима Горького.

— Стало быть, у нас имеется соучастник! — Он взял бюстик, взвесил его в руке:

— А знаешь, милая, такой штукой ты могла ее запросто…

Они оба так и подскочили, услышав звук открывающейся двери. Время было уже позднее, и Голубкин никак не ожидал, что кто-то может заглянуть на кафедру.

Жанну — ту просто трясло.

Он сразу узнал Федора. Тот растерянно глядел на него и, казалось, был готов удрать. Но потом справился с собой и поздоровался. Затем обратился к методистке:

— Я уже сдал курсовую, но нужен был еще список использованной литературы… Вот — принес!

Та машинально кивнула, проводила его взглядом. За парнем закрылась дверь. Он ушел, сильно прихрамывая и робко оглядываясь через плечо. Жанна снова закусила пальцы и, не глядя на Голубкина, сказала:

— Это был он. Тогда, в субботу на кафедре. Я узнала голос. Второй был — он. Может, я не того человека ударила…

* * *

Он успел застать парня во дворе. С Жанной попрощался наскоро, сквозь зубы. Дал ей добрый совет — отправляться домой и больше в такие дела не ввязываться. Ей повезло, что жертва оказалась настолько кроткой. Та посмотрела на него таким взглядом, что Голубкина передернуло. "Жалей таких после… Ну что я с нею ношусь? Глупо! Расчувствовался, решил воспитать…

Признание есть, показания Пивоварова даст — она же за свою жизнь трясется! Вот убрать эту психованную методистку с дороги — сразу воздух чище станет".

Но попросту «убрать» девушку он почему-то не мог.

Две попытки убийства — разве малое основание для того, чтобы засадить кого угодно? И это значило — навсегда сломать ей жизнь, сделать безработной, записать в число изгоев. Он вспомнил Даню. Да, это его неподвижное лицо, похожее на маску, останавливало его от решительного и, конечно, верного шага. Мальчишка, двадцать лет. Две попытки самоубийства, и обе сделаны всерьез. Тут — две попытки убийства, и тоже всерьез.

«Да что в нем было, в этом Боровике, что заставляло их так его любить?! — думал Голубкин, торопливо сбегая по лестнице. — Или ненавидеть? Оба не могут говорить о нем спокойно. Теперь еще этот Федор…»

Парень расхаживал по двору, сильно припадая на хромую ногу и потягивая пиво из жестяной банки. Он казался очень усталым и едва смог поднять веки, чтобы взглянуть на Голубкина.

Тот пожал ему руку:

— Ну вот, и встретились. Как жена, дети?

— Спасибо, — тот осторожно высвободил из его ладони холодные пальцы. — Все здоровы. Правда, Новый год на носу, всем нужны подарки… Так что я с работой замотался. И еще сессия…

— Федор, ты был на кафедре в субботу? — прямо спросил его следователь. Вилять перед этим парнем он никакого смысла не видел.

У того слегка дрогнуло лицо. Он переступил с ноги на ногу, банка с пивом хрустнула в нервно сжавшейся руке:

— Был. А что?

— Один?

— Нет, там еще одна девушка искала свои бумаги.

— Ты с ней знаком?

Парень пожал плечами и приложился к пиву. Отдышавшись после значительного глотка, он сообщил, что видел эту особу не раз, забыть ее, конечно, трудно, потому что выглядит она очень впечатляюще…'Но они не знакомы и никогда не общались.

— Так вот, — перебил его следователь, которому, похоже, предстояло выслушать подробное описание внешности Пивоваровой. — У этой особы сейчас крупные неприятности. И только потому, что она в тот день, когда вы копались в бумагах, плохо отозвалась о Боровине.

— Как? — Федор расширил серые глаза и снова поднес к губам банку, но от волнения промахнулся. Пиво потекло по воротнику куртки. — Почему?

— Так говорила она о нем плохо?

— Я не слушал… Может быть… — Парень окончательно растерялся. — Мне было не до нее… Я бумаги искал.

Голубкин многозначительно поманил его согнутым пальцем, призывая наклониться. Федор пугливо оглянулся, хотя во дворе никого кроме них не было. Окна института были темны — только на кафедре, где сидела Жанна, горел свет.

— У тебя семья, двое детей, — негромко произнес Голубкин. — И поэтому даю тебе совет — держись от этой девицы подальше.

И показал на освещенное окно. Парень оцепенел. Он посмотрел наверх с таким видом, будто увидел привидение. Следователь тоже поднял глаза. В проеме окна виднелся темный силуэт. Там стояла Жанна и явно высматривала что-то во дворе. Но уже стемнело, и ничего различить девушка не могла.

— Наедине с ней не оставайся, — поучал парня Голубкин. — Чтобы таких штук, как сегодня — не было! Если бы не я — она могла бы тебе и голову проломить. Скажем… Бюстиком Горького.

Федор что-то пробормотал и уронил в истоптанный снег полупустую банку пива. Следователь усмехнулся:

— Не бойся, я с ума не сошел. Может, я тут единственный, кто в своем уме, — проворчал он уже про себя.

— Она что — опасна?! — выговорил наконец парень. — Жанка? Эта дурочка?!

— Потому и опасна, что дура, — бросил Голубкин и взглянул на часы. — Решила, что Боровина убила либо та девчонка, которая была с тобой на кафедре, либо, получается, — ты.