Иствикские ведьмы - Апдайк Джон. Страница 71

– Она умерла, – сказала Сьюки по телефону Александре. – Около четырех утра сегодня. Рядом был лишь Крис, да и то он задремал. Вошла ночная сиделка и увидела, что нет пульса.

– А где же был Даррил?

– Уехал домой поспать. Бедняга, он и вправду пытался быть хорошим мужем, сидел рядом с ней каждую ночь. Все это продолжалось несколько месяцев, и врачи удивлялись, что она столько протянула. Оказалась крепче, чем можно было подумать.

Ее, Александры, собственное сердце продолжало биться под бременем вины, им овладевала осенняя грусть и спокойствие отречения. День труда был позади, и с краю сада за домом длинные и тонкие полевые астры соперничали с золотарником и головастыми темнолистыми стеблями чертополоха, под окном созрел пурпурный виноград, и те ягоды, что не успели склевать птицы, растекались кашицей по кирпичной стене; виноград в этом году был слишком кислым, его нельзя было есть, а Александре захотелось варить желе: пар, процеживание, горячие банки. Пытаясь придумать, что бы еще сказать Сьюки, Александра вдруг испытала все более привычное для нее ощущение: она почувствовала себя вне своего тела, как бы наблюдая его со стороны, в его трогательной особливости, с его длиной и шириной. Наступит март, и ей исполнится сорок. По ночам продолжались загадочные боли и зуд, хотя док Пэтерсон ничего не находил. Это был пухлый лысый человек с будто надутыми кистями рук, такие они были мягкие и широкие, розовые и чистые.

– Я чувствую себя отвратительно, – заявила она.

– Не терзай себя, – вздохнула Сьюки, у нее самой был усталый голос. – Люди постоянно умирают.

– Я просто хочу, чтобы меня поддержали, – неожиданно сказала Александра.

– Милая, а кто же не хочет?

– Она тоже хотела лишь этого.

– И она это получила.

– Ты имеешь в виду Даррила?

– Да. Но самое страшное…

– Есть и самое страшное?

– Не стоило бы тебе это говорить, мне сообщила Джейн по большому секрету: ты ведь знаешь, она встречается с Бобом Осгудом, ему стало известно от дока Пэта…

– Она была беременна, – вымолвила Александра.

– Откуда ты знаешь?

– А что может быть страшнее? Как жаль, – сказала она.

– Ой, не знаю. Не могу допустить и мысли о ребенке. Как-то не представляю себе Даррила в роли отца.

– Что же он теперь будет делать? – Александра с брезгливым чувством представила себе висящий утробный плод, похожий на рыбу с усеченной головой, свернувшийся, как резной дверной молоток.

– Думаю, продолжать в том же духе. Сейчас у пего новые друзья. Я рассказывала тебе о церкви.

– Читала твой памфлет в «Глазах и ушах». Прямо лекция по биологии.

– Так оно и есть. Замечательная мистификация. Он это обожает. Помнишь «Соловей пел буги на Беркли-сквер»? Я не могла ничего вставить о Розе, Дон и Грете, но, честно говоря, когда они сходятся, над их головами поднимается энергетический конус, из которого просто истекает электричество, как северное сияние.

– Интересно, какие они без одежды, – сказала Александра. Когда она вдруг пыталась представить отстраненно собственное тело, оно всегда было скрыто одеждой, хотя и не всегда той, которая в это время была на ней.

– Ужасно, – вставила Сьюки. – Грета похожа на одну из этих комкастых небрежных гравюр немца, как его…

– Дюрера.

– Верно. А Роза тощая, как палка, Дон же просто маленькая беспризорная потаскушка, с круглым детским животиком и без грудей. Бренда – вот кем стоит заняться, – признала Сьюки, – хотелось бы знать, не был ли Эд просто поводом свести меня с Брендой.

– Я вернулась на то место, – призналась в свою очередь Александра, – собрала все ржавые булавки и воткнула их себе в разные места. Но до сих пор никакого толку. Док Пэт говорит, что не может найти даже доброкачественной опухоли.

– Ох, милая, – воскликнула Сьюки, и Александра поняла, что напугала подругу и та захотела положить трубку. – Ты и вправду чуднАя, а?

Через несколько дней позвонила Джейн и пронзительным от негодования голосом сказала:

– Не может быть, чтобы ты ничего не слыхала!

У Александры все больше складывалось впечатление, что Джейн и Сьюки совещаются, а потом та или другая звонит ей в свободное от работы время. Может, даже бросают монетку, кому выпадет.

– Даже от Джо Марино? – продолжала Джейн. – Он один из главных кредиторов.

– Мы с Джо больше не встречаемся.

– Какая досада, – сказала Джейн. – Он был такой милый, конечно, если тебе по вкусу итальянские эльфы.

– Он любил меня, – безнадежно сказала Александра, зная, какой глупой ее считает Джейн. – Но не могла же я допустить, чтобы он ради меня бросил Джину.

– Ну, что ж, – сказала Джейн, – это тоже неплохой способ сохранить свое доброе имя.

– Может быть, и так, Джейн. В любом случае это непросто. Расскажи свои новости.

– Это не только мои новости, это новости всего города. Он уехал. Улизнул, дорогуша. Il est clisparu [73].

Ее свистящие звуки ранили, но, казалось, они вонзаются в то, другое тело, которое Александра может вернуть к жизни только во сне.

По гневному, обиженному тону Джейн Александра могла только предположить:

– Боб Осгуд?

– Даррил, дорогая. Пожалуйста, проснись. Наш дорогой Даррил. Наш вожак. Наш избавитель от скуки. И прихватил с собой Криса Гэбриела.

– Криса?

– Во-первых, ты права. Он был один из этих.

– Но он…

– Некоторые так могут. Но это для них ненастоящее. Они не строят на этот счет иллюзий, в отличие от нормальных мужчин.

«Har, bar, diable, diable, saute ici, saute la». Всего год назад, вспоминала Александра, она мечтала, созерцая издали особняк; потом ее тревожила мысль, что у нее слишком толстые и белые бедра, когда ей пришлось брести по воде.

– Ладно, – сказала она сейчас. – Ну не дуры ли мы были?

– Скорее, наивные. Какими еще можно быть, живя в таком захолустье? Наши мужья посадили нас здесь, а мы, как бессловесные маргаритки, так здесь и остались.

– Так ты думаешь, что малыш Крис…

– С самого начала. Естественно. Он женился на Дженни только для того, чтобы окончательно прибрать его к рукам. Убила бы их обоих, честное слово.

– Ой, не говори так, Джейн.

– И ее денежки прибрал к рукам тоже. Ему понадобились те жалкие крохи, что она получила за дом, чтобы не подпускать близко кредиторов. А теперь еще эти счета из больницы. Боб сказал, что ходят самые разные слухи, служащие банка говорят, что давали деньги под закладную на особняк Леноксов. Он действительно считает, что, может быть, оставшегося имущества как раз хватит для удовлетворения претензий кредиторов, если найдутся желающие заняться реконструкцией. Дом идеален для превращения в кондоминиум, если утвердят проект в Отделе планирования. Боб считает, что можно убедить Херби Принза, ведь он может позволить себе такие дорогие зимние каникулы.

– А что, он оставил здесь всю свою лабораторию? Краску, которая будет преобразовывать солнечную энергию…

– Лекса, ну как ты не поймешь? Ничего этого не было. Мы его напридумывали.

– А рояли? А искусство?

– Но мы не имеем представления о том, что из всего этого было оплачено. Очевидно, там есть и какие-то ценные вещи. Но большая часть этого «искусства», конечно, гроша ломаного не стоит. Я имею в виду чучела пингвинов с напыленной на них автомобильной краской…

– Ему это нравилось, – отвечала преданная Александра. – Он не притворялся, я уверена. Он был художником, и ему хотелось, чтобы все мы занимались творчеством. И сам творил. Посмотри на твою музыку, весь этот Брамс, которого вы вместе исполняли, пока твой страшный доберман не изгрыз виолончель, а ты сама стала вести себя, как какой-нибудь заплывший жиром банкир.

– Ну и дурочка, – резко сказала Джейн и положила трубку.

И к лучшему, слова застревали у Александры в горле, а на глаза навернулись слезы.

Через час позвонила Сьюки с последним изъявлением былой солидарности. Но, кажется, все, что она могла сказать, это: