Приваловские миллионы - Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович. Страница 35

– Ну рассказывай, чем тебя угощала Антонида-то Ивановна, – допрашивала старушка своего гостя.

Привалов рассказал, как умел, про половодовский обед.

– В саду обедали-то, говоришь?

– В саду…

– Это уж, видно, твоему поверенному жарко стало… Уж и нашел себе поверенного, нечего сказать!..

– А чем он плох, Марья Степановна?

– Да я его не хаю, голубчик, может, он и хороший человек для тебя, я так говорю. Вот все с Виктором Васильичем нашим хороводится… Ох-хо-хо!.. Был, поди, у Веревкиных-то?

– Был. Заезжал с Николаем Иванычем, чтобы вместе ехать к Половодову.

– Так… Когда вот я про этих Веревкиных вспомню, чудно мне делается: в кого у них детки уродились. Мать – немка, хоть и говорит с Хиной по-французскому; отец на дьячка походит, а вот – взять хоть ту же Антониду Ивановну, – какую красоту вырастили!.. Или тоже взять Николая Иваныча: издалека на него поглядеть – так чисто из нашего купеческого звания паренек, ей-богу!.. Только я его боюсь, твоего поверенного: как вытаращит глаза на тебя, запыхтит… Больно уж, говорят, дерзко он суд ведет, ну, и тоже такая гуляка, что не приведи истинный Христос. Ты, смотри, не больно с ним путайся.

За чайным столом скоро собралась вся семья. Надежда Васильевна показалась сегодня Привалову особенно веселой. Она рассказывала о своей поездке в Шатровский завод, о том, как Костя ждет Привалова, и т. д. Виктор Васильич и Верочка по обыкновению дурачились, несмотря на самые строгие взгляды Марьи Степановны.

– Мы вместе с Сергеем Александрычем поедем в Шатрово, – заявлял Виктор Васильич.

– Левизором, что ли? – насмешливо спрашивала Марья Степановна. – То-то, поди, Костя соскучился по тебе, ждет не дождется…

– Нужно еще сначала спросить Сергея Александрыча, возьмет ли он тебя с собой, – добавила Верочка, гремя чайной ложкой.

– Ну, ты, радуга, разве можешь что-нибудь понимать? – огрызался Виктор Васильич.

Чтобы окончательно развеселить собравшееся за чаем общество, Виктор Васильич принялся рассказывать какой-то необыкновенный анекдот про Ивана Яковлича и кончил тем, что Марья Степановна не позволила ему досказать все до конца, потому что весь анекдот сводился на очень пикантные подробности, о которых было неудобно говорить в присутствии девиц.

– Ну, не буду, не буду… – согласился Виктор Васильич. – Я как-нибудь после Сергею Александрычу доскажу одному. Где эти кислые барышни заведутся, и поговорить ни о чем нельзя. Вон Зося, так ей все равно: рассказывай, что душе угодно.

– Да не ври ты, ради истинного Христа, – упрашивала Марья Степановна. – Так она тебя и стала слушать! Не из таких девка-то, с ней говори, да откусывай…

– Мама, да Зося никогда и не говорит с Витей, – вмешалась в разговор Верочка. – Ведь он ей только подает калоши да иногда сбегает куда-нибудь по ее поручению…

– А ты когда же это к Ляховскому-то поедешь? – обратилась Марья Степановна к Привалову. – Долго уж больно что-то собираешься… Тоже вот на заводы не едешь.

– Тихий воз будет на горе, – с улыбкой отвечал Привалов.

IX

– Ужо заходи как-нибудь вечерком, – говорила Привалову Марья Степановна, когда он уходил.

– С особенным удовольствием, – отозвался Привалов, припоминая совет Виктора Васильича относительно преферанса.

– Ну, там как знаешь, – с удовольствием или без удовольствия. Скушно покажется со старухами-то сидеть? Не больно у нас веселья-то много… Ничего, поскучай.

Но вечера в бахаревском доме Привалову совсем не показались скучными, а наоборот, он считал часы, когда ему можно было отправиться в бахаревское гнездо.

Всех больше вечерними визитами Привалова была довольна Верочка, хотя на ее долю от этих визитов перепадало очень немного. Этой практической девушке больше всего нравилось то, что в их доме появился наконец настоящий мужчина со всеми признаками жениха. Раньше эти вечера были скучны до тошноты, потому что на половине Марьи Степановны собиралось только исключительно женское общество, да и какое общество: приплетется старуха Размахнина, придет Павла Ивановна со своими бесконечными кружевами, иногда навернется еще какая-нибудь старушка – вот и все. Попьют чайку, побеседуют и усядутся за карточный стол играть в преферанс. Если, кроме Павлы Ивановны, никого не было, усаживали играть Верочку, которая страшно скучала и потихоньку зевала в руку. Появление Хины среди такого мертвого вечера было целым событием, и Верочка по-детски заглядывала ей прямо в рот, откуда, как сухой горох из прорванного мешка, неудержимо сыпались самые удивительные новости. Даже старицам, начетчицам, странницам и разным божьим старушкам Верочка всегда была рада, потому что вместе с ними на половину Марьи Степановны врывалась струя свежего воздуха, приносившая с собой самый разнообразный запас всевозможных напастей, болей и печалей, какими изнывал мир за пределами бахаревского дома.

Василий Назарыч половину года проводил на приисках, а другую половину почти все вечера у него были заняты кабинетной работой или визитами разных нужных людей. Про Виктора Васильича и говорить нечего: с наступлением сумерек он исчезал из дому с замечательною аккуратностью и возвращался только утром. Надежда Васильевна вечером тоже редко показывалась на половине Марьи Степановны, потому что обыкновенно в это время занималась у себя в комнате, – «читала в книжку», как говорила про нее Марья Степановна. Таким образом, появление Привалова перевернуло вверх дном вечернюю жизнь на половине Марьи Степановны и оживило ее лихорадочной деятельностью сравнительно с прежним. Павла Ивановна появлялась аккуратно каждый день, когда приходил Привалов, и втроем они усаживались за бесконечный преферанс. По требованию Марьи Степановны, Надежда Васильевна обязана была оставлять свое «чтение в книжку» и тоже принимать участие в преферансе или занимать гостя разговором.

– Да о чем же я с ним буду разговаривать? – спрашивала Надежда Васильевна. – Разговаривать на заказ очень трудно.

– Ладно, ладно… с другими умеешь разговаривать, а тут и языка не стало.

– С какими другими?

– Ну, у Ляховских своих, поди, говоришь тоже… Ведь не в молчанку же там играют…

– У Ляховских, мама, в преферанс не играют, а говорят, когда хочется и что хочется.

– Не мудри, говорю. Вот к Хине не хочешь ехать с визитом…

– Вы знаете, почему я не еду к ней.

Марья Степановна после размолвки Василия Назарыча с Приваловым почти совсем упала духом относительно своих заветных планов; Привалов не казал к ним глаз, Надежда Васильевна ни за что не хотела ехать к Хине, – одним словом, выходило так, что Привалов совсем попался в ловкие руки одной Хины, которая не преминет воспользоваться всеми выгодами своего исключительного положения. Вот в этот критический момент Марья Степановна и решилась обойтись совсем без Хины и повести дело вполне самостоятельно. Теперь она была наверху блаженства, потому что, очевидно, Привалов с особенным удовольствием проводил у них вечера и заметно искал случая поговорить с Надеждой Васильевной. Марья Степановна каждый раз замечала, что присутствие дочери оживляло Привалова и он украдкой часто посматривал на нее.

– Устрой, господи, все на пользу! – шептала иногда Павла Ивановна, когда оставалась одна с Марьей Степановной.

– Мудрено что-то, – вздыхала Марья Степановна. – Не пойму я этого Сережу… Нету в нем чего-то, характеру недостает: собирается-собирается куда-нибудь, а глядишь – попал в другое место. Теперь вот тоже относительно Нади: как будто она ему нравится и как будто он ее даже боится… Легкое ли место – такому мужчине какой-нибудь девчонки бояться! И она тоже мудрит над ним… Я уж вижу ее насквозь: вся в родимого батюшку пошла, слова спросту не молвит.

– Девичье дело, Марья Степановна… Нынче образованные да бойкие девицы пошли, не как в наше время. Ну, у них уж все по-своему и выходит.

– Выходит, да не больно… В наше время жених-то приехал в дом, поглядел невесту издальки, а потом тебе и свадьба. А нынче: тянут-тянут, ходят-ходят, говорят-говорят по-умному-то, а глядишь – дело и рассохлось, да и время напрасно пропало.