Саддам Хусейн - Апдайк Робин Дж.. Страница 57

С концом ирано-иракской войны летом 1988 года отношения между Хусейном и армией вступили в новую стадию. Общее в армии мнение военных, что если избегать всякого намека на политическую деятельность, то есть надежда уцелеть при режиме Саддама, была подорвана репрессиями, направленными против героев войны с Ираном. И все же уступки Хусейна военным во время войны доказали, что даже он способен порою дрогнуть.

По мере укрепления тоталитарного режима Саддам Хусейн все больше превращался в современного «эмира», для которого единовластие — главная ценность. Охрана диктатора состояла из девяти полков. Рядом с ним постоянно находились двадцать пять человек. Когда Саддам Хусейн покидал свой дворец, то предварительно выезжало несколько машин-«ловушек», чтобы дезориентировать возможных террористов.

Рассказывали, что Хусейн никогда не проводит в одном здании две ночи подряд. Над его дворцом, занимающим целый квартал, запрещены полеты самолетов. Во дворце соблюдается неизменный ритуал. С 5 часов до 6 часов 10 минут президент в бедуинском одеянии прогуливается по саду. Когда он возвращается с прогулки, вертолет доставляет ему завтрак: бутылку верблюжьего молока, надоенного в стаде из двухсот белых верблюдов, подаренных ему саудовским королем Фахдом. В 6 часов 55 минут Саддам Хусейн надевает бронежилет и отправляется в свой кабинет во дворце. Там он запирается и может работать с бумагами по десять часов подряд. Вечером в десять часов он обычно проводит совещания.

Бывший телохранитель диктатора, чудом бежавший в сентябре 1990 года в Турцию и фигурирующий в европейских средствах массовой информации под псевдонимом Карим, рассказывал о нравах, царящих при дворе Саддама Хусейна.

Однажды он посетил штаб-квартиру багдадской охранки. В конце коридора были камеры для арестантов:

«Я увидел девушку всю в грязи и во вшах, на шестом месяце беременности, запертую в узкой камере без окна и освещения. Она молилась. Ее отец был политическим оппозиционером. Ее насиловали тюремщики, а по пятницам, в свой выходной, ее забирали офицеры, отмывали и забавлялись. Ей было 17 лет».

В другом помещении тюрьмы он увидел бассейн, окруженный оградой из кованого железа. Карим рассказывает:

«Над заполнявшей его прозрачной жидкостью стоял пар. Это была кислота. Я увидел останки, плавающие на поверхности. Сопровождающий офицер сказал: „Этого растворили два часа назад“. Он объяснил, что сначала в кислоту погружали руки и ноги приговоренного, а потом уже бросали его целиком в бассейн».

Карим рассказывал, что по мере того как он знакомился с изнанкой режима, им все более овладевала навязчивая идея убить Саддама Хусейна. Однажды он дежурил перед палаткой диктатора, установленной в пустыне. Когда Саддам вышел из нее рано утром в бедуинском наряде и без бронежилета, Карим стиснул свой автомат. «Это было 28 мая 1988 года в 7 часов утра. Саддам стоял передо мной совершенно беззащитный. Но я не решился и очень об этом жалею».

Репрессивная система, созданная диктатором, наверное, может давать сбои. Но главные его орудия власти — партия Баас и ее служба безопасности — эффективны и безжалостны. Годы, прошедшие после войны в Заливе, свидетельствуют, что власть Саддама Хусейна прочна и незыблема.

Глава десятая. На прицеле — Кувейт

Для аятоллы Хомейни прекращение войны с Ираком было равносильно кубку с ядом. Но для Саддама Хусейна это был кубок с эликсиром жизни. В итоге он сумел целым и почти невредимым выйти из восьмилетней войны с фанатичным врагом, открыто требовавшим его головы. Иран был серьезно ослаблен. Военный же потенциал Ирака стал более мощным, чем до войны. В Тегеране власти готовились к усилению социального недовольства, хоть как-то сдерживающегося в годы войны. В Багдаде миллионы людей танцевали на улицах и славили вождя.

Между тем, всевластию Саддама Хусейна вновь возникла угроза. В среде иракских офицеров зрел заговор. На январь 1989 года был намечен военный парад в честь победы, но диктатор все время его откладывал, опасаясь покушения. За 25 дней до парада он приказал запереть всю бронетехнику на стоянках. Машины были пронумерованы, с орудий сняты ударники. В день парада вдоль всей трассы были установлены заслоны. Саддам Хусейн, стоящий на трибуне, был облачен в бронежилет и меховую шапку, под которой находилась каска из твердого пластика.

Когда начался парад, к колонне бронетехники пристроился танк Т-72 с заряженной пушкой. Внутри сидели семь человек с гранатометами и гранатами. Танк сумел миновать заслоны. Да президентской трибуны оставалось всего пятьдесят метров, однако надо было подойти ближе, чтобы попасть наверняка, На военной базе за городом одиннадцать офицеров ожидали сигнала, чтобы двинуть войска и захватить власть.

— Что это за машина без номера? — закричал вдруг в свой передатчик один из офицеров-телохранителей. Танк был окружен несколькими десятками телохранителей Хусейна. Вскоре были казнены девятнадцать офицеров-заговорщиков.

Что ж, у Хусейна не было иллюзий, он понимал, что после праздников наступит похмелье, что счет ему со стороны военных будет предъявлен. Он знал, что даже в самом репрессивном полицейском государстве есть пределы, до которых люди в силах выносить лишения. Иранской угрозы, основного фактора, цементирующего иракское общество во время войны, больше не существовало. Требовалось новое эффективное средство для поддержания всеобщего энтузиазма и любви к Саддаму. Он понимал, что война, может быть, и закончилась, но внутренняя битва за сердца иракцев только начинается. Стратегия Хусейна в его дальнейшей борьбе за политическое выживание с головой выдает его сугубо корыстный интерес. Если бы он представил своим подданным трезвый анализ ситуации, объяснил последствия прекращения войны и призвал к всенародному усилию восстановить ущерб, нанесенный «безжалостными персами», тогда еще можно было бы надежно связать чувства народа с правительственной политикой. Вместо этого, как всегда боясь проявить малейшую слабость, он решил представить конец войны как величайший триумф и Ирака, и арабского народа. Это, в свою очередь, породило волну всеобщих надежд на ощутимый рост благосостояния, чего, впрочем, Хусейн обеспечить не мог.

Самой расточительной демонстрацией победы Ирака была внушительная триумфальная арка, появившаяся в центре Багдада сразу же после войны. Она состоит из двух пар гигантских пересекающихся мечей, которые держат огромные бронзовые кулаки, закрепленные в бетоне. Неудивительно, что чувство силы и грандиозности, воплощаемое памятником, было непонятным образом связано с Хусейном: кулаки, держащие сабли, были приписаны иракскому президенту. Действительно, если культ личности Хусейна во время войны был превышен даже по стандартам Ближнего Востока, он должен был быть еще более превзойден после окончания военных действий, как и представление о месопотамском наследии Ирака, раздутое до немыслимых размеров.

В 1989 году Хусейн провел официальные погребальные церемонии над останками вавилонских царей и построил им новые гробницы. В то же время шло лихорадочное восстановление Вавилона. Целые секции древних руин были разрушены до основания, чтобы освободить место для желтых кирпичных стен; на десятках тысяч кирпичей была высечена особая надпись, напоминающая грядущим поколениям, что «Вавилон Навуходоносора» был перестроен в эру великого вождя Саддама Хусейна. Была обещана премия в полтора миллиона долларов архитектору, который возродит висячие сады Семирамиды, одного из семи чудес света.

Странным образом переменив направление, что крайне удивило и иракских, и иностранных обозревателей, Саддам обратился к Хашимитской монархии, которая правила Ираком до 1958 года, стараясь включить свое имя в число прочих наиболее выдающихся монархов. Злополучная династия, тело последнего властителя которой неистовая толпа волокла по улицам Багдада, внезапно приобрела законность и величавость. Хашимиты уже не объявлялись британскими лакеями и прислужниками мирового империализма; вместо этого Фейсал 1, «отец-основатель» современного Ирака, восхвалялся как «крупный арабский националист», а монархия характеризовалась иракскими официальными лицами как «символ иракского единства и преемственности». Королевское кладбище, содержащее останки Хашимитских королей, было обновлено на 3,2 миллиона долларов, а бронзовая статуя Фейсала I вернулась на свой пьедестал в центре Багдада.