Саддам Хусейн - Апдайк Робин Дж.. Страница 68

Впоследствии признаки одобрения всеобъемлющей мирной конференции стали исходить из других источников. Первая положительная реакция на возможность международной конференции пришла от Москвы. 4 сентября советский министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе прямо связал кризис в Заливе с арабо-израильским конфликтом, доказывая, что согласие Израиля участвовать в международной конференции могло бы оказать «положительное влияние» на события в Заливе.

Франция пошла еще дальше. В своей речи на заседании Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций 24 сентября президент Франсуа Миттеран связал оккупацию Кувейта с арабо-израильским конфликтом. Требуя, чтобы Ирак подчинился резолюциям ООН и безоговорочно ушел из Кувейта, Миттеран вроде бы признал законность некоторых территориальных притязаний Ирака к Кувейту и, что не менее важно, предложил, чтобы разрешение кувейтского кризиса сопровождалось представительной мирной конференцией по Ближнему Востоку.

Хотя даже американцы были в явном замешательстве от предложений Миттерана, через неделю сам Буш использовал ту же трибуну, чтобы связать кризис в Заливе с арабо-израильским конфликтом. Как и его французский коллега, он повторил призыв к безоговорочному уходу Ирака из Кувейта и резко критиковал разрушения, произведенные Ираком в Кувейте. Затем, удивив этим поворотом многих обозревателей, он стал доказывать, что уход Ирака проложит дорогу «для того, чтобы Ирак и Кувейт навсегда уладили свои разногласия, что государствам Залива необходимо заключить новые соглашения о стабильности, что все государства и народы региона должны уладить конфликт, разделяющий арабов и Израиль». Подобную же позицию занял через несколько дней и британский министр иностранных дел Дуглас Херд, который доказывал, что пять постоянных членов Совета Безопасности должны приступить к подготовке мирной конференции по Ближнему Востоку, как только Ирак уйдет из Кувейта.

И все же эти заявления были весьма далеки от ожиданий Хусейна. Они не призывали к одновременному разрешению всех региональных конфликтов и не соглашались поставить вопрос о Кувейте последним пунктом повестки дня. Вместо этого они ставили условием любого продвижения по арабо-израильскому конфликту безоговорочный уход из Кувейта. Более того, американская и британская реакции явно обнаруживали под бархатной перчаткой железный кулак: они оставались совершенно непреклонными в своем намерении выдворить Ирак силой, если он не выполнит резолюций ООН. И все же Саддам смотрел на эти публичные отклики на арабо-израильский конфликт как на важный прорыв в укрепленной стене западной враждебности, который он намеревался расширять для того, чтобы подорвать международную готовность к военному решению. Его стратегию смещения бремени ответственности за тупиковую ситуацию с его собственной агрессии на давнюю палестинскую проблему дала свои плоды.

С самого начала кризиса Саддам пытался ограничить международную коалицию, прибегая к своему излюбленному принципу «разделяй и властвуй», который так верно служил ему на протяжении всей его долгой политической карьеры. Столкнувшись с угрозой военных действий, он попытался сначала ограничить коалицию лишь западными государствами, а потом посеять раздоры и среди них. Чтобы удержать от присоединения к коалиции стран третьего мира, он предлагал им финансовые подачки. Характерно его предложение в середине сентября снабдить «любую нуждающуюся страну» бесплатной иракской нефтью (хотя как он предполагал экспортировать нефть при наличии санкций ООН остается загадкой). Говорили, что подобные финансовые стимулы предлагались Советскому Союзу и Китаю. Что касается западных государств (и Японии), Саддам изо всех сил старался убедить их, что они на самом деле стали «жертвами американской алчности» и первыми пострадают от этой войны. По его мнению, действительным мотивом реакции Соединенных Штатов на аннексию Кувейта было их желание «контролировать нефть на Ближнем Востоке до такой степени, чтобы потом диктовать Франции, Англии, Италии (также Японии) типы нефти, ее цену и ее количество на европейских рынках». «Разве в интересах Европы, чтобы это случилось?» — вопрошал Саддам. Более того, «если разразится война, будут подожжены места, где расположены нефтяные скважины и нефтехранилища — не только в Ираке, но и в других районах». «Если это произойдет, будет уничтожено большое количество нефти, предназначенной для Запада, так как пылающая нефть не нужна ни Франции, ни Англии, ни Японии».

— В любом случае, — доказывал он, — Америка в этом смысле будет в лучшем положении, чем Европа и Япония. Но Соединенные Штаты хотят, чтобы европейцы пожертвовали не только нефтью: они хотят также их крови.

Как иначе, спрашивал он, игнорируя действительную ситуацию, можно объяснить то, что американцы расположены вдали от линии фронта и предоставляют остальным войскам, особенно французским, подвергаться нашим смертоносным ударам?

Действительно, страх перед неимоверной ценой вооруженного столкновения был главным кнутом, коим Хусейн размахивал перед глазами Запада, угрожая не только прямыми последствиями такой войны, но и беспощадными террористическими актами. Уже в своем знаменитом разговоре с послом Гласпи перед началом вторжения в Кувейт Саддам не скрыл своей готовности поразить американские объекты по всему миру, если Соединенные Штаты вступят в военную конфронтацию с Ираком. Теперь, казалось, он распространял эту угрозу и на союзников Америки. В интервью с французским информационным агентством 31 августа Тарик Азиз не исключил возможности террористических актов против Запада, доказывая, что Ирак будет считать себя «свободным от любых моральных ограничении», если на него нападут. На пресс-конференции в Багдаде через две недели Абу Аббас, глава Фронта освобождения Палестины, организации, входящей в ООП, которая осуществила захват туристского парохода «Акиле Лауро» и убила американского пассажира Леона Клингоффера, клялся, что они ударят по объектам в Европе и на Ближнем Востоке, если разразится война.

— Если Америка нападет на Ирак, мы будем сражаться вместе с нашими арабскими братьями по-своему, — сказал он, признавая попутно, что по техническим причинам ему придется ограничить поле своих операций Европой. — Мы рады были бы добраться до американского побережья, но, увы, это нелегко.

Еще более определенный сигнал Западу относительно пагубных последствий войны был передан 9 августа в иракском заявлении, что тысячам иностранцев в Ираке и Кувейте не будет разрешено покинуть страну. Это, в свою очередь, породило повсеместные страхи, что Саддам, чтобы предотвратить военное нападение на Ирак, будет использовать иностранцев как заложников. Указание на то, что этот ужасный сценарий рассматривался, появилось через несколько дней. В радиоинтервью иракский посол в Париже Абдель Раззак аль-Хашими дал понять, что судьба иностранцев в Ираке и Кувейте будет зависеть от поведения соответствующих правительств, и выразил надежду, что воинственность западных держав ограничится их беспокойством о судьбе своих сограждан.

19 августа Саддам лично раскрыл свои планы относительно иностранцев. В «открытом письме» к семьям иностранцев в Ираке, переданном багдадским радио, он выразил свою «боль», если ему придется оставить дорогих им людей в Ираке. Однако он заверял, что это случится лишь с теми иноземцами, «чьи правительства заняли враждебную позицию и готовят агрессию и экономическое эмбарго против Ирака», и что этот план предназначен всего лишь для того, чтобы «начать серьезный диалог» ради мирного разрешения кризиса и предотвращения войны. Если Запад уйдет из Залива и откажется от военных действий, иностранные граждане будут немедленно освобождены. В настоящее время «их присутствие наряду с иракскими семьями, работающими на жизненно важных объектах, может предотвратить военную агрессию». И чтобы подчеркнуть свою решимость задержать «иностранных гостей», как он предпочитал их называть, Саддам постановил, что «любой гражданин, независимо от национальности, скрывающий иностранцев, которым запрещено покинуть страну, будет приговорен к смерти».