Убийство Президента Кеннеди - Манчестер Уильям. Страница 78

Первая реакция мэра Далласа Орла Кэйбелла на арест Освальда была наигранно бодрой. В пятницу он выразил уверенность, что убийство Кеннеди «не нанесет урона репутации города». В отличие от этого, прогнозы газеты «Морнинг ньюс» были полны пессимизма. В передовой, которая должна была быть опубликована в ближайшем номере, газета заявила: «Справедливость не позволяет, чтобы весь город нес ответственность за национальное бесчестие. Однако нельзя не признать, что его репутации нанесен достойный сожаления ущерб». На самом деле ни один вдумчивый критик не собирался огульно винить в происшедшем весь город. В полдень Мейн-стрит была заполнена либеральными демократами — сторонниками Кеннеди, и участники президентского кортежа никогда не забудут проявленного ими энтузиазма. Подозрение вызывал лишь разгул абсолютистов. Их неистовые тирады могли сбить с толку неуравновешенные умы. Это понимал автор передовицы в местной газете «Таймс геральд». Он напомнил читателям, что, прежде чем могли прогреметь выстрелы, «должны были быть посеяны семена ненависти». «Всем нам, — писал он, — необходимо молиться о том, чтобы в Далласе никогда вновь не создавалась атмосфера, способная привести к новой трагедии». Однако многие в Далласе отвергали какую бы то ни было критику или даже самокритику.

— Господи, чем мы заслужили все это? — в замешательстве спрашивал знакомый Уоррена Лесли, уроженца Нью-Йорка, ставшего членом коммерческой элиты Далласа. Кстати, вскоре он вышел из ее рядов. В клубе «Импириел» раздавались жалобы, что городу наносят незаслуженные оскорбления, что левые либералы из северо-восточных штатов и интеллигенция сообща ополчились против консервативного Далласа.

В пятницу 22 ноября пополудни правые в Далласе ни в чем не раскаивались. В 15. 05, когда 80 процентов американского народа находились во власти тяжкого горя, телекамера «Нэйшнл бродкастинг компани», установленная у входа в отделение неотложной помощи Парклендского госпиталя, запечатлела среди группы зевак молодого человека, державшего плакат с надписью: «Янки, убирайтесь домой!» Бэрфут Сандерс был поражен, узнав, что, несмотря на отмену предстоявшего в субботу популярнейшего в стране матча регби между старейшими командами Гарвардского и Йельского университетов, большинство футбольных команд средних школ округа Даллас не отказались от намерения провести вечером в эту пятницу свои игры при электрическом освещении. Когда казначей Далласского округа Уоррен Гардинг вернулся домой, ему повстречался живший по соседству мальчуган. Он сказал:

— Господин Гардинг, мне очень жаль, что ваш президент умер.

Гардинг сначала не знал, что ответить. Он раздраженно поморщился и сказал:

— Сынок, он ведь был и твоим президентом. Он был президентом для всех нас.

Мальчишка отрицательно покачал головой и заявил:

— Нет, он не был нашим президентом. Мама и папа не голосовали за него. Он ничего для нас не значил.

В Белом доме специальный помощник президента Ральф Дангэн вынул изо рта трубку, тяжело прислонился грудью к своему письменному столу и опустил голову на руки. Обращаясь к помощнику министра труда Пэту Мойнихэну, он сказал:

— И самое ужасное заключается в том, что теперь во всем будут винить этого двадцатичетырехлетнего парня.

Глава пятая

ПЕРЕД ВОЗВРАЩЕНИЕМ В ВАШИНГТОН

Супруга президента Кеннеди сидела при входе в операционную. Она чувствовала себя самым одиноким человеком на свете. Всего лишь час назад она была первой леди Америки, супругой первого в государстве лица, окруженной почестями и удостоенной особых привилегий, и все это исчезло в одно мгновение, исчезло со скоростью полета нули, выпущенной из скорострельной винтовки. Как супруга президента Жаклин более не существовала. Все другие из окружения президента сохранили свое положение и внешние признаки близости к власти. Даже ее секретаря все еще были секретарями Белого дома, но она сама стала всего лишь вдовой, а правительственный табель о рангах не предусматривал такой категории. Всем, чем была Жаклин Кеннеди, она была обязана посту своего супруга Джона Кеннеди. Теперь в качестве его вдовы ей не полагалось иметь ни помощников, ни личной охраны. Правда, генералы Тед Клифтон и Годфри Макхью остались в Парклендском госпитале. Рон Келлерман оставил там смену охраны, дежурившей с четырех часов до двенадцати; она состояла из шести агентов и старшего агента Билла Грира. Однако ни генералы, ни Рой формально не имели полномочий поступать так. При точном соблюдении буквы закона даже ближайшие помощники Кеннеди — Кен О’Доннел, Лэрри О’Брайен и Дэйв Пауэрс — должны были бы находиться на борту «Ангела». Весь аппарат федеральной исполнительной власти перешел теперь в руки Линдона Джонсона, и когда Джонсон в 13. 26 выехал из госпиталя на аэродром Лав Филд, юридически они обязаны были следовать за ним. Жаклин Кеннеди не была главой государства и более не являлась его родственницей.

— Я не уеду отсюда без Джека, — шепнула она Кену.

— Надо достать гроб, — обратился Кен к агентам охраны Клинту Хиллу, Энди Бергеру и доктору Беркли — личному врачу президента. Беркли в свою очередь передал администратору госпиталя Джеку Прайсу:

— Нужно поручить это лучшему похоронному бюро в Далласе и достать самый лучший бронзовый гроб.

Те, кто находился в составе президентского кортежа, продолжали мучительно размышлять над совершившейся катастрофой, высказывая всякого рода предположения, что ее можно было бы избежать, если бы только было сделано то или это. Один из них, — Билл Грир, водитель машины Кеннеди, — с залитым слезами лицом подошел к Жаклин и, охватив ее голову ладонями, стал до боли сжимать ее, точно хотел раздавить череп. Он плакал, повторяя: — О госпожа Кеннеди, о боже мой, боже мой. Я не думал об этом. Я ничего не слышал. Мне надо было бы сразу свернуть в сторону. Но я ничего не мог поделать. Ох, госпожа Кеннеди, как только я увидел, что случилось, я сразу круто свернул. Ах, если бы я вовремя увидел это!

Генри Гонзалес также рыдал. Он пришел, чтобы выразить соболезнование, и был твердо намерен держать себя в руках. Но когда Генри подошел к Жаклин, она выглядела такой одинокой и хрупкой, что рыдания невольно сдавили ему горло и он воскликнул:

— Ах, госпожа Кеннеди! Что я могу для вас сделать? Она отрицательно покачала головой и затем низко склонила ее на грудь.

После этого Кен О’Доннел не подпускал к ней никого до 13. 30, пока не прибыл гробовщик. Кен снова обрел свою дееспособность и, как часовой, стоял возле складного стула Жаклин.

Молодая вдова сидела с застывшим лицом, тонкая и прямая, словно струйка дыма над затухающим костром. Она все еще страдала от дурноты. Трижды она испытала приступы головокружения и едва не соскользнула на пол. Однако это было лишь физическое недомогание. Она по-прежнему с необычной остротой воспринимала происходившее вокруг и полностью сохраняла ясность мышления.

Сопровождаемый Клинтом Хиллом помощник администратора госпиталя Стив Ландрегэн направился в регистратуру. Он спросил дежурную сестру:

— Где находится ближайшее похоронное бюро?

— Бюро О’Нила на Оук-Лоун, — ответила она и дала номер телефона.

— Мы позвоним отсюда, — сказал Стив.

Владелец похоронного бюро О’Нил, как и все жители города, не отрываясь следил за событиями. Он слушал доносившиеся из динамика карманного радиоприемника последние известия, когда зазвонил его телефон.

Стивен Ландрегэн назвал себя и сказал:

— Я передам сейчас трубку другому человеку. Прошу сделать все, что он скажет. Вся наша беседа должна остаться конфиденциальной.

Последовала пауза. Затем послышался другой голос:

— Говорит Клинт Хилл из секретной службы. Прошу привезти в Парклендский госпиталь гроб. Сделайте это немедленно. — Минутку, одну минутку, — закричал О’Нил, — у нас товар на все цены.

— Привезите самый лучший, — сказал Клинт. О’Нил выбрал самый дорогой гроб весом в восемьсот фунтов, с двойными стенками из чистой бронзы и герметически закрывающейся крышкой. Вчетвером — О’Нил и трое его служащих — поставили массивный гроб на лучший катафалк — белоснежный «кадиллак» модели 1964 года, с установкой для кондиционирования воздуха, приобретенный О’Нилом в октябре, во время конференции директоров похоронных бюро США в Далласе. С тех пор не прошло еще и месяца, но спидометр машины показывал всего лишь девятьсот миль. Окна ее были закрыты занавесками салатного цвета.