Сочинения в 2-х томах. Том 1. Стихотворения. - Мандельштам Осип Эмильевич. Страница 39

8 февраля 1937

***

Были очи острее точимой косы -

По зегзице в зенице и по капле росы,-

И едва научились они во весь рост

Различать одинокое множество звезд.

9 февраля 1937

***

Как дерево и медь – Фаворского полет,-

В дощатом воздухе мы с временем соседи,

И вместе нас ведет слоистый флот

Распиленных дубов и яворовой меди.

И в кольцах сердится еще смола, сочась,

Но разве сердце – лишь испуганное мясо?

Я сердцем виноват – и сердцевины часть

До бесконечности расширенного часа.

Час, насыщающий бесчисленных друзей,

Час грозных площадей с счастливыми глазами...

Я обведу еще глазами площадь всей-

<Всей> этой площади с ее знамен лесами.

11 февраля 1937

***

Я в львиный ров и в крепость погружен

И опускаюсь ниже, ниже, ниже

Под этих звуков ливень дрожжевой -

Сильнее льва, мощнее Пятикнижья.

Как близко, близко твой подходит зов -

До заповедей роды и первины -

Океанийских низка жемчугов

И таитянок кроткие корзины...

Карающего пенья материк,

Густого голоса низинами надвинься!

Богатых дочерей дикарско-сладкий лик

Не стоит твоего – праматери – мизинца.

Не ограничена еще моя пора:

И я сопровождал восторг вселенский,

Как вполголосная органная игра

Сопровождает голос женский.

12 февраля 1937

Стихи о неизвестном солдате

Этот воздух пусть будет свидетелем,

Дальнобойное сердце его,

И в землянках всеядный и деятельный

Океан без окна – вещество...

До чего эти звезды изветливы!

Все им нужно глядеть – для чего?

В осужденье судьи и свидетеля,

В океан без окна, вещество.

Помнит дождь, неприветливый сеятель,-

Безымянная манна его,-

Как лесистые крестики метили

Океан или клин боевой.

Будут люди холодные, хилые

Убивать, холодать, голодать

И в своей знаменитой могиле

Неизвестный положен солдат.

Научи меня, ласточка хилая,

Разучившаяся летать,

Как мне с этой воздушной могилой

Без руля и крыла совладать.

И за Лермонтова Михаила

Я отдам тебе строгий отчет,

Как сутулого учит могила

И воздушная яма влечет.

Шевелящимися виноградинами

Угрожают нам эти миры

И висят городами украденными,

Золотыми обмолвками, ябедами,

Ядовитого холода ягодами -

Растяжимых созвездий шатры,

Золотые созвездий жиры...

Сквозь эфир десятично-означенный

Свет размолотых в луч скоростей

Начинает число, опрозрачненный

Светлой болью и молью нулей.

И за полем полей поле новое

Треугольным летит журавлем,

Весть летит светопыльной обновою,

И от битвы вчерашней светло.

Весть летит светопыльной обновою:

– Я не Лейпциг, я не Ватерлоо,

Я не Битва Народов, я новое,

От меня будет свету светло.

Аравийское месиво, крошево,

Свет размолотых в луч скоростей,

И своими косыми подошвами

Луч стоит на сетчатке моей.

Миллионы убитых задешево

Протоптали тропу в пустоте,-

Доброй ночи! всего им хорошего

От лица земляных крепостей!

Неподкупное небо окопное -

Небо крупных оптовых смертей,-

За тобой, от тебя, целокупное,

Я губами несусь в темноте –

За воронки, за насыпи, осыпи,

По которым он медлил и мглил:

Развороченных – пасмурный, оспенный

И приниженный – гений могил.

Хорошо умирает пехота,

И поет хорошо хор ночной

Над улыбкой приплюснутой Швейка,

И над птичьим копьем Дон-Кихота,

И над рыцарской птичьей плюсной.

И дружи'т с человеком калека -

Им обоим найдется работа,

И стучит по околицам века

Костылей деревянных семейка,-

Эй, товарищество, шар земной!

Для того ль должен череп развиться

Во весь лоб – от виска до виска,-

Чтоб в его дорогие глазницы

Не могли не вливаться войска?

Развивается череп от жизни

Во весь лоб – от виска до виска,-

Чистотой своих швов он дразнит себя,

Понимающим куполом яснится,

Мыслью пенится, сам себе снится,-

Чаша чаш и отчизна отчизне,

Звездным рубчиком шитый чепец,

Чепчик счастья – Шекспира отец...

Ясность ясеневая, зоркость яворовая

Чуть-чуть красная мчится в свой дом,

Словно обмороками затоваривая

Оба неба с их тусклым огнем.

Нам союзно лишь то, что избыточно,

Впереди не провал, а промер,

И бороться за воздух прожиточный -

Эта слава другим не в пример.

И сознанье свое затоваривая

Полуобморочным бытием,

Я ль без выбора пью это варево,

Свою голову ем под огнем?

Для того ль заготовлена тара

Обаянья в пространстве пустом,

Чтобы белые звезды обратно

Чуть-чуть красные мчались в свой дом?

Слышишь, мачеха звездного табора,

Ночь, что будет сейчас и потом?

Наливаются кровью аорты,

И звучит по рядам шепотком:

– Я рожден в девяносто четвертом,

Я рожден в девяносто втором...-

И в кулак зажимая истертый

Год рожденья – с гурьбой и гуртом

Я шепчу обескровленным ртом:

– Я рожден в ночь с второго на третье

Января в девяносто одном

Ненадежном году – и столетья

Окружают меня огнем.