Последний легион - Манфреди Валерио Массимо. Страница 33

Амброзин сразу же принялся за сбор трав и минералов, иногда отправляясь на такие прогулки вместе с Ромулом, — хотя, разумеется, их тюремщики держались поблизости, не спуская глаз с пленников. Старый наставник рассказывал мальчику о достоинствах различных ягод и корешков, объяснял, как движутся звезды в небе. Он показал Ромулу ковши Большой и Малой Медведиц, и Полярную звезду.

— Это звезда моей родины, — сказал он. — Британия… это остров, большой, как вся Италия, покрытый зелеными лесами и полями, и там бродят невероятно большие отары овец и стада красных быков с огромными черными рогами. В дальних пределах этого острова, — продолжил Амброзин, — зимняя ночь тянется шесть месяцев, а летом солнце вообще не прячется за горизонт. Его свет заливает небо вплоть до полуночи… а там уж и время рассвета наступает.

— Остров величиной с целую Италию! — повторил Ромул. — Да разве такое возможно?

— Возможно, и он существует, — заверил его старый наставник, и тут же напомнил ученику о плавании морехода Агриколы, который полностью обошел упомянутый остров во времена императора Траяна.

— Но дальше… дальше, по ту сторону этих бесконечных ночей, что лежит там, Амброзии?

— Дальше лежат вешние земли, почти не выступающие над поверхностью моря. Это Тулий, или дальний предел, крайний север… его окружают ледяные стены в двести локтей высотой, и об эти стены день и ночь бьются морозные ветра, его охраняют морские змеи и гигантские монстры с когтями, подобными кинжалам. Из тех краев никто не возвращался живым, кроме одного греческого капитана из Марсилии, его звали Пифос. Он-то и описал гигантский водоворот, который час за часом поглощает воды Великого океана, а потом извергает их с ужасающим шумом, — вместе с обломками кораблей и скелетами моряков, — и разбрасывает их на многие мили вокруг, рассыпая по прибрежным отмелям.

Ромул слушал, разинув рот, и на какое-то время даже забыл о своих несчастьях.

Днем они бродили по просторным дворам виллы и по галереям, нависавшим над морем. Когда они находили подходящее местечко в тени какого-нибудь дерева, Амброзин давал мальчику очередной урок, и юный император всегда слушал с предельным вниманием. Однако дни шли, и место заточения казалось пленникам все более тесным, а небо словно бы удалялось от них и выглядело таким равнодушным… И все вокруг как будто начало пугающе меняться: полет чаек над волнами, вооруженные стражи, охраняющие бастионы, ящерицы, греющиеся в последних лучах осеннего солнца и мгновенно ныряющие в трещины в стенах при звуке приближающихся шагов…

Мальчиком начали овладевать приступы внезапной тоски и терзающей душу грусти, и он мог часами смотреть на море, не двигаясь с места. А в другие моменты он вдруг впадал в гнев и отчаяние и принимался швырять в стену камни — десятки, сотни камней… а варвары насмешливо наблюдали за ним, пока Ромул не падал от усталости, задыхаясь, обливаясь потом…

Старый наставник наблюдал за мальчиком с неизменной нежностью и состраданием, но никогда не позволял себе выразить хоть намек на жалость. Вместо этого он учинял Ромулу выговор, напоминая мальчику о гордости его предков, об аскетизме Катулла, о мудрости Сенеки, о героизме Марка, о несравненном величии Цезаря.

Однажды, увидев Ромула задыхающимся и измученным после такой вот глупой, бессмысленной забавы, униженным насмешками тюремщиков, Амброзин подошел к мальчику и положил руку ему на плечо.

— Нет, Цезарь, нет, — сказал он. — Побереги лучше силы для того момента, когда тебе придется взять в руки меч правосудия.

Ромул покачал головой.

— Зачем ты пытаешься обмануть меня? Такой день никогда не наступит. Разве ты не видишь вон тех варваров на галерее? Они такие же пленники острова, как и мы с тобой. Они состарятся в скуке, они потеряют силы — и тогда кого-нибудь пришлют им на смену… а я все так же буду сидеть здесь. Стражи будут меняться, но охранять они будут все того же меня. Я теперь вроде стены или дерева. И превращусь в старика, не узнав настоящей молодости.

Откуда-то сверху медленно приплыло птичье перышко. Ромул поймал его и крепко сжал в ладони. А потом разжал пальцы и посмотрел прямо в глаза своему наставнику.

— А может быть, ты сумеешь изготовить для меня крылья, как Дедал для Икара? И я улечу отсюда?

Амброзин опустил голову.

— Если бы я только мог это сделать, мой мальчик… Если бы я мог! Но, возможно, кое-что все-таки в моих силах кое-чему я могу научить тебя: не позволяй душе стать пленницей тела! — Он поднял взгляд к небу. — Посмотри, видишь вон ту чайку? Видишь ее? Позволь своему духу улететь с птицей, туда, ввысь. Сделай глубокий вздох… еще один, еще… — Амброзии положил ладони на виски мальчика, прикрыв ему глаза. — Лети, сын мой, закрой глаза и лети. Улети от этого жалкого места, далеко за стены этого старого дома, взвейся над утесами и лесами… Лети прямо к золотому диску солнца и окунись в его бесконечный свет… — Аврелий понизил голос, ощутив, как по щекам мальчика поползли слезы. — Лети, — мягко повторил он. — Никто не может взять в плен душу человеческую.

Дыхание Ромула, сначала быстрое и прерывистое, как у перепуганного щенка, стало постепенно медленным, глубоким, как во сне.

Но иной раз, когда ни один из проверенных приемов не помогал, когда не находилось больше слов, — Амброзин уходил в какой-нибудь угол просторного двора и принимался записывать свои воспоминания.

Ромул оставался предоставленным самому себе, и он мог делать что угодно…

Обычно мальчик в таких случаях брал палку и начинал чертить на песке бессмысленные линии, — но мало-помалу он подбирался все ближе к своему наставнику, наблюдая за Амброзином краем глаза, пытаясь угадать, что такое пишет старик своим росным, аккуратным почерком…

И однажды терпение Ромула лопнуло. Он подошел и спросил:

— Что ты пишешь?

— Просто воспоминания. Тебе бы тоже следовало подумать о записях… или хотя бы просто о чтении. Чтение помогает забыть о проблемах; оно освобождает дух от тревог и скуки обыденной жизни, оно позволяет нам заглянуть в другой мир. Я уже просил прислать кое-какие книги для твоей библиотеки, и они как раз сегодня должны прибыть из Неаполя. Там не только философия, геометрия и труды по сельскому хозяйству; там должны быть и великолепные истории… эфиопские сказки Гелиодора, пастушеский роман о Дафнисе и Хлое, приключения Геркулеса и Тезея, путешествия Улисса… Да ты сам увидишь! Ну, а пока мне нужно кое-чем заняться, а потом я приготовлю тебе обед, так что не уходи слишком далеко, я не хочу надрывать голос, зовя тебя.

Амброзин положил на скамью рядом с собой свою тетрадь, закрыл чернильницу и спрятал перо. И отправился в старую императорскую библиотеку, некогда содержавшую в себе многие тысячи томов, доставленных из разных частей империи, — на латыни, греческом, сирийском, египетском и других языках.

Ныне все ниши, где некогда стояли полки, были пусты, словно глазницы черепа, и таращились в никуда.

Лишь бюст Гомера сохранился от прежнего величия, тоже слепой, белеющий в большой темной комнате, как привидение.

Ромул бесцельно бродил по огромному двору, но каждый раз, проходя мимо оставленной на скамье тетради, бросал на нее осторожный взгляд.

Внезапно он остановился и жадно уставился на тетрадь. Наверно, ему можно прочитать страничку-другую, раз уж его наставник оставил тут свои записи… может, он и не стал бы возражать, если бы Ромул заглянул в них? Мальчик сел на скамью и открыл тетрадь. На титульном листе был изображен крест с альфой и омегой на концах. Под крестом красовался рисунок веточки омелы, похожий на гравировку на том серебряном медальоне, который Амброзин всегда носил на шее.

Вечер был теплым, последние ласточки собрались в стаю в небе над виллой, окликая друг друга и словно не желая покидать опустевшие гнезда и отправляться в далекие края на зимовку.

Ромул улыбнулся и негромко произнес

— Улетайте же, глупые! Вы-то можете умчаться отсюда, так и не задерживайтесь. На следующий год вы найдете меня на этом же самом месте. Я посторожу пока ваши гнезда. А потом он перевернул первую страницу и углубился в чтение.