Доклад Юкио Мисимы императору - Аппиньянези Ричард. Страница 47

«Дело в том, сэр, что я здесь живу. Этот старик – мой сосед с первого этажа. Он своего рода жрец и уважаемый ясновидец. Сегодня он отправляет службу Кали, на которой, как мне кажется, вам было бы интересно побывать».

Его предложение одновременно возмутило и рассмешило меня. Впрочем, у меня не было выбора, и мы отправились на этот спектакль. В тесном внутреннем дворике я увидел несколько зонтов, похожих на черные поганки, под ними укрывались с полдюжины молодых темнокожих женщин, принадлежавших к низшим кастам. Они были одеты в яркие сари. В глаза мне бросились кольца, продетые в носы, и татуировки на тыльной стороне кистей. Стоя вокруг лингама, они лили на этот фаллический столб воду Ганга из медных сосудов и осыпали его яванскими цветами. Старшая из женщин стояла в центре и размахивала над лингамом статуэткой Кали, жалкой копией той скульптуры, которую я однажды видел в знаменитом святилище этой богини в Калькутте. Статуэтку явно купили вчера на базаре.

Мисима показал на стоящую на кофейном столике статуэтку Кали высотой в тридцать сантиметров. У богини разрушения был отталкивающий вид – черное тело и красный язык, высунутый из клыкастого рта. На шее красовалось ожерелье из отрубленных голов, юбка сшита из человеческих рук, а серьгами служили мертвые дети. Она танцевала в бессмысленной жажде крови на теле своего мужа Шивы, похожего на труп.

– Безобразная статуэтка, правда? – смеясь, спросил Мисима. – Вы почерпнули бы много ценной информации из рассказа доктора Чэттерджи о Кали. «Внешность Кали, возможно, кажется вам устрашающей, но поклоняющиеся ей индусы считают ее необыкновенно красивой. На их взгляд, губы богини безупречно прекрасны, ее зубы похожи на жасмин, лицо подобно лотосу, а фигура восхитительна, как несущая живительный дождь туча. Вам кажется, что на ее лице застыла страшная гримаса, а они уверены, что богиня мягко улыбается. Секрет истинной красоты Кали заключается в шакти, чистой энергии, активном женском начале, присущем ее супругу Шиве. Известный афоризм утверждает, что без шакти Шива – труп. Мы живем во времена неуверенности и хаоса, когда Шива кажется лишенным энергии, словно труп, а неверующие, живущие в страхе перед разрушением, воспринимают шакти Кали как нечто отвратительное. Согласно индуистским представлениям о смене мировых эпох, наше время – эпоха Кали. Сансара, иллюзорный мир материи, пространства и времени, не был создан раз и навсегда, он не вечен, но беспрестанно исчезает и вновь возрождается в циклических стадиях Великого Колеса Бытия. Первоначально мир появился из лона Брамы и был совершенным, но постепенно он начал деградировать, порок завладел сердцами людей. Падение последовательно проходит четыре стадии – эпохи или юги. Последняя и самая ужасная из них – это калиюга, ее описание совпадает с тем, что творится на земле сейчас. Анархия, истребительные войны, угроза ядерной катастрофы».

«Мы называем это «маппо», – заметил я.

«Я знаю, что такое маппо, – сказал доктор Чэттерджи и стал судорожно чесать себя под мышкой. – Это вырождение. Согласно учению приверженцев вашей секты Амиды, это эпоха распада, которая будет длиться бесконечно долго. Как мрачно! Для нас калиюга – краткий эпизод, она длится всего лишь восемнадцать столетий. А затем Великое Колесо вновь совершит оборот, начнется новый цикл, и опять родится совершенный мир. Калиюга – выражение нашей тайной надежды. Кали Ма, великая мать-разрушительница, на самом деле доброжелательное божество, потому что она несет обновление миру, освобождая его от иллюзии смерти. Может быть, это прозвучит обидно для вас, но идея маппо отражает лишь истинное положение самого буддизма, его вырождение и исчезновение. Впрочем, и то, и другое буддизм заслужил, поскольку является ересью».

«Ваше замечание не может оскорбить меня, доктор Чэттерджи, потому что я не исповедую никакой религии».

Болтовня доктора Чэттерджи не могла помешать мне любоваться стоявшей в центре внутреннего дворика женщиной. За пеленой дождя я не сразу сумел рассмотреть ее лицо. Но вот ливень немного утих, и теперь я мог разглядеть ее черты. Красавица средних лет, выделявшаяся среди других молодых женщин не только высоким ростом, но и светлой кожей. Рядом с темнокожими спутницами она казалась поразительно бледной, похожей на прокаженную с бесцветным лицом. Зеленое ритуальное сари промокло насквозь и прилипало к телу, словно женщина нагая. Она была статная, рубенсовского типа, пожалуй, слишком полнотелая на взгляд японца. Правила вежливости требовали, чтобы я отвел глаза в сторону – как сделал бы тот, кто увидел купающихся женщин, но движения незнакомки были исполнены такого благородства, что я не мог заставить себя отвернуться.

В ее облике что-то тревожило. У меня возникло странное чувство, словно я уже видел где-то эту женщину раньше. Она передала фигурку Кали одной из девушек и подошла к «соседу» доктора Чэттерджи – старому жрецу, который вынес во двор черного козленка и просунул его голову между вбитыми в землю столбами, словно в импровизированную гильотину. На лоб козленка также нанесли красное ритуальное пятно. Размахнувшись, старик ловко отсек метким ударом изогнутого меча голову жертвы, а затем, схватив за задние ноги трепещущее тело обезглавленного козленка, оттащил его в сторону.

Опустившись на колени, женщина оросила водой из медного кувшина окровавленные столбы. Я с изумлением увидел, как она затем встала на колени и благоговейно прижалась лбом к этому забрызганному кровью эшафоту. У меня мелькнула сумасшедшая мысль, что жрец сейчас подойдет к ней со своей кривой саблей и обезглавит ее. Но красавица выпрямилась, стоя на коленях, и стала рассыпать вокруг себя крохотные яванские цветы, читая молитвы, раскачиваясь и выгибаясь всем телом, словно впавшая в экстаз танцовщица. Дождь стекал по ее телу ярко-красными ручьями. Внезапно я прозрел и понял, что передо мной сама богиня Кали, принявшая тот прекрасный обольстительный облик, в котором она, по словам доктора Чэттерджи, предстает перед поклоняющимися ей индусами.

Как описать произошедшую с Кали метаморфозу? Ища ответ на этот вопрос, мой мозг заработал так же лихорадочно, как дергались конечности у обезглавленного козленка. Где я уже встречал прототип этой красавицы? Может быть, в скульптуре позднего эллинизма, когда женская фигура изображалась в облегающей тело драпировке? В памяти всплыли работы маньеристов эпохи декаданса. Как еще описать этот вдохновенный истинный облик богини Кали? Не хотелось бы впадать в банальность и повторять клише, свойственные ориенталистике. Но у меня не хватило бы выразительных средств, чтобы передать свои ощущения. Чувствуя свою несостоятельность и как будто мстя Кали за то, что она не поддается описанию, я – хотя это и абсурдно – мысленно сравнил ее с изображениями обнаженной натуры на живописных полотнах Аннибала Караччи, представителя эклектичной болонской школы шестнадцатого столетия. Эти картины являются апогеем ледяного академизма западноевропейского искусства и могут заморозить даже кровь Кали.

Я рассмеялся над собственной неудачной шуткой, и тут вдруг в моем мозгу всплыли имя и образ женщины. Иаиль, жена Сэма. Хотя прошло много лет, она все еще напоминала то изображение, которое я видел на снимках в 1948 году.

– Простите, Мисима-сан, но, насколько я знаю, жена полковника Лазара израильтянка. Вы хотите сказать, что встретили похожую на нее индианку?

Мисима улыбнулся, так и не ответив на мой вопрос.

– Доктор Чэттерджи услышал, как я в задумчивости произнес имя Иаиль, – продолжал он. – «Вы знаете эту леди?» – спросил мой спутник. «Она похожа на Кали, хотя сходство не явное», – ответил я. Мои слова изумили его. Дождь тем временем прекратился. Иаиль и сопровождавшие ее темнокожие девушки вышли на улицу. Мы следовали на некотором отдалении, как будто завороженные плавными движениями ее монументальных бедер. Она подошла к двухэтажному зданию, и здесь ее приветствовала жалобным завыванием с балкона большая группа женщин.

«Что это за место?» – спросил я доктора Чэттерджи.