Спартанец - Манфреди Валерио Массимо. Страница 27

И тогда Леонид лично отобрал триста спартиатов, которые пойдут с ним в Фермопилы. Среди них были почти все члены двенадцатой сисситии третьего батальона: Агиас, Бритос, Клеандрид, Кресил и другие молодые воины, воспринимающие призыв с энтузиазмом, жаждущие непосредственно встретиться с врагом и противостоять ему. В их сознании не промелькнула даже мимолетная мысль о возможности уцелеть в этой страшной борьбе с врагом, с армией Великого царя, размеры которой даже трудно вообразить.

Царь Леонид также желал, чтобы и Аристарх, отец Бритоса, был с ними. Его доблесть как воина, его опыт и мудрость могли оказаться бесценны. Таким образом, отец и сын находились в личном составе одного и того же подразделения, отправляющегося на север.

Горные жители получили новость о надвигающемся призыве в армию и, наконец, поняли, что это не только слухи. Война уже началась, им тоже следует готовиться к расставанию. Однажды утром на большую поляну прибыл глашатай и объявил, что все годные илоты должны быть зачислены на военную службу. И таким образом, даже Талос должен был попрощаться с матерью и присоединиться к остальным, там, на поляне.

После прибытия в город, спартанские воины должны были отбирать их одного за другим к себе на службу, в качестве обслуживающего персонала и носильщиков. Талос был уверен, что его никто не выберет, изуродованная нога заставит всех проходить мимо него; никто не захочет, чтобы хромой илот был рядом с ним.

Илотов привели на большую площадь рядом с Домом Бронзы, построили в три шеренги. Спартанские воины, стоящие в шеренгах напротив, выходили по очереди, в порядке старшинства, чтобы выбрать слуг и носильщиков. Наконец подошла очередь и самого юного воина. Талос ошеломленно смотрел, как из шеренги вышел Бритос. Он прошел через площадь, пошел вдоль рядов и, дойдя до Талоса, остановился прямо перед ним. Бритос узнал его и смотрел на него с издевкой, от которой кровь застыла в жилах Талоса. Юный спартанец повернулся к офицеру-вербовщику и сказал:

— Я хочу этого.

— Но, Бритос, — сказал офицер, подходя к нему ближе. — Ты действительно в этом уверен? Не видишь, что он хромой? Оставь его, он может быть носильщиком. Твой личный слуга должен быть сильным и быстрым.

— Не беспокойся, — ответил Бритос. — Этот достаточно силен, поверь мне.

Итак, Талос снова попал в водоворот событий, прожив многие годы в мире и спокойствии, если не сказать счастливо.

Пока он направлялся к лагерю, разбитому около города, со щемящей тоской в сердце он думал об Антинее; прошли годы с тех пор, как он видел ее, возможно, теперь он не увидит ее больше никогда. Думал он также о матери, которая все еще надеялась, что он вернется домой, к горе Тайгет.

Он думал о своем дедушке Критолаосе в могиле, покрытой дубовыми листьями на краю леса, о бедном Криосе — все они ушли, все было кончено. Вырванный из дома, в отрыве от своего народа, лишившись даже матери, он окажется теперь совершенно один, и, на самом деле, будет зависеть от милости своего злейшего врага. Он попробовал собраться с духом и не чувствовать себя побежденным. Самым важным было сохранить жизнь, уцелеть. Безусловно, молодого хозяина это тоже должно сильно беспокоить, если все, что он слышал, — правда.

И, наконец, настало время отправления. До сих пор ничего особенного не происходило. Он видел Бритоса только несколько раз: когда он уходил в сисситию для получения снаряжения и когда приходил в лагерь, чтобы распорядиться относительно перемещений. Талос занимался прикреплением новых кожаных ремней к внутренней части щита хозяина. Вошел Бритос, снял кирасу, положил ее в угол, затем сел на низкую скамейку.

— Все готово? — спросил он, не глядя на Талоса.

— Да, господин, все готово. Я заменил эти кожаные ремни, потому что старые износились. Оружие следует носить близко к руке.

Бритос посмотрел на него вопросительным взглядом.

— Тебе известно слишком много для пастуха, который никогда не спускался с гор.

— Старики из моего народа научили меня всему, что нужно знать, чтобы исполнять эту работу.

— Старики из твоего народа должно быть научили тебя и еще кое-чему тоже, — продолжал Бритос, напряженно наблюдая за ним. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я не могу забыть, хотя прошли годы с тех пор… Думаю, что и ты тоже.

— Нет, господин, — сухо откликнулся Талос, продолжая работу. — Я не забыл.

— Я вижу, что урок, который мы преподали тебе, должно быть, стер определенные помыслы из твоей головы. По крайней мере, так кажется на первый взгляд, — продолжал он, снимая защитные пластины. — Но в тебе еще осталось нечто, что не совсем убеждает меня. Ну, и когда я увидел тебя на площади среди других илотов, я решил выяснить, что же это такое.

— Нет ничего такого, что следовало бы выяснять, господин, — пробормотал Талос, не отрывая глаз от своей работы. — Я всего лишь бедный пастух.

— Посмотрим, — холодно сказал Бритос. — В течение нескольких последних лет нечто странное происходит в твоих горах. Всего лишь месяц назад около Еврота нашли оленя; он пришел туда умирать, пораженный стрелой необычного вида. Мы, спартанцы, не пользуемся такими стрелами. У меня сложилось такое впечатление, что ты можешь знать что-нибудь по этому поводу.

— Ты ошибаешься, хозяин, я ничего не знаю. Я всего лишь пасу свою отару.

— Как тебя зовут?

— Талос.

— А ты знаешь, кто я?

— Ты Бритос, сын Аристарха, Клеоменид.

Бритос встал и стал ходить вперед и назад по палатке. Внезапно он остановился спиной к Талосу.

— А твоя девушка… да, крестьянка. Что с ней случилось?

— Пелиас и его семья последовали за благородным Крафиппосом в Тегею, а затем в Мессению, я полагаю.

Талос встал и, когда Бритос повернулся, то увидел юношу прямо перед собой.

— Продолжай свою работу, пастух, нужно подготовить еще очень многое. Мы отправляемся уже завтра. — Он набросил короткий военный плащ на плечи и вышел.

На следующий день армия вышла на построение в полной готовности: триста спартиатов шли первыми. В каждой роте восемь рядов по четыре человека в шеренге. За ними шли их пелопоннесские союзники. Последними шли слуги-илоты с повозками и кладью.

Царь, окруженный офицерами, прибыл, когда еще было темно. Матери недавно посвященных воинов шли за ним. Женщины должны были присутствовать на традиционной церемонии вручения щита. Одетые в белое, с покрытой головой, они заняли свои места перед строем гоплитов.

Прозвучали трубы, каждый юноша вышел из строя, сделав два шага вперед. Еще раз прозвучали трубы, и они положили щиты с красной лямбдой, которые получили от своих отцов в день посвящения, на землю перед собой.

По сигналу царя, первая женщина подошла к своему сыну, подняла щит и надела его на руку сына.

Твердым голосом, она произнесла традиционную фразу:

— Возвращайся с ним или на нем.

Это подразумевало:

— Ты должен вернуться со своим щитом как победитель. Или, если ты падешь в бою, тебя принесут обратно на твоем собственном щите.

Подошла очередь Исмены. Царь оказал ей невероятную, пугающую честь, нарушив традицию, не допускающую призыва на поле брани всех мужчин семьи из-за возможности потери семейного имени и угасания рода; Леонид выбрал обоих, мужа и сына.

Исмена встала на колени, взяла с земли щит, поднялась на ноги, встала лицом к лицу с сыном. Серый луч рассвета выделял темный профиль мальчика, линии его лица казались более жесткими, и в какое-то мгновенье Исмена увидела выражение лица героев Клеоменидов, скульптуры которых были вырезаны из кипариса. Она застыла на месте, ее голос дрожал, когда она произносила чеканную формулу.

Солнце уже вставало за горами, когда последняя женщина вернулась на свое место, зловещие отблески освещали темную, застывшую группу воинов, стоящих перед своими матерями. Сухими глазами они наблюдали за своими сыновьями, зная, что дали жизнь смертным. Боль и скорбь были вечными узниками в темноте их чрева.