Мир не меч - Апраксина Татьяна. Страница 20
– Пропала, говорю, Витка куда-то. И не отзывается. Дней пять уже. Это на нее совсем не похоже. Вот она, оказывается, где.
– Кира, не порть мне нервы. Что значит – вот она где? Что она, по-твоему, там поселилась?
– Она там застряла. Судя по всему. Помог кто-то.
– Кто?!
– Наверное, тот же, кто подсунул Альдо марочку.
Я молча размышляю, не шутит ли он. От подобных заявлений легко сойти с ума. Как-то слишком много событий за последние сутки. Инициирующая завеса, выходки Альдо, зачистка, это бредовое путешествие. Голова пухнет.
– У нижних – раскол. У верхних – тоже, – неожиданно говорит Кира.
– Какой еще раскол?
– Те, кто шляется по завесам… в общем, они мутят что-то странное. Понять сложно, но договорились между собой они неплохо. Нашли что-то интересное. Или их нашли. Лик тоже пропал. Говорят, видели его на одной из первых завес. На себя не похож и не в своем уме. В какой-то лаборатории секретной трудится, вирусы придумывает. И никого не узнает.
– Ничего я не понимаю, Кира… – Мне очень жалко себя, вернувшуюся с удивительно пустой головой. Честно говоря, меня больше привлекает голая спина Киры. Торчащие крылышки лопаток – их так хочется погладить…
– Тьфу, дура! – скидывает мою руку тенник. – Последние мозги прогуляла. Ты меня вообще поняла?
– Не-а…
– Заметно. А думать тебе придется.
– Ну почему мне? – ною я.
– Потому что ты дважды была там и вернулась целехонька.
Смотрю на свои руки, точнее – на длиннющие ногти, покрытые лаком с нейл-артом. По ногтям – интересно, накладным или нет? – цветет удивительно изящно выписанная сирень. С ума бы не сойти. Перед носом болтается светленькая кудряшка. Так и есть – блондинка, настоящая блондинка. Из анекдотов. И соображаю точно так же.
Ужас какой.
– Давай с самого начала. Лаан сказал – инициирующая завеса. Ты согласна?
– Кира, солнышко… Я там не была никогда. Ну вот если не считать последнего раза.
Тенник разворачивается, смотрит на меня кошачьими глазами с огромными зрачками, чешет себя за ухом. Я беру его за руку, прижимаюсь к ладони щекой. Мне так хорошо, тепло, уютно, хочется кувыркаться в постели с таким симпатичным Кирой, а не думать над странными и непонятными вещами…
– Если я тебя трахну, ты соображать начнешь? – ядовито интересуется слухач.
Мне обидно. Мне очень обидно. Я отшвыриваю его лапу, отворачиваюсь, свертываюсь клубочком и дуюсь, как настоящая блондинка. Я и есть блондинка, и пусть Город разбирается, зачем и почему такая.
– Ладно, извини. Но ты достала. Тэри, хватит дуться. Отвечай давай.
– Я там никогда не была. – Я все равно дуюсь.
Кира вздыхает и начинает гладить меня по спине. Это приятно.
– А как ты в Смотрители попала?
– Не знаю. Просто оказалась тут, и все. Меня встретил Лаан. И потащил в подземку, чистить участок. Я никак не могла понять, что происходит. Делала что он говорил – получалось. А потом он сказал, что я – Смотритель. И я стала приходить сюда сама.
На самом деле все было куда сложнее, труднее и страшнее. И, пожалуй, смешнее. Но мой нынешний словарный запас совершенно не предназначен для этих описаний. Мне плохо, очень плохо – кажется, что я заперта в глупом теле с ограниченным набором средств для выражения мыслей и обработки информации. Где-то вдалеке я чувствую настоящую себя, умеющую соображать и рассказывать, все помнящую и понимающую. Но тело, надетое на меня, сковывает и тормозит каждое движение рассудка.
Впрочем, суть мне передать удалось.
– Вот так номер… – вздыхает еще раз Кира. – А я и не знал. Интересное дело.
Под ласковыми прикосновениями его руки мне кажется, что мозг, смерзшийся в кусок льда, начинает оттаивать. Но медленно, как же медленно. Я трусь о его ладонь лопатками и мурлычу, как кошка. Только бы не останавливался.
– Ты продолжай. Оно помогает…
– Правда, что ли?
Разворачивает меня к себе, нажатием колена больно и грубо раздвигает ноги, резко входит. Я даже вскрикиваю. Мне немного больно и гораздо больше – приятно. Мозги проясняются. Чуть-чуть…
– Думай… давай, – рычит он, прижимая мои согнутые ноги коленями к груди. Выражение лица у него мало подходящее для занятий сексом – недовольное и презрительное.
– О… чем?..
– Что… за фигня… творится?
Я закрываю глаза, стараясь удержаться хотя бы в том немногом уме, что отпущен мне на сей раз. Ритм сотрясает все тело, кровь пульсирует в висках. Кажется, вот-вот лопнет сковывающая мозги оболочка. Пальцы Киры больно щиплют мои бедра, это только добавляет удовольствия.
Лед осколками разлетается под напором ледоруба, все ближе темная речная гладь. И наконец ледяное поле раскалывается, освобожденная вода бьет из проруби гейзером, растворяет льдины, затапливает берега…
Рекламная пауза.
– Тэри, Тэри… от тебя спятить можно, – выдыхает Кира, падая рядом со мной. Вид у него усталый. Затраханный.
Я со смущением вспоминаю все, предшествовавшее эротической сцене, и краснею. Потом краснею из-за самой эротической сцены, вернее, из-за ее подоплеки. Щеки горят, словно мне надавали пощечин. Экое позорище. Надеюсь, язык у Киры не очень болтливый? Хотя надеяться в этом плане на тенника…
– Я в душ, приду и буду думать, хорошо?
– Я с тобой пойду. Вдруг ты еще куда подеваешься…
Ванная уже выглядит вполне пристойным образом, на смену чудовищному джакузи пришла вполне обычная удобная ванна и душ с гидромассажем. Кира натирает меня мочалкой и полощет, мне остается только поворачиваться и наклоняться, следуя его указаниям. Напоследок – контрастный душ. Жестокая штука, но эффективная. Оторавшись под тугими ледяными струями, я выпрыгиваю из ванны, как ошпаренная козочка, и хватаю большое махровое полотенце. Растеревшись, надеваю халат. Мне все еще холодно, но в голове прояснилось.
– Пойдем на кухню чаи гонять, – предлагает Кира.
Я усмехаюсь. Еще один любитель древнего восточного напитка. Мало, что ли, Лаана на мою голову…
Он заваривает зеленый чай с ванилью, простенький, из пакетиков. Но мне нравится. Наверное, у меня дурной вкус. С удовольствием наливаю чай в блюдечко. Лаан заклеймил бы меня позором, если бы увидел это, – но мы с Кирой в квартире одни, остальные уползли отсыпаться по родным завесам.
Смотрю на него – халат тенник не надел, только обмотал полотенце вокруг бедер. Так и сидит на табуретке, голый, тощий, неопределенного возраста. Ребра и ключицы торчат, как у жертвы продовольственного кризиса. Вспоминаю, как он сооружал мне постель, как намыливал волосы, и вдруг краснею, второй раз за полчаса. Теперь мне понятна его репутация мечты любой горожанки. Он не только редкий умница и прекрасный любовник, он еще и заботлив, как отец. Я имею в виду, хороший отец. Какой женщине это не по вкусу?
«Я не люблю тенников, не люблю тенников, не люблю», – повторяю я себе, хлебая горько-сладкую бледную жижу. Беру с подоконника все ту же книгу, теперь выбираю еще одно любимое число – семьдесят девять. Город, расскажи мне что-нибудь утешительное!
«…Двое стояли на мосту, а за спиной у них было небо.
Двое стояли на мосту – в паре шагов друг от друга. Они не знали друг о друге ничего. Он видел ее профиль, полускрытый пышной копной волос. Видел ее глаза, цветом схожие с водой, что текла внизу. Она видела его лицо в три четверти – тяжелый, мужественный очерк подбородка; пепельная прядь небрежно выбивается из-за уха.
Оба смотрели больше на воду, чем друг на друга.
В воде она видела свою жизнь – он подошел к ней, заговорил, вместе они ушли с моста, чтобы никогда не расставаться. Они меняли города и дома, страны и континенты, за плечами оставались годы и лица, дни и радости, часы и горе. Они всегда были вместе. В любой стране их дом был наполнен светом и теплом, смехом и счастьем. У них было двое детей, а потом были внуки, а опустевший дом – последний, настоящий Дом – не казался им пустым, даже когда они остались там только вдвоем. Они жили долго – и, разумеется, умерли в один день. Просто тихо уснули на веранде в креслах-качалках, двое счастливых стариков, взявшихся за руки, и на лицах их играли улыбки.