Один из многих на дорогах тьмы… - Манова Елизавета. Страница 5

— Подземное хранилище?

— Да, — лениво ответил Даггар. — Ночи прохладны, а море, — слава богам! — ещё не совсем пересохло.

Для Торкаса не было смысла в этих словах, но что-то в нём знало, что это значит, и он стиснул зубы, досадуя на себя. Нельзя быть тем, и другим. Или я — или…

Дом, в который привёл их Даггар, был прекрасен и величав. Огромные гулкие комнаты, роспись на стенах — весёлая зелень, счастливая синева, ликующий мир, которого не бывает. И Торкас подумал: а если бывает? А если таким и должен быть мир?

Тускнеет под слоем пыли богатая мебель: роскошные ложи, златотканые покрывала, тяжёлые кресла, украшенные резьбой. Даггар хохотнул — бесшабашно и горько.

— Когда бегут, чтоб жить, берут то, что надо для жизни. А этот хлам… ну, что же, он сгорит вместе с нами.

Привёл их в богатый покой, где было с десяток лож, и сказал воинам Торкаса:

— Отдыхайте. Вам принесут поесть. — И Торкасу: — А ты, господин Вастас, окажи мне честь, раздели со мной трапезу.

И опять они шли среди роскоши и запустения.

— Ты сказал — седьмой брат, — спросил Торкас. — Сколько же вас — братьев?

— Мы все одного колена. Отцы и матери у нас разные. Ты ведь сын Энраса? Он был третий по старшинству.

— Я приёмный сын Вастаса, — ответил Торкас, и Даггар без улыбки взглянул на него.

— Ты прав, что держишься Вастов, здесь живым доли нет. Но пока мы одни, позволь считать тебя родичем.

— Куда мы идём? — спросил Торкас — чтобы что-то сказать.

— К моей жене, — ответил Даггар. — У Ранасов женщины носят оружие и не сидят взаперти. Майда будет рада тебя повидать.

Он распахнул тяжёлую дверь; новый покой, ещё роскошнее прежних потому, что убрано и опрятно, и высокая женщина поднялась им на встречу. И, увидев её, Торкас молча отвёл глаза, потому что он понял, за что Даггара изгнали из рода.

Это было одно лицо, у Даггара грубее и шире, у Майды — нежнее и уже, но оно повторялось каждой чертой, каждым взглядом и каждым движеньем.

— Что? — спросил Даггар. — Осудил?

— Я не судья вам, — ответил Торкас. — Я вошёл в твой дом, значит, принял твой грех.

— А? — сказал Даггар. — Каково благородство! Оставь нам наш грех, дурачок, раз он нам в радость!

— Сын Энраса, — сказала Майда, — нам не надо прощения, но я хочу, чтобы ты нас понимал. Мы с Даггаром родились в один час…

Взгляды их встретились, словно сплелись пальцы, и улыбка отразилась в улыбке.

— Мы с ней одно, — сказал Даггар. — Знаем наперёд каждую мысль и каждое слово. Знаешь ты, что это — когда тебя всегда понимают?

Он промолчал. Не мог сказать «нет» и не хотел говорить «да».

— Неужели я должен отдать свою Майду другому — который никогда её не поймёт и не полюбит, как я? И взять себе женщину, что не будет меня понимать? Они ушли, чтобы жить, — сказал он со странной улыбкой, — а нас оставили умирать, но — как видишь — мы ещё живы, и это совсем не плохая жизнь.

— Это ваше дело, а не моё, — ответил Торкас. — Я в вашем доме и почитаю вас как родичей и как хозяев.

— Мы рады тебе как родичу и как гостю, — сказала Майда и отступила назад. — Раздели с нами трапезу, хоть она не слишком богата.

И они втроём уселись за стол.

После обеда он навестил своих: как их угостили? Воины спали, Тайд угрюмо сидел за столом и поглядел на него с тревогой.

— Богатый дом, — сказал ему Торкас, — но Такема лучше. Там жизнь. Вас накормили?

— Да, господин, — ответил Тайд и улыбнулся, но тревога осталась в его глазах.

— Отдыхай, — сказал Торкас и ушёл.

Он долго бродил по дворцу. Наткнулся на лестницу и поднялся в башню. Здесь было жарко и пахло тленом. Сквозь узкую прорезь окна он смотрел в горящую даль, где когда-то синело море, а теперь только серые волны песка до самого серого неба…

А вечером он был опять с Даггаром и Майдой.

Диковинный светильник из белого камня взмётывал вверх струю голубого огня. Даггар рассказывал о минувшем — о дальних странах, о давних набегах, о подвигах неизвестных людей, и каждое движение его лица удваивалось и повторялось в лице Майды.

Заманчиво и неприятно: мне странно, гадко, интересно…

— Постой, Даггар, — вдруг сказала Майда. — Наш юный родич проделал долгий путь и терпит нас не ради твоих рассказов. Скажи нам, Торкас, что ты ищешь в Рансале?

— Правды, — сказал он. — Я знаю мать и имя отца — но это всё, что я знаю. Вастас спас мою мать и растил меня, как сына. Я чувствую себя не Ранасом, а Вастом. Но мне надоели недомолвки и тайны и то, как мне смотрят вослед. Кто был мой отец: человек или бог? Чего он хотел? Чего от меня ждут?

— Твоя мать жена Вастасу? — вдруг быстро спросила Майда.

— Нет!

И она невольно вскинула руку в древнем жесте защиты от Зла.

— Мальчик, — тихо сказала она, — ты знаешь, что в тебе две души?

— Да, — ответил он неохотно. Единственная тяжесть в наследии Вастов — он не сумел бы солгать. Он не сумел даже смолчать — тут и молчание было бы ложью.

— Я плохо знаю третьего брата, но это не он, Торкас. Энрас не мог стать богом! Он многое знал, был могучий воин и хороший хозяин — но в душе его не было Тьмы. Он был человеком Света и не мог возродиться. А то, что в тебе… — она вгляделась в него, сведя к переносью брови, горячая чёрная сила билась в её глазах. — Тяжесть и темнота, но я не чувствую Зла… Это чужое, Торкас, но мне не страшно…

Взгляд её обратился к Даггару, сплёлся с его взглядом, как сплетаются в нежном пожатии пальцы, и из глаз ушла темнота. И она улыбнулась Торкасу радушной улыбкой хозяйки.

— Я сам не все знаю, — сказал Даггар. — Я младше Третьего брата лет на пятнадцать — был мальчишкой, когда все началось. В тот год первые братья решили отправиться в набег на Анхил. — Глянул на Торкаса и усмехнулся. — Мы ведь разбойники, родич. Много столетий назад к этому берегу пристал разбитый пиратский корабль «Ранса». Поэтому мы и Ранасы, что наши предки приплыли из «Ранса». Тут мы нашли тихую гавань — Рансалу — отсюда и грабили окрестные берега. Ладно! — сказал он, — затея была Третьего брата. Он выбрал Анхил потому, что мы не тревожили его двадцать лет, он успел обрасти и перестал ждать беды. Они вышли из гавани на трех кораблях весной, а вернулся к исходу лета только один корабль, и на нём было немного людей.

— Их разбили?

— Третий Брат не дошёл до Анхила. Он наткнулся на белое море и пошёл вдоль тумана. Энрас был умен — он сразу понял, что это важней, чем любая добыча. Чёрный огонь, — угрюмо сказал Даггар. — Вот тут мы и увидели в первый раз, как он сжигает. Энраса и ещё пятерых он опалил снаружи — их тела были в ранах и язвах, но они остались живы. А остальных он жёг изнутри; они умирали у нас на глазах, и не было им ни надежды, ни облегчения.

— Что это было?

Даггар не стал отвечать. Поглядел мимо него и вёл себе дальше.

— Две сотни воинов и моряков, но Энрас был прав: совсем не дорого за то, что они узнали. Энрас определил наш срок в десять лет, — он вдруг поглядел на Майду и спросил — только её: но почему? Все так думали, и мы тоже.

И в первый раз что-то в их лицах не совпало. Словно впервые пришла неразделённая мысль, мысль, которая нуждалась в словах, но Майда не смела сейчас сказать эти слова.

— Что это было? — опять спросил Торкас.

— Будь я проклят, если кто-нибудь знает! Если суждено, узнаешь сам!

— Не спрашивай, — мягко сказала Майда. — Мы ничего не скрываем, но это не ведомо никому.

И в мягком голосе твёрдость камня: не спрашивай, всё равно не скажут.

И он спросил:

— Зачем Энрас отправился в Ланнеран? Чего он хотел?

— Помощи и совета, — ответил Даггар угрюмо. — Энрас считал, что если построить систему дамб, сколько-то подземных хранилищ, мы на века остановим Белый Ужас и сможем пережить Великую Сушь.

— У Ранасов было знание, — сказала Майда, — и мы не пожалели всех богатств Рансалы, но, кроме богатства и знаний, нужны были руки многих тысяч людей, а Рансала всегда была малолюдна.