Сколько костей! - Маншетт Жан-Патрик. Страница 7

Я был к этому готов и закрепил ноги, но тем не менее больно ударился грудью о руль. Прадье разбил головой лобовое стекло и вылетел наружу. Голубоглазый был защищен лучше нас. Его выкинуло вперед, а его рука, вооруженная "кольтом" с глушителем размером в репу, застряла между двумя сиденьями.

Между тем моторный блок сплющился, капот взлетел на воздух, лобовое стекло вылетело вместе с Прадье, и все четыре дверцы открылись. Машину подкинуло вверх сантиметров на тридцать, после чего она опустилась на амортизаторы с глухим ударом.

Меня основательно тряхнуло и, взвыв от боли, я схватил рукою запястье голубоглазого нордического типа. Раздался выстрел, и на бортовом щитке образовалась дыра диаметром пять или шесть сантиметров. Я изо всех сил сжимал его запястье, и в конечном счете мне удалось сломать его.

– А-а... – выдохнул нордический тип и он врезал мне по уху левым кулаком.

Я вырвал пистолет из его сломанной руки, но продолжал сжимать его запястье, потому что мне хотелось прекратить бойню и поговорить с ним, как это принято между цивилизованными людьми, но он продолжал левым кулаком наносить удары по моему уху, затем подобрал колени под подбородок и стал нажимать на переднее сиденье так, что я был зажат и полураздавлен между сиденьем и рулем.

Я выпустил сломанное запястье. Нордический тип вылетел головой вперед в открытую дверцу. Я направил на него оружие, но какое-то мгновение колебался, так как знал, что этим пистолетом нельзя человека просто ранить. Он успел перевернуться, вскочить на ноги и исчезнуть в темных полях.

Я стремительно выскочил из машины. Прадье лежал ничком на капоте, а его ноги были внутри салона машины. Насколько я мог различить в темноте, его лицо было все в крови. Согнувшись пополам из-за боли в груди и в пояснице, я обогнул машину и стал продвигаться вперед, как краб.

Я услышал шуршание соломы и заметил впереди удирающее светлое пятно. Я прицелился, держа "кольт" двумя руками, но это было непросто, так как я дрожал как осиновый лист, и в конечном счете светлое пятно исчезло.

Я оперся об останки "пежо". Мои глаза застилал пот. Я тяжело дышал, выпуская изо рта пар, хотя воздух не был холодным до такой степени. Вероятно, в этот момент температура моего тела подскочила до сорока градусов. С полей доносился тошнотворный залах навоза. В долине там и сям светились огни, там жили люди, играла музыка, кто-то танцевал...

Через какое-то время на дороге появился автомобиль. Проезжая мимо "пежо", водитель немного притормозил, затем снова нажал на газ, и машина исчезла. Я не сделал никакого знака. Снова обогнув каркас "пежо", я обнаружил электрический фонарь. Мои часы "Келтон" были сломаны и показывали девятнадцать часов пятьдесят четыре минуты. Я осветил лицо Прадье. Глаза и рот у него были открыты, а изо рта свисал язык. Он был мертв.

Я затрудняюсь подобрать эпитет к тому состоянию, в котором находился. Во всяком случае я пошел через поля, и постепенно мои мышцы разогрелись, и мне стало легче идти. Наконец я вышел на национальную дорогу и стал останавливать попутную машину. Меня подвез до Понтуаза один священник в своем "рено", там я пересел на поезд, а на вокзале Сен-Лазар – в метро. Войдя в свою квартиру, я включил свет в передней-спальне и закрыл входную дверь. И тут кто-то зажег настольную лампу в другой комнате, моем кабинете. Я достал из кармана "кольт" сорок пятого калибра и вытянул вперед руку.

– Эжен Тарпон? – спросил тип, сидевший за моим письменным столом. – Комиссар Мадрье.

Я взглянул на него. Это был высокий и широкоплечий человек, с широким свиным рылом, маленьким курносым носом, капризными губками, бледно-голубыми глазами и белобрысыми волосами, напоминавшими паклю. Ему было лет сорок. На нем были пальто из верблюжьей шерсти на подкладке и серая фетровая шляпа, сдвинутая на затылок.

– Вы перестанете наконец целиться в меня? Я говорю вам, что я комиссар Мадрье.

– Докажите.

Он с улыбкой покачал головой, словно имел дело с капризным ребенком, затем левой рукой раздвинул пальто, расстегнул пиджак и тоже раздвинул его таким образом, чтобы мне был виден внутренний карман. Большим и указательным пальцами правой руки он медленно вынул из него бумажник, положил его на стол и открыл. Не опуская руки, я вошел в комнату, опасаясь нападения сбоку, но ничего не произошло.

– Вы один? – Я взял со стола открытый бумажник.

– Я предпочитаю работать один. Теперь вы мне верите?

Я опустил "кольт" и вернул ему бумажник. Мадрье встал, продолжая приветливо улыбаться, и стал убирать бумажник во внутренний карман пиджака.

– Что это за пушка?

Он протянул руку и взял у меня "кольт", подбросил его в руке, проверяя вес, и шутливо прицелился в стену.

– Это целая история, – вздохнул я.

– Хорош глушитель! – Большим пальцем он снимал и ставил на место предохранитель.

– Я думаю, что мадам Пиго была убита из него, – сказал я.

– Вот оно что.

Он нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел, пробивший в стене воронку величиною с мандарин.

– Вот черт, – хихикнул он, словно сделал это не нарочно.

Но в этот момент я все понял. Когда правой рукой он вынул из кармана свой пистолет, чтобы пристрелить меня, я проскользнул за металлический шкаф с картотекой и толкнул его на голову Мадрье.

V

Недостатком комиссара Антонена Мадрье была его чрезмерная самоуверенность. После того как металлический шкаф обрушился на его голову и он присел на одно колено, а шкаф раздавил ему правую руку, на которую он опирался, я секунды две оставался без всякого прикрытия, и он мог выстрелить в меня в упор левой рукой из своего пистолета. Но он этого не сделал, потому что это не было им предусмотрено. Вопя от боли и ярости, он высвободил из-под шкафа раздавленную правую руку, в которой находился пистолет. При этом он потерял равновесие и завалился назад. Его левая нога распласталась на полу, а правая оказалась согнутой под ягодицами.

Я схватил "кольт" обеими руками и изо всех сил пнул комиссара в пах. Он издал дикий вопль и ударил меня по ребру пистолетом. Раздался выстрел. Я пошатнулся, споткнулся о левую ногу комиссара и упал на спину, стукнувшись головой о батарею. В руках у меня был "кольт". Увидев, как комиссар направил свой пистолет на мой живот, я выстрелил в него.

Я инстинктивно целился в плечо, но с таким оружием это мало что меняло. На долю секунды Мадрье оторвался от пола, после чего рухнул на спину, распластав по сторонам руки и ноги. Глядя на его плечо, мне пришла на память картина Сутина "Мертвый баран". Его рот и глаза были широко открыты, а глаза налиты кровью из-за шока. Пол и стены были забрызганы кровью. В комнате стоял сильный запах кордита [4].

Я встал, опираясь рукой о горячую батарею. Ноги мои онемели, и меня пошатывало. По лицу текла жидкость, и я подумал, что это кровь, но это был пот. Я автоматически поднял с пола пистолет комиссара, поставил на предохранитель оба оружия и сунул их в карманы: пистолет – в правый карман, а "кольт" – во внутренний карман пиджака, так как внешний левый карман был разорван. Я попытался осмыслить происшедшее, но мне это не удавалось. Сейчас я не мог думать ни о чем другом, кроме черной дыры пистолета, смотревшей на меня.

Я вышел из квартиры, спустился по лестнице на улицу и побежал. Точно не помню, но, по-видимому, я сел в метро. Потом я поднялся. В современном лифте с автоматически открывающимися дверями и вышел на лестничную площадку с обитым ковровым покрытием полом и с обшитыми клееной фанерой стенами. Я прочитал фамилии на табличках возле звонков на дверях и, найдя то, что искал, позвонил в дверь, которую несколько секунд спустя мне открыла Шарлотт Мальракис.

– Бордель, – сказал она в качестве приветствия, весело улыбаясь. – Жандарм Эжен Тарпон!

вернуться

4

Вид пороха.