Утерянные победы - фон Манштейн Эрих. Страница 126

Упорство, с которым Гитлер всегда отстаивал свое мнение, естественно, вновь привело к бесконечной дискуссии. Я положил конец этой дискуссии, сказав, что танковый корпус СС должен быть в любом случае сначала сосредоточен на шоссе Харьков – Красноград. Это могло быть сделано самое раннее 19 февраля. Поэтому только тогда можно было окончательно решить – выступать на север или на юг. Эта оттяжка решения вопроса удалась мне благодаря выставленному мною аргументу, что до 19 февраля нельзя рассчитывать на 4 танковую армию. Я, очевидно, также правильно полагал, что ход событий, которые теперь сам Гитлер близко наблюдал, заставит его согласиться со мной.

18 февраля я вновь доклады вал Гитлеру. Противник крупными силами наступал на рубеже Миуса. Во многих местах он прорвал еще не укрепленные позиции группы Голлидта. Нам также не удалось пока еще уничтожить окруженный за этим фронтом у Дебальцево кавалерийский корпус противника. Я доложил Гитлеру, что, несмотря на это, по-прежнему существует срочная необходимость отвести мотосоединения с этого фланга на западный фланг, хотя это в данный момент и невозможно. Механизированный корпус противника, находящийся у Гришино глубоко во фланге 1 танковой армии, также еще не был уничтожен, и действовавшие там наши силы еще не освободились.

Мы уже получили, однако, неопровержимые данные о том, что в бреши между 1 танковой армией и группой Ланца противник действительно наступал крупными силами на переправы через Днепр. 267 сд противника была отмечена южнее Краснограда. Силами 35 гвардейской дивизии, в составе которой действовал танковый батальон, противник занял Павлоград. Находившаяся там одна итальянская дивизия (остаток бывшей итальянской армии) быстро покинула город при приближении противника.

Группа Ланца сообщила, что выгруженные в Киеве моторизованные части танковой дивизии СС «Тотенкопф» застряли в грязи между Клевом и Полтавой. Удар на север с целью овладения Харьковом, который так настойчиво планировал Гитлер, стал теперь невозможным. Если танковый корпус СС без дивизии «Тотенкопф» не смог удержать Харькова, то без дивизии, срок боеготовности которой нельзя было предвидеть, он еще менее был в состоянии вновь овладеть им. Теперь можно было планировать только удар на юго-восток в целях уничтожения противника, наступающего в бреши между группой Ланца и 1 танковой армией. Но так как и там надо было скоро ожидать распутицы, мы должны были спешить. В этих обстоятельствах Гитлер согласился с моим мнением направить из танкового корпуса СС мотопехотную дивизию «Рейх», которую легче всего было высвободить, на Павлоград. Дивизия лейб-штандарт должна была прикрывать операции 4 армии против врага, наседавшего из Харькова в южном направлении. Надо было надеяться, что 4 танковая армия, усиленная дивизией «Рейх», добьется успеха.

После того как было принято это решение, я доложил Гитлеру мое мнение об общей обстановке. Даже если нам удастся – что было не очень вероятно – избежать неблагоприятного для нас развития событий до наступления распутицы, мы должны подумать и о дальнейшем. Распутица и грязь не дадут нам передышки больше чем на несколько недель. Группа должна будет удерживать фронт шириной 700 км, на котором у нас имеются 32 дивизии, включая и части группы Ланца. Противник же, как это можно было с уверенностью предполагать, после распутицы вновь изберет главным направлением своих операций южное крыло Восточного фронта с целью окружения его у Черного моря.

Фронт в 700 км, обороняемый всего 30 дивизиями, может быть прорван превосходящими силами противника на любом участке: Но, прежде всего мы не могли помешать противнику обойти нашу группу с севера и продолжать эту игру до тех пор, пока он ее не закончит у Азовского или Черного моря.

После окончания периода распутицы группа, следовательно, не может стоять на месте, чтобы ждать, где противник сделает прорыв или пока он не обойдет нас с севера. Это возможно лишь при условии, что ОКХ сможет наступательным ударом облегчить положение на нашем фронте, выступающем далеко на восток.

Своими доводами я намеревался побудить Гитлера с оперативной точки зрения заглянуть несколько вперед. Но было очевидно, что Гитлер не хочет взять на себя никаких обязательств. Он соглашался с тем, что силы группы слабы для организации обороны фронта в текущем году. С другой стороны, он не хотел признать приведенные мною цифры о соотношении сил. Он, собственно, не оспаривал, что против нас стоит 341 соединение противника, но заявлял, что их боеспособность невысока. На мое возражение о том, что и силы наших дивизий на исходе, он ответил тем, что в период распутицы они будут пополнены личным составом и новым оружием (что действительно и произошло). Но он не хотел признать, что противник призовет за это время на военную службу контингент 1926г. в количестве 1,5 млн. человек. Он не хотел также признать и того, что в течение периода распутицы танковая промышленность противника за 2 месяца может заново оснастить 60 танковых бригад. Он подчеркивал, напротив, решающее значение Донбасса для танковой промышленности противника в случае, если он вновь попадет в его руки. Что касается руководства операциями в 1944 г. на Восточном фронте, то он не может для большого наступления снять силы с других театров и не может создать новые формирования. Но будут возможны ограниченные удары с использованием нового оружия. Тем самым Гитлер вновь попал на свой конек – оружие и его производство – и уже было невозможно добиться от него изложения оперативных планов на летнюю кампанию. Мы, по-видимому, жили в разных мирах.

19 февраля состоялась новая беседа, на которую был приглашен также фельдмаршал фон Клейст. Все-таки за время пребывания в моем штабе Гитлер более ясно понял опасность обстановки на южном фланге. Он заявил, что теперь группа «А» должна отдать все, что может, группе «Юг». Группу «А» надо рассматривать теперь как ближайший резервуар сил фронта группы «Юг». Тем самым он положил под спуд планы оперативного использования плацдарма на Кубани. К сожалению, время потом показало, что «ближайший резервуар» сил не давал их нам даже в той степени, которая была возможна при условии переброски их через Крым. Кубанский плацдарм должен был продолжать жить собственной жизнью. Старый опыт говорит, что нет ничего труднее, чем высвободить силы, которые были оставлены когда-то на ненужном участке.

В остальном этот день принес дальнейшее обострение обстановки, после того как противник, по-видимому, крупными силами овладел железнодорожной станцией Синзиноково {68}. Тем самым он не только перерезал главную коммуникацию группы «Центр» и правого фланга нашей группы, но стоял уже в 60 км от нашего штаба, в котором находился фюрер третьей империи. Ни одной части не было между нами и нашим врагом! Я поэтому очень успокоился, когда Гитлер вечером этого дня вылетел в свою ставку. Можно было вполне ожидать, что на следующий день вражеские танки сделают невозможным использование аэродрома восточнее Днепра.

В качестве последнего вопроса я доложил Гитлеру, что почти все танковые дивизии нужны мне для намечаемых ударов на западном фланге группы, следовательно, их надо снять с рубежа Миуса. Если мы и удерживали до сих пор этот фронт, то только потому, что основная масса сил наступающего здесь противника должна была пройти узкий коридор у Ростова и поэтому не могла пока достичь его. Существовала возможность взятия противником Донбасса с востока. Мы могли предотвратить эту опасность только в случае, если бы мы могли ликвидировать угрозу отсечения нашей группы от ее тыловых коммуникаций. Это, кажется, понимал и Гитлер.

Во всяком случае, у меня осталось впечатление, что посещение им моего штаба помогло ему понять нависшую сейчас опасность окружения, которое угрожает в будущем всему южному крылу Восточного фронта. ОКВ или генералом Шмундтом была вскоре пущена в ход версия, что Гитлер якобы был у нас для того, чтобы «поднять боевой дух группы». Я не думал, что мы нуждались тогда в таком «поднятии духа». Если мы и не собирались – как этого требовал, однако, Гитлер – упрямо цепляться за каждую пядь земли, не обращая внимания на то, какие последствия будет иметь это «удержание любой ценой», то я полагал, что не легко было бы найти другой такой штаб, как наш, который (вопреки всем кризисам) проявлял бы такую упорную волю к победе. В этом смысле у нас никогда не было никаких разногласий между мной и моими офицерами.