Знойная женщина, мечта поэта - Манухина Наталия. Страница 20

— Пойдемте уже! Евгения Федоровна вас обыскалась!

— Евгения Федоровна?! Меня?! — с нарочитым нажимом переспросила я, откровенно наслаждаясь замешательством опешившей от изумления сестры милосердия. — Очень хорошо! Пойдемте!

Я укрыла неподвижную Люсеньку одеялом и трижды ее перекрестила.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! — наскоро пробормотала я и, ухватившись за руку услужливой Аллочки, с гордым видом захромала прочь.

Напоследок все-таки не сдержалась — свредничала!

Залихватски осклабившись, я шаловливо подмигнула вконец потерянной тете Розе и нагло посулила, что скоро вернусь. И не одна!

Должна признаться, об этом своем поступке я вскоре пожалела. Практически сразу, как только переступила порог кабинета главврача.

Евгения Федоровна мне понравилась!

Милая интеллигентная женщина средних лет, со вкусом одета и причесана, тихий спокойный голос, умный внимательный взгляд. Настоящая тетя Доктор из кинофильмов моего детства.

Я растерялась. Как же я буду рассказывать ей про Люську?!

Нет, это невозможно! Я-то ожидала увидеть здесь этакую бой-бабу, пламенную мать-командиршу, сообщить которой о безобразиях, творящихся во вверенном ей учреждении, будет для меня истинным удовольствием.

Увы и ах! Придется мне резать правду-матку в глаза не стервозной начальнице, а кроткой славной докторше, заложнице своего служебного положения.

Бедная Евгения Федоровна! Я сама до недавнего времени работала в бюджетной организации и отлично понимаю, какое мизерное финансирование в муниципальных больницах и как трудно приходится руководителю — ни кадров, ни оборудования, ни лекарств.

В общем, добавлять проблем хорошему человеку мне не хотелось. Приятного мало. Но ничего не поделаешь. Промолчать я тоже не могла.

Если не я, то кто? Кто расскажет о Люсином бедственном положении?

По словам тети Розы, за все это время в больнице ее не навестили ни разу. Очевидно, муж Люси не знает о том, что случилась беда.

Выходит, мое шапочное знакомство с главврачом — это на данный момент единственный шанс спасти мою бывшую соседку по коммуналке на Греческом. Если Евгения Федоровна не вмешается, Люся запросто может погибнуть!

Я мысленно перекрестилась, глубоко вздохнула и начала свой рассказ. Рассказывала я аккуратно, с большими купюрами, тщательно подбирая слова и выражения, щадила профессиональное самолюбие Евгении Федоровны.

Она выслушала меня очень внимательно (пару раз уточнила детали, записала что-то в свой ежедневник), потом успокаивающе улыбнулась:

— Все будет хорошо. Разберемся, — и позвонила в отделение травматологии, пригласила заведующего спуститься к ней и захватить с собой историю болезни Обуваевой Людмилы Александровны.

Заведующий отделением, сердитый молодой человек со встрепанными волосами и детским стетоскопом на тощей шее, ворвался в кабинет буквально через минуту. Как будто дожидался все это время за дверью.

Ворвался и замер, испуганно глядя на меня.

Я занервничала. Больных он, что ли, никогда не видел? Нет, это невозможно. Неужели я так страшна, что даже доктор боится? Я пригладила волосы, поправила воротник пиджака, одернула юбку и, в свою очередь, вопросительно посмотрела на него. Дескать, ну как? Теперь лучше?

Молодой человек покраснел.

— Простите, — пробормотал он, кладя на стол тощую больничную карточку. — Вот, Евгения Федоровна, это история болезни Будиной.

— Будиной? — удивленно переспросила Евгения Федоровна. — Разве я просила вас принести карточку Будиной? — Она уткнулась носом в свои записи.

— Нет, но…

— Почему Будиной?! — сочла необходимым вмешаться я. — Вас просили принести карточку Обуваевой.

С деликатностью Евгении Федоровны и бестолковой нерасторопностью ее подчиненных мы так до морковкиных заговен ничего не выясним, и Люсенька останется без должной медицинской помощи.

— О-бу-ва-е-вой! — по слогам повторила я. — Обуваевой Людмилы Александровны.

— В нашем отделении нет пациентки по фамилии Обуваева, — хмуро огрызнулся заведующий и свирепо уставился на меня.

Нет, это невозможно! Кошмар какой! Как Евгения Федоровна умудряется руководить больницей с таким персоналом?

Ну и доктор! Нет у него, видите ли, в отделении пациентки по фамилии Обуваева. Нет так нет! На «нет» и суда нет! Зачем же вместо карточки Обуваевой нести никому не нужную карточку Будиной? Равноценная замена! Нечего сказать. А еще отделением заведует. Как он институт-то ухитрился окончить?

И потом, что значит — нет? Я сама своими собственными глазами видела, как…

— Простите, — прервал мои размышления травматолог, — это ведь ВЫ?!

Я на всякий случай недоуменно пожала плечами. Мол, откуда мне знать: я это или не я. Молодой заведующий травматологии мне категорически не нравился.

— Ну да! — Он резко вскочил со своего места. — Как же это я сразу не догадался! Розовый пиджак, забинтованная лодыжка! Вы та самая посетительница, о которой мне рассказали в отделении. Евгения Федоровна! — дико сверкая глазами, взвыл он. — Евгения Федоровна! Эта посетительница! Это та самая посетительница. Это… Нет, это не посетительница, это черт знает что такое, а не посетительница! Это она! Она вывернула суставы Будиной!

— Кому?! — Я не поверила своим ушам. — Кому я, по-вашему, вывернула суставы?! Какой Будиной?! Я вас умоляю!!! И потом, что значит — вывернула суставы?! Не вывернула, а вправила! То есть поправила. И не Будиной, а Обуваевой! Я вашу Будину в глаза никогда не видела. Как я могла ей что-то вправить? Я вообще до незнакомых людей никогда не дотрагиваюсь. Мне вообще… — я смолкла, задохнувшись от возмущения.

Вот дают травматологи!

Рады стараться, готовы на меня всех собак повесить. Ни стыда, ни совести у людей! Теперь, значит, если у них в отделении у кого-нибудь из больных будет что-то не так, виновата, получается, я?! Я им, видите ли, всех больных перетрогала.

Нашли девочку для битья! Ну уж нет! Не на ту напали!

— Евгения Федоровна!

— Да, Наталия Николаевна, — главврач дочитала историю болезни и отложила ее в сторону. — Ну, что ж, очень интересный случай. — Она задумчиво посмотрела на меня. — Очень. Скажите, пожалуйста, Наталия Николаевна, ваша знакомая…

— Обуваева? — меня не так-то легко сбить с толку.

— Обуваева, Людмила Александровна, — согласно кивнула Евгения Федоровна и успокаивающе похлопала меня по руке. — Вы ее знаете как Обуваеву, а к нам она поступила под фамилией Будина. В больницу Людмила Александровна попала по «Скорой помощи» и в приемном покое была зарегистрирована по тем документам, которые были при ней. Поправьте меня, Пал Палыч, если я ошибаюсь.

— Все верно. Больная поступила по «Скорой». Несчастный случай на улице. Точнее, не на улице, а в торговом центре, то есть в кафе торгового центра. Она поскользнулась, упала и потеряла сознание. Так написано в направлении. Менеджер кафе вызвал «Скорую помощь». Поскольку пострадавшая так и не пришла в сознание, то была зарегистрирована по паспорту, который находился в ее сумочке. Это обычная практика в таких случаях.

— А фотография? — не сдавалась я. — В каждом паспорте есть фотография. Неужели вы никогда не сравниваете паспорт с оригиналом? Для чего же тогда в паспорт вклеивается фотография?!

Я никак не могла успокоиться. Теперь понятно, почему Люсенька оказалась в таком ужасном положении.

Работнички! Зарегистрировали пострадавшую под чужой фамилией, положили ее в коридоре и сидят себе спокойненько, дожидаются, когда объявятся родственники, чтобы оплатить их бесценные услуги. Без денег и палец о палец не ударят!

А родственники-то ищут Обуваеву!

Меня просто распирало от негодования. Я была искренне убеждена в своей правоте. Мне даже в голову тогда не пришло, что, выйдя в очередной раз замуж, Люсенька сменила свою редкую фамилию «Обуваева» на заурядную фамилию мужа. Раньше-то не меняла! С какой стати будет менять теперь?

Я и сама, когда выходила замуж за Славочку, фамилию не сменила. Осталась с девичьей.