Наваждение - Марч Джессика. Страница 45

— Ответ только один, — ответила она ему. — Я знаю, что его доставило бы радость Хелен, это было бы как осуществление ее собственной мечты. А для меня это самое важное…

Он внимательно посмотрел на нее.

— И это единственная причина, чтобы доставить радость кому-то другому?

— Она для меня самый близкий и родной человек…

— Но, Ники, а ты… тебе это доставит радость?

— Ну конечно же. Одно связано с другим… — Его вопросы несколько смутили ее. Она решила спросить его о том же:

— А ты почему?

— Больше всего мне нравится в медицине, — ответил он сразу же, — то, что у нее нет границ, на ее языке говорят во всем мире. Мне хочется быть членом этой огромной семьи, семьи, посвятившей себя исцелению людей. Мне это необходимо, потому что когда-то жил в ограниченном пространстве, и эти границы разрушили мою семью.

Ники взглянула на Алексея. До этого момента она полагала, что ее прошлое делает ее особенной, отличной от других, от тех, кто воспитывался в нормальной семье с двумя родителями. Но, слушая Алексея, она поняла, что его прошлое было не легче, чем ее. Сделав это открытие, она ощутила себя менее одинокой в этом мире.

Он нарушил молчание, спросив:

— Ты ведь учишься в Бернардском колледже?

— Да. А ты на медицинском факультете Нью-Йоркского университета? Он засмеялся:

— Может быть, просто попросим Хелен и моего отца Приготовить для нас наши досье? Мы ими обменяемся и посмотрим, есть ли там что-нибудь, чего мы еще не знаем друг о друге.

Тогда уж будем спрашивать о том, что нам действительно неизвестно. — Он взял ее за руку. — А вот это будет самым Интересным.

Ей показалось, что его рука обжигает ее. Необыкновенное, пугающее ощущение. Ники остановилась и посмотрела на него, затем выдернула свою руку.

— Алексей, мне кажется, нам пора возвращаться… Он помолчал, внимательно глядя ей в глаза, как врач, пытающийся поставить диагноз, и Ники по его внимательным и добрым глазам поняла, что он действительно станет прекрасным врачом, что он просто рожден для этой профессии.

Он кивнул, явно поняв причину ее неожиданного страха.

— Конечно.

Они пошли обратно.

— Ники, — сказал он, когда они уже приближались к «Вейл Хаус», — мне бы очень хотелось еще раз встретиться с тобой в Нью-Йорке. Пожалуйста, не отказывай мне.

Потупя глаза, она произнесла:

— Я не знаю…

— Потому что ты сама боишься своих чувств, — сказал он. — Разве я не прав?

— Алексей, то, что произошло со всеми женщинами в нашей семье…

— Я понимаю, — сказал он очень серьезно. — Но ты можешь доверять мне. Я никогда не причиню тебе боль. Клянусь.

Она взглянула на него. Его клятва показалась ей такой же серьезной и надежной, как и он сам.

— Пожалуйста, звони мне. Я живу в общежитии «Сентенниал холл».

Вся компания уже перешла в комнату Хелен. Увидя возвращающихся молодых людей, Хелен улыбнулась им. Ники вошла и робко села на стул в одном конце комнаты, Алексей в другом. Иногда они обменивались улыбками, но больше им поговорить так и не удалось, а потом Алексей сказал отцу, что им предстоит дальняя дорога в Нью-Йорк и пора ехать.

Когда они наконец остались одни, убирая со стола и занимаясь посудой, Хелен сказала:

— Теперь ты видишь: совсем неплохо встретить молодого человека, который тебе нравится… :

— Это ужасно! — сказала Ники, переставая, вытирать ножи и вилки. — Я стою и думаю только о нем, как будто больше мне не о чем думать. Это просто катастрофа! Как глупая школьница… А я не хочу! Не хочу ни от кого и ни от чего зависеть. Я не хочу терять контроль, не хочу терять себя.

Хелен улыбнулась:

— Ты себя не потеряешь, Ники. Ты просто откроешь в себе неизвестные тебе грани.

— Это ужасно, — еще раз повторила Ники, убирая столовое серебро в ящик.

Хелен принесла еще груду вымытых тарелок.

— Тогда, может быть, тебе вообще лучше не встречаться с Алексеем Ивановым? Просто больше с ним не видеться. Я постараюсь все объяснить Дмитрию, чтобы он…

— Только попробуй! — с искренним возмущением воскликнула Ники.

Хелен покачала головой и засмеялась. Ники, забыв о мгновенной вспышке злости, тоже засмеялась.

— Это ужасно, — повторила Ники. — Я просто этого не вынесу.

Но она так и не переставала смеяться, думая, как бы ей прожить все то время, пока она опять увидит Алексея, еще раз переживая необыкновенное, ни с чем не сравнимое сладкое и пугающее прикосновение его руки.

Глава 15

Тишину разорвал душераздирающий крик. Затем еще один, за которым послышался звук рыданий.

Ники затаила дыхание. Если не считать нескольких любительских студенческих спектаклей, она ни разу не была в настоящем театре. Она просто не могла сравнивать этот спектакль «Медея», поставленный в театре на окраине Дмитрием Ивановым, с чем-либо другим, более грандиозным и масштабным. Этот театрик был совсем небольшой, и декорации состояли из нескольких колонн из раскрашенного картона, большинство артистов были очень молоды — даже те, кто играл стариков и старух; они впервые играли на сцене Нью-Йорка. Тем не менее спектакль совершенно захватил Ники, и вся она была там, в Древней Греции, где царица, разъяренная тем, что утратила любовь своего мужа-воина, стремится отомстить ему самым ужасным образом.

— О презренный! Как я страдаю! — слышались причитания женщины из-за кулис. — О, смерти жажду я!

Седая кормилица быстро провела через сцену двух маленьких мальчиков.

— Бегите, милые детки! — шепотом взмолилась она. — И спрячьтесь поскорей! Ваша мать вся во власти гнева. Берегитесь ярости и злости этой гордой натуры…

Когда наконец опустился занавес, закрыв безжалостную Медею, погубившую своего неверного супруга, убив не только свою соперницу, но и собственных детей, Ники сидела не шевелясь, потрясенная силой искусства.

Алексей толкнул ее в бок.

— Умоляю тебя, Ники, — прошептал он в темноте, — похлопай, иначе мой отец не простит этого тебе. Он сейчас находится вон там, на сцене, и смотрит в дырочку, придумывая страшную месть тем, кто не аплодирует его гению.

Ники засмеялась и стала аплодировать. Когда зажегся свет, Алексей взял ее за руку, и они пошли за кулисы, чтобы выразить режиссеру свое восхищение.

Это была уже их четвертая встреча за те три недели, что прошли после их знакомства. Он позвонил ей почти сразу же, но Ники отложила свидание на конец следующей недели, оправдываясь тем, что ей необходимо готовиться к экзаменам. Внутри нее еще шла борьба. С одной стороны, ей ужасно хотелось увидеться с ним. С другой, она побаивалась, понимая, что чем больше они будут видеться, тем больше он станет надеяться; он не удовлетворится просто пожатием руки, может быть, даже поцелуем.

В их предыдущие встречи они ходили в недорогие рестораны в удаленной от центра части Бродвея, в кино. Но каждый раз она с тайным сожалением отклоняла малейшие намеки Алексея навестить его в его квартире около Вашингтон-сквер. Это было не так уж трудно, поскольку ехать к нему надо было через весь город.

Но когда она согласилась прийти посмотреть спектакль его отца, то не сообразила, что театр находился не на Бродвее, а совсем недалеко от того места, где живет Алексей. И если он опять пригласит ее к себе, то она сможет отказать ему, лишь признавая, что хотя он ей очень симпатичен, она все же боится поставить себя в такое положение, в котором рискует быть соблазненной. Интересно, думала она, закончится ли на этом его интерес к ней.

Закулисная часть театра представляла собой длинный коридор, по обеим сторонам которого шли двери малюсеньких грим-уборных. Протискиваясь сквозь толпу артистов, которые уже сняли грим, и пришедших с поздравлениями доброжелателей, Алексей Подвел Ники к двери с надписью «Иванов». Он постучал и вошел.

Дмитрий сидел на стуле перед трехстворчатым зеркалом, освещенным ярким светом электрических ламп. Он обращался к своему изображению с какой-то бурной речью на русском языке, но, увидев входящего сына, сразу же замолчал.