Связующие узы - Марголин Филипп. Страница 54

– Я нашла папку с делом Майкла Израэля, – сказала Грейс после того, как они немного поболтали на общие житейские темы. – Вскрытие проводил Норман Кац, но он больше у нас не работает.

– Каково же было заключение доктора Каца? Что Израэль покончил с собой?

– Таково было официальное заключение.

Кейт почувствовала неуверенность в голосе патологоанатома.

– Вы не согласны с этим заключением?

– Возможно, и я бы тоже пришла к такому же заключению, хотя есть парочка фактов, которые вызывают сомнения. Правда, их недостаточно, чтобы подвергнуть сомнению заключение Нормана, – поспешно добавила Грейс. – Однако по телефону ты просила меня подумать, не могло ли в данном случае иметь место убийство. Поэтому я и рассматривала все имеющиеся у нас факты под специфическим углом зрения.

– И что же ты выяснила?

– Два интересных факта. Во-первых, у Израэля в крови было обнаружено 600 нанограммов темазепама на миллиметр. Торговое название упомянутого вещества – ресторил. Оно чем-то напоминает валиум, и обычный уровень содержания его в крови составляет где-то между 190 и 507 нанограммами на миллиметр. Другими словами, уровень довольно высок.

– Значит ли это, что кто-то накачал Израэля лекарством, а затем инсценировал самоубийство? – спросила Кейт.

– Вполне возможно. С другой стороны, прием успокоительного имел смысл и в том случае, если Израэль действительно собирался совершить самоубийство. Он должен был успокоиться, чтобы собраться с силами для совершения столь решительного поступка. С другой стороны, 600 нанограммов на миллиметр, конечно, довольно высокое содержание медикамента, и все-таки не настолько высокое, чтобы предполагать намеренное отравление лекарственным средством. Возможно, он сам просто превысил дозу.

– Хорошо. Ты упомянула о двух фактах. Каков же второй?

Доктор Грейс показала цветной снимок, сделанный на месте самоубийства. Верхняя часть тела Израэля лежала на большом зеленом пресс-папье, окрасившемся кровью в красный цвет, которая стекла под голову трупа. Грейс пальцем отметила красное пятно на виске Израэля.

– Сюда вошла пуля. Видишь черный ореол, окружающий входное отверстие?

Кейт кивнула. Ореол выглядел как идеальный круг, начерченный кем-то с помощью циркуля.

– Если человек хочет застрелиться, то обычно стреляет себе либо в рот, либо в висок. В случае выстрела в висок жертва как бы ввинчивает дуло в кожу, и поэтому мы имеем дело со всеми характеристиками ранения в упор, а вовсе не с подобным кружком обгоревшего пороха. В данном же случае перед нами рана, полученная с небольшого расстояния, а это означает, что дуло пистолета при выстреле не касалось виска. Вполне вероятно, что 600 нанограммов на миллиметр темазепама оказалось недостаточно, чтобы полностью отключить Израэля. Доза легкая, и поэтому он в любой момент мог прийти в себя. Если Израэля вначале накачали лекарством, а потом кто-то подвел его руку с пистолетом к виску, тогда Израэль мог дернуться, и это объясняет подобный характер раны. Конечно, все сказанное – чистейшей воды теория. Израэль мог дернуться и сам перед тем, как нажать спусковой крючок.

– А ты уверена в том, что он застрелился?

– Я уверена в том, что он держал пистолет в руке во время выстрела.

Грейс указала на правую руку Израэля на фотографии. На большом и указательном пальцах, а также между ними был заметен слой сажи.

– Вот осадок, который обычно находят на руке, держащей пистолет в момент выстрела.

Кейт потребовалась минута на то, чтобы переварить услышанное.

– Если бы тебе пришлось держать пари: самоубийство или убийство – на что бы ты поставила деньги?

Доктор Грейс передала Кейт копию предсмертной записки, которую она нашла в деле.

В записке говорилось:

Памела Хатчинсон ждала от меня ребенка. Когда я отказался жениться, она стала угрожать, что изобличит меня. Я застрелил ее из того же пистолета, из которого теперь собираюсь застрелиться сам. Я организовал то убийство так, чтобы оно походило на неудавшееся ограбление. Никто не заподозрил меня в совершении убийства, но я так и не смог его забыть. Я больше не могу жить с грузом такой страшной вины на совести. Возможно, Господь простит меня.

– Что ты думаешь по этому поводу? – спросила Грейс, когда Кейт закончила чтение.

– Ну, в общем, довольно формальная записка. В подобных случаях пишут что-то более эмоциональное. Но... – Кейт немного поколебалась, а потом сказала: – Самоубийство.

– Я тоже так думаю. И нужны весьма основательные улики, чтобы заставить меня изменить точку зрения. А кстати, что заставило тебя заняться таким старым делом по прошествии стольких лет?

– Сказка, Салли. Всего лишь одна сказка.

37

В восемь часов вечера Тим оставил машину на подъездной аллее к дому Харви Гранта. Лил сильный дождь, и Керриган в несколько прыжков преодолел расстояние между машиной и портиком. Оказавшись у дверей, он настойчиво надавил на кнопку звонка.

– Она звонила мне домой, – сказал Керриган, как только Грант открыл дверь. Судья сразу же уловил запах алкоголя, исходивший от молодого прокурора. – Мне домой! И Синди подняла трубку.

– Заходи, Тим.

Пройдя мимо судьи и направляясь к его кабинету, Керриган рассеянно провел рукой по волосам, взъерошив их. Он был явно не в себе и казался способен совершить любой, даже самый безумный поступок.

– Я так полагаю, ты принял решение, – сказал Грант, когда Керриган уселся в кресло со стаканом виски в руке. Тим не мог поднять взгляд на собеседника.

– Она не оставила мне выбора. Беннет сказала, что если дело Дюпре не будет прекращено, то на следующей неделе пойдет в полицию. Я пытался объяснить ей все сложности, связанные с прекращением дела, но она не стала слушать. Она... она совершенно не способна мыслить рационально. Я... – Керриган не закончил. Он сделал еще один большой глоток виски.

– Ты принял правильное решение, Тим.

Керриган обхватил голову руками:

– Как я мог встрять в такую историю?!

Грант положил руку на плечо Тиму:

– Из нее ты выйдешь более сильным мужчиной, чем раньше. Сейчас твои эмоции находятся во власти страха и сомнений. А вот когда Беннет будет мертва, ты поймешь, какое блестящее будущее тебя ожидает.

– За это я окажусь в аду.

– Никакого ада не существует, Тим. И никаких вечных мук. И в случае, если Элли Беннет погибнет, ты будешь абсолютно свободен. Твоей семье больше ничего не будет угрожать. Ты станешь сенатором и сможешь помочь бесчисленному количеству достойных и благородных людей.

– Что мне следует делать сейчас?

– Прежде всего – никакой спешки. Нужно немного отвлечься от того, что ты собираешься совершить. Только так ты сможешь совладать с напряжением. Главное – сохранять спокойствие. Ты должен постоянно иметь в виду: все, что делаешь, ты делаешь ради блага своей семьи.

Тим глубоко вздохнул, закрыл глаза.

– Ты уже подумал о том, как это осуществить? – спросил Грант.

– Я думал о своих прежних идиотских ошибках. Не хотелось бы их повторять.

– Превосходно.

– Главная проблема заключается в том, что я не знаю, где живет Беннет. У меня был ее адрес, я взял его из отчетов полиции в деле Дюпре. Позвонил домовладельцу. Он сказал, что она съехала. Удрала, не заплатив квартплату.

– Она свяжется с тобой, Тим. Ей нужны деньги. Ты убьешь ее при встрече.

– Да. Я... я сделаю это.

– Есть кое-что такое, что мы еще не обсудили, – сказал Грант. Тим снова насторожился. – Беннет упоминала о каких-то пленках.

– Именно их она и собирается продать за пятьдесят тысяч долларов.

Грант улыбнулся:

– Помнишь, я говорил тебе, что есть люди, которым не безразлична твоя судьба, друзья, которые хотят защитить тебя от беды и стремятся к тому, чтобы ты добился успеха?

Тим кивнул.

– Деньги не проблема. Их можно предоставить в любой форме, которая устроит мисс Беннет.

– Судья, я...