Золото дракона - Пирс Энтони. Страница 6

— И я женюсь на принцессе, и мы будем жить долго и счастливо в большом красивом дворце? И у нас будут слуги, придворные, шуты, акробаты и пони?

— Может быть, — нежно улыбнулась мать. — Но в Пророчестве об этом ничего не сказано. И оно приведено здесь не полностью. Какие-то подробности известны в разных уголках света. Кто-то толкует о перчатках, некоторые — о круглоухих девушках, но все это, наверное, не так важно. Знаю только, что в книге говориться именно о тебе.

— А тебе было известно об этом, когда выходила замуж за папу?

— Не совсем, дорогой, — засмеялась мать. — Просто знала, что должна стать женой круглоухого, если хочу иметь круглоухого младенца, и даже тогда уверенности, что у тебя будут такие уши, не было. Я только надеялась, что мой сын будет хорошим человеком.

— Ты хотела круглоухого сына? — недоверчиво переспросил Келвин.

Мать обняла его, поцеловала в левое ухо и прошептала:

— Конечно, Келвин. Но знай я, что это будешь ты, хотела бы его, даже не будь Пророчества.

Он почему-то заплакал, мать прижала сына к груди, утешая. Но это были слезы не печали, а облегчения, ведь теперь Келвин может смириться с тем, что непохож на других, а то он уже втайне боялся, что мать родила остроухую сестренку, потому что не любила его.

Отец свернул веревку, накинул ее на колышек и дернул. Колышек вылетел из земли и повис на конце веревки.

— Вот как надо, Келвин. Теперь попробуй ты.

Но мальчик закрыл глаза руками:

— Это волшебство, папа! Волшебство?

— Вовсе нет! — строго нахмурил светлые брови отец. — Волшебство — это просто закон природы, еще не нашедший объяснения. Подобных вещей, как волшебство, вообще не бывает, ясно?

— Д-да, отец.

Келвин с испугом наблюдал, как отец вкладывает лассо в его руку.

— Ты должен упражняться много раз подряд. Это единственное искусство, которым я владел еще до того, как пошел в армию. Больше мне нечего тебе передать.

— А з-зачем оно, отец?

— Видел, как я вчера заарканил корову?

— Да, но она и так бы пошла за тобой.

— Иногда попадаются очень упрямые. Теперь смотри! Держишь петлю одной рукой…

Они трудились очень долго, но в конце концов Келвин научился владеть лассо не хуже отца.

Дверь со стуком распахнулась, испугав Келвина, играющего с картами на полу. В комнату ворвался отец, принося с собой снежный вихрь и порыв ледяного ветра, и захромал к постели, припадая на больную ногу — дикий бык лягнул его давным-давно, когда он пытался отогнать злобную тварь от коров.

Мама подняла глаза от куртки, которую чинила, и выражение ее лица было такое, словно то, что она ожидала, наконец произошло.

— Шарлен, я снова видел их, — сказал отец, схватив ее за руку. — Слухи обо мне наконец дошли до их ушей. Мне придется уйти. Не могу подвергать опасности тебя и мальчика!

Мать воткнула иглу в рукав, встала и обняла отца. Оба немного постояли, прижимаясь друг к другу:

— Твоя дорожная сумка готова, — наконец выговорила она. — Возьмешь лошадь?

— Не могу я взять твою лошадь, — покачал головой отец. — Ни тогда в первый раз, ни сейчас. Без нее ты не сможешь пахать. Эти проклятые сборщики налогов…

— Сейчас приготовлю тебе обед.

Отец и сын смотрели вслед матери, идущей на кухню, и неожиданно, высокий светловолосый человек рухнул на колени, прижимая Келвина к груди, из которой вырывались странные звуки, словно…

— Не плачь, папа.

Но отец только сказал:

— Сынок, я хочу, чтобы ты очень внимательно выслушал меня. Голова твоей матери набита странными идеями. Не верь ей, сын. В моем мире понимают, что такое атомы и расстояния между ними. Это Пророчество — бред! Чепуха. Ты еще мальчик. Никаких драконов и армий. Если смогу, когда-нибудь приеду за вами, и мы отправимся в мой мир, все трое. Может он не так хорош, как этот, но во многих отношениях…

— Отец, — недоумевающе прошептал мальчик, чувствуя как напуган и одинок. Что происходит? Почему отец должен их покинуть?

— Все так и будет. Должно быть, сынок. Обещай, что не попытаешься исполнить ее Пророчества… Она хорошая женщина, но…

— Вот твой обед, — перебила мать, протягивая сверток, от которого исходил запах свежеиспеченного хлеба, и кувшин с вином из обезьяньих ягод, которые Келвину не позволяли попробовать.

— Шарлен, о, Шарлен, — пробормотал отец, и они снова обнялись, словно в последний раз.

— Не хочу уходить, не хочу… — с мукой в голосе прошептал отец.

— Но так было записано, — сказала она уверенно и спокойно. — Это все правда, такая же… как само Пророчество.

— Да, — улыбнулся отец, вытирая глаза.

— Келвин, — велела мать, — оставайся дома и присмотри за сестрой. Поиграй с картами. Погадай на себя, меня и отца. Я вернусь к ужину.

Келвин проводил взглядом родителей, и тут же сделал, как велела мать. Двухлетняя сестренка мирно спала и совсем не тревожила его.

Перемешав карты, он разложил их на полу. Могут ли они предсказать будущее? Отец всегда считал это чепухой и небылицами, но мама только заговорщически подмигивала. Она знала все, но терпимо относилась к невежеству других.

Лицо дровосека, принесшего новости, было мрачным. Но Келвин чувствовал, что мать вовсе не потрясена. Он выглядела точно так же, как в день ухода отца.

— Даже похоронить нечего, мэм. Они разрубили его на мелкие кусочки, грязные бандиты. А дикие звери… пировали всю ночь, но не их нужно винить.

Мать кивнула, понимая, по-видимому, больше, чем мог представить сын. После болезненной паузы, женщина, наконец, сказала:

— Я видела во сне, что именно ты, Хэл Хэклберри, сообщишь о смерти мужа… и даже больше…

— Мэм?

— Шарлен. Я хочу снова стать Шарлен.

Подняв колпак, который носил иногда, хоть и очень неохотно, отец, женщина погладила шапку, словно нечто живое, и вновь взглянула на дровосека.

— Он не верил, — прошептала она. — Никогда. Даже после того, как родился Келвин. Просто не желал верить.

Дровосек неловко переминался с ноги на ногу.

— Понимаю, мэм. Бывают такие люди. Хотя я против них ничего не имею.

— Знаю. Чему суждено, то случится. Хотя вина…

— Что?.. Да, мэм, но…

— Но я уже оплакала мужа. Когда он уходил, я уже знала, что мы никогда больше не увидимся и скорбела… но теперь готова.

— К чему, мэм?

— К новой жизни. Жизни, которая прервалась только на момент.

Келвин, к собственному изумлению, обнаружил, что по щекам текут слезы. Дровосек, наверное, не так ух плох, но отец… отец был особенный.

— Круглоухий, круглоухий! — скандировали краснолицые сверстники, зажав его в круг, и сжимали кольцо, тыча Келвина в живот и ребра.

— Отстаньте! — завопила восьмилетняя Джон и со сжатыми кулаками бросилась на мучителей. Но чем громче она кричала, чем больше злилась, тем назойливее становились приставания.

— Отцепитесь или брат побьет вас! Завидуете, что Келвин может заколдовать ягоды лучше любого из вас!

— Джон! — с тревогой остерег Келвин, хотя знал, что теперь девочку не остановить. Кроме того, он действительно умел обращаться с растениями, заставляя их цвести, давать сладкие плоды, но вовсе не желал обсуждать это на людях, ведь родной отец считал, что волшебства не существует.

— Он герой! Настоящий герой! Так мама сказала.

— Драться? Хочешь драться, круглоухий? — спросил тринадцатилетний парнишка, с торчавшим спереди зубом.

Келвин покачал головой, помня, как предупреждал его Джон Найт, что драться нужно только в случае самой крайней необходимости.

— Боишься! — объявил сорванец. — Трусишь?

— Да, — не подумав, признался Келвин, который всегда говорил правду.

— Ну и герой! Пошли к пруду, ребята, посмотрим, кто дальше кинет камень!

Келвин облегченно вздохнул.

— Он тебя в два счета уложит!! — вмешалась Джон.

— Заткнись, — пробормотал Келвин, хотя знал: теперь иного выхода нет, придется лезть в драку.

— Твоя мать — ведьма, круглоухий! — прошипел мальчишка. — А сестра — паршивая жаба, а ты трусливый сквирбет!