Я дрался на «Аэрокобре» - Мариинский Евгений Пахомович. Страница 20
Я шел крайним слева. По привычке, но без обычного при подходе к линии фронта напряжения, посматривал по сторонам. В полете снова разболелась голова, я безразлично воспринял даже сообщение наземной радиостанции наведения о подходе шестидесяти «Ю-87» и десяти «Ме-109». Автоматически выполнил команду Ар-хипенко: «Разворот влево на девяносто!» – и оказался после этого маневра вместе с Королевым на правом фланге.
Почти тотчас же из синей дымки впереди вынырнули темные туши «Юнкерсов».
– Атакуем! – передал Архипенко и повел группу в атаку на «лаптежников» прямо в лоб.
Силуэты «Юнкерсов» росли в прицеле. Один из них был немного в стороне от центральной марки. Немного подвернуть, самую малость, – и бить!.. Но не было силы сделать это микроскопическое движение. «Только бы не оторваться от Витьки!.. – осталась единственная мысль. И промелькнула вторая: – Зря я, наверное, полетел. Чем тут помогу?..» – но думать об этом было поздно…
Истребители проскочили «лаптежников» и тут же развернулись на сто восемьдесят градусов для атаки в хвост. Дальше все слилось в какой-то сумбурный сон, в котором все скрывается в тумане и только отдельные кадры как бы останавливаются и успевают запечатлеться в сознании, но нет силы двинуть даже пальцем. Впереди мелькали «Юнкерсы», они даже проходили через центр прицела, но не было сил нажать гашетку. Хвост самолета Виктора – вот единственная цель, которую я боялся упустить. «Только бы не оторваться…» При каждом маневре в глазах темнело, я все терял из виду, потом из черного тумана снова выплывал хвост «ястребка» Королева, а дальше за ним туши «Юнкерсов». В один из моментов такого просветления немного сбоку я увидел на темном фоне облаков яркий огонь факела и даже не понял сначала, что это горит один из «лаптежников». Потом такой же факел вспыхнул чуть подальше, а в наушниках раздался голос Бургонова:
– «Мессера» справа!
«Только удержаться!..» – даже не думая об этом, я понимал, что в бою с истребителями придется маневрировать куда энергичнее.
Королев резко развернулся вправо и перешел в пикирование. Темнота… Сквозь туман на белом фоне снега проступает клубящееся ярко-оранжевое пламя, скрывающееся в черных клубах дыма. Королева впереди не было. «Потерял…» – и тут же увидел Виктора, который разворачивался с набором высоты влево.
Темнота, прояснение… Больше ничего не осталось в памяти от продолжавшегося дальше воздушного боя…
Наконец мотор выключен… Рукавом гимнастерки – до кармана под лямками не доберешься – вытер пот с лица, стал медленно расстегивать карабины парашюта. Открыл дверцу, попытался вылезть на крыло, но так и не смог.
– Что с вами, товарищ командир? Не ранены? – взобрался на плоскость Николай. – Помочь?
– Ничего… Помоги вылезть…
– Может, лучше посидите немного, остынете в кабине, а то опять мокрый на мороз выйдете…
– Ладно, тут недалеко…
Волков с Карпушкиным помогли мне слезть на землю.
– Теперь я сам как-нибудь… – и пошел заплетающимся шагом, едва переставляя непослушные ватные ноги.
– На КП не пойдете? – догнал меня Николай. – Туда все летчики пошли.
– Нет, заболел что-то…
В землянке никого не было, печка давно потухла, но я ничего не заметил. Снова забрался на нары, лег и провалился в небытие… .
– Что с тобой? – толкнул меня в бок Королев. Я чуть слышно застонал, не раскрывая глаз.
– Слышишь, нет? Что у тебя? – Виктор осторожно потряс меня за плечо.
– А, что такое? Вылет? – Я приподнялся на нарах. Рука случайно коснулась ладони Королева.
– Какой вылет?! Ты ж горишь просто… Волков говорил, что ты заболел, я не поверил. В бою держался хорошо – и на тебе…
– Ничего… Сейчас уже лучше.
– Кой черт лучше! Федор, нужно послать кого-нибудь за Иваном Ивановичем.
– Давай, Цыган, пошли, здеся, кого… Бургонов вышел и тут же вернулся. Королев продолжал разговаривать со мной.
– А я думающего это ты на КП не пришел. Разговор у меня к тебе есть. Орещенко говорил с тобой?
– Говорил… Ладно, потом поговорим… Минут через пятнадцать пришел полковой врач Смольников Иван Иванович.
– Ну, где тут у вас больной? Что с тобой, Женя? – подошел он к нарам. – Болеть вздумал? Не стоит. Это ты всегда успеешь, – шутил он, нащупывая пульс. – О, да у тебя температура приличная. Разве так можно летать? Я думаю, нельзя. Давай-ка померяем. Градусник поставим – и все пройдет! Знаешь, один говорил: «Доктор, поставьте трубочку, она все оттягивает. Как поставите – сразу легче становится!»
Иван Иванович всегда был среди летчиков, принимал участие в их немудреных розыгрышах, непритворно любил эту молодежь, которую, пожалуй, до войны и не допустили бы по годам к кабине боевого самолета. Летчики чувствовали его любовь и платили ему взаимностью.
Вот и сейчас он моментально включился в общий разговор, смеялся, и только в глазах, когда он смотрел на меня, иногда проскальзывала тревога. Среди разговора он не назойливо, как бы между прочим, расспрашивал, как началась болезнь.
– Так ты что, здоров, здоров был, прилетел и сразу заболел?
– Вчера, наверное, простудился. Вечером голова болела.
– Все правильно! Так и должно быть. – Это «так и должно быть» он сказал с таким видом, будто подразумевал нормальное состояние человека, а не симптомы болезни. – Почему же сразу не пришел ко мне? Или утром? Зачем полетел?
– Думал, пройдет… А перед полетом нормально себя чувствовал.
– Конечно, пройдет! Давай-ка градусник.
Он взял градусник, отошел с ним к окошку, присвистнул.
– Ну, ерунда какая! Я думал, что серьезное, а тут тридцать девять и три. С такой температурой плясать можно. Только потом. А пока мы вот порошки примем да полежим. И все.
Иван Иванович посидел еще немного и ушел.
– Ну какого ты черта… – Королев крепко выругался, – полетел?! Без тебя некому?
То ли порошки Ивана Ивановича, то ли молодой организм сделали свое дело, но на следующее утро я встал совершенно здоровый. А может, помогли медицинские старания Виктора – он принес водки и заставил ею запить порошки. Что тут помогло, неизвестно, однако результат был налицо.
Из-за плохой погоды вылетов в этот день не было, все сидели в землянке. На минутку забежал Иван Иванович:
– Ну, как тут мой больной? Я же говорил, что плясать можно! – Посидел и ушел.
Официальных разборов воздушных боев последнее время почти не проводили. Архипенко, вероятно, считал, что летчики эскадрильи уже полностью вошли в строй и не стоит допекать их формальностями.
В обычном разговоре, как бы между прочим, разбирались удачные и неудачные приемы, примененные в бою, обсуждались предложения, как действовать в подобных случаях в дальнейшем.
Такой разбор проводился и вчера, но я ничего из того разговора не слышал и захотел узнать подробности боя.
– Вить, расскажи, что там было вчера. Я ж почти ничего не видел…
Королев сразу догадался, о чем идет речь.
– Что там рассказывать? Федор и Пупок сбили по «лаптежнику». Цыган «шмита» сбил, я тоже. Ну, а остальные разбежались.
– Их там вроде до черта было.
– Ну и что же? Не видел, как они удирать умеют? А вчера видимость паршивая была, они не знали, сколько нас там. А у страха-то, знаешь, какие глаза бывают… Ты лучше расскажи, как с Орещенко договорились. Что он тебе сказал?
– Сегодня, говорит, чтобы заявление у него было…
– Почему же не пишешь?
– Да рано мне еще, наверное…
– Рано?! – удивился Виктор. – Кому же тогда не рано?
– Мне только двадцать. Успею… Еще шесть лет в комсомоле можно.
– Ну и что же что можно? Необязательно! Мне тоже двадцать. Я и на бюро говорил, что тебе пора.
Королев был членом комсомольского бюро полка.
– Зря… – только и сказал, а сам подумал: «Так это друг подвел под монастырь…»
– Почему зря?!
Я задумался, помолчал, махнул рукой и сказал:
– А теперь все равно придется… Пойдем, расскажу…
– Что придется-то? – спросил Виктор, выходя следом за мной из землянки. – Ты будто недоволен, что тебя принимают?!