Врата Атлантиды - Николаев Андрей. Страница 6

Анюта выдала Марине постельное белье, пожелала спокойной ночи и, закрыв за гостями дверь в спальню, обернулась к Игорю.

— Видишь?

— Что?

— У людей уже дети скоро будут!

— И что? — насторожился Корсаков.

— А ничего!

— Я думал, тебе это ни к чему. Пока, во всяком случае.

— Пока — да, — согласилась Анюта, — но на будущее имей в виду: у нас будет нормальная семья, и дети будут.

— А чего ты так разволновалась? — улыбнулся Корсаков. — Я же не против. Дай только на ноги встать. Не здесь же детей растить, — он повел вокруг себя руками. — Вот Леня из больницы выйдет, возьму его за жабры — пусть устраивает мне выставку за бугром. Заработаем денег, и все у нас будет.

— Правда?

— Правда, — Корсаков обнял ее. — Мы спать будем или как? У меня уже глаза слипаются.

— Мы будем спать, но сначала — репетиция!

— Какая репетиция?

— По воспроизведению потомства.

— А-а-а…

Они угомонились только к двум часам ночи.

«Репетиция прошла успешно», — успел подумать Корсаков, прежде чем провалился в сон.

В спальне что-то грохнуло, заревел медведем Воскобойников. Корсаков вскинулся на надувном матрасе, Анюта схватила его за руку.

— Что это?

— Не знаю, — ответил Корсаков, поднимаясь.

Свеча на столе почти прогорела, фитиль едва тлел. Игорь шагнул к стене, нашаривая выключатель, и в этот момент дверь спальни, распахнувшись, ударилась о стену. В холл кубарем вылетело чье-то тело. Следом ворвался Пашка в длинных семейных трусах. Он наклонился и приподнял копошившегося на полу человека. Корсаков зажег верхний свет. Вылетевший из спальни оказался худым мужчиной в тренировочном костюме и кроссовках. Воскобойников развернул его лицом к лестнице и дал такого пинка, что тот порхнул через оба пролета и, крякнув, приземлился уже возле входной двери. Павел поспешил вслед за ним, но мужчина успел отпереть дверь и, странно скособочившись, вывалился в переулок.

В дверях спальни показалась Марина, кутающаяся в простыню. Анюта вскочила с матраса и бросилась к ней:

— С тобой все в порядке?

— Да, — сказала Марина. — Я услышала какой-то шорох, толкнула Пашу. А этот, — она кивнула в сторону лестницы, — возился возле окна. Увидел, что мы проснулись, бросился к окну, но Паша его поймал и…

— Понятно, — сказал Корсаков, — подробности можно опустить.

Он спустился вниз. Воскобойников стоял в дверях и грозил кому-то кулаком.

Небо над крышами было серым, приближался рассвет.

— Хватит народ исподним пугать, — сказал Корсаков, заводя Павла в дом.

— Какой народ в четыре утра? — возразил Воскобойников. — Ну, Игорек, весело живете. Прямо при хозяевах в окна лезут.

— А чего он хотел?

— Хрен его знает, — пожал плечами Воскобойников, топая вверх по лестнице. — Спросить забыл, а теперь уже не догнать. Ну-ка, марш по постелям! — грозно прикрикнул он, увидев стоящих возле стола девушек. — Спектакль окончен.

— Паша, я так испугалась! — Губы у Марины задрожали.

— Ну-ну, все в порядке, — Анюта обняла ее за плечи, — тебе нельзя волноваться. А вы, Павел, сбавьте тон. Вы ее беречь должны.

— Да я так, — смутился Воскобойников. — Ну, Мариш, ну что ты…

Марина бросилась к нему и прижалась лицом к груди. Павел погладил ее по голове, успокаивая. Анюта, сердито сверкая глазами, решительно оторвала Марину от него и повела в спальню.

— Пойдем, пойдем спать. Пусть мужики здесь сидят, а мы спать будем. Игорь, завтра же поставим окно, понял?

— Понял, — пробурчал Корсаков.

— Там молоко в холодильнике. Согрей и принеси, — она закрыла за собой дверь.

Воскобойников в растерянности потеребил усы:

— Она всегда командует?

— Бывает, — усмехнулся Корсаков.

Он налил из пакета стакан молока и поставил в микроволновку. Павел плюхнулся в кресло, шумно вздохнул.

— Скажи, чтобы штаны отдали, — буркнул он.

Корсаков отнес молоко. Марина с Анютой сидели, привалившись к спинке кровати, укрывшись простыней.

— Давай, — Анюта протянула руку, — и ступай отсюда.

— Пашка штаны просит.

— Возьми вон там, на стуле, — разрешила Анюта.

Корсаков подхватил со спинки стула брюки и подошел к окну. На подоконнике были пыльные следы кроссовок. Он выглянул на улицу. Как этот мужик забрался по стене на второй этаж? Корсаков свесился из окна. На стене, почти под самым окном, на желтой штукатурке виднелись глубокие царапины. Видимо, ночной гость был не один — кто-то держал ему лестницу, а когда в доме поднялся шум, сбежал вместе с нею. Игорь огляделся. Что здесь можно украсть? Или просто залезли, увидев открытое окно? Взгляд его упал на мольберт с картиной. Он подошел поближе, пощупал полотно, склонился над ним, приглядываясь. Возле рамы холст был надрезан, на полу возле мольберта валялась опасная бритва. Подобрав ее, Игорь вышел из спальни.

Пока Павел натягивал штаны, Корсаков рассмотрел бритву. «Золлинген», отточенная так, что могла разрезать волос. Он показал бритву Воскобойникову.

— Видишь? Он хотел картину украсть. Уже холст надрезал.

— Однако, — протянул Павел. — У меня уже руки чешутся посмотреть, что ж это за картина. Аня говорила, что от бабки досталась. А бабуля ничего не сказала насчет: что за картина, откуда взялась?

— Я думаю, это или трофей времен Великой Отечественной войны, или еще с революции осталась. — Корсаков сложил бритву и убрал в кухонный стол. — Бабуля, кстати, еще жива, так что можно и спросить. Ну, что, спать будем?

— Попробуем, — прокряхтел Воскобойников, устраиваясь в кресле поудобнее. — Свет погаси.

Корсаков прилег на матрас, но заснуть не удалось. В голову лезли мысли о происхождении полотна, за которым началась охота, стоило ему появиться здесь. Возможны были два варианта: либо Анюту отследили от дома бабки, либо знали, что рано или поздно картина появится у Корсакова и ждали этого. Первый вариант — чистый криминал, а вот второй… Опять начиналась чертовщина, о чем Корсаков и думать не хотел. С него достаточно было приключений с картами и двухсотлетним коньяком.

Полукруглое окно над лестницей посветлело — над Москвой занимался рассвет. Корсаков осторожно встал, стараясь не разбудить похрапывающего Пашку, включил чайник и, на цыпочках подойдя к двери в спальню, заглянул. Анюта дремала, подложив под голову подушку и привалившись к спинке кровати, Марина спала у нее на плече. Услыхав едва слышный скрип двери, Анюта открыла глаза.

— Чего тебе? — прошептала она, грозно хмуря брови.

— Посмотреть, как вы.

— Посмотрел? А теперь закрой дверь с той стороны. Она только уснула.

Хмыкнув, Корсаков закрыл дверь. Анюта была в своем репертуаре — проявлять материнскую заботу было ее любимым занятием. Иногда это было приятно, но иногда раздражало, и Корсаков выходил из себя от чрезмерной опеки.

— Ты мне скоро сопли вытирать будешь! — говорил он в таких случаях.

— Если разучишься — буду, — соглашалась Анюта.

Вот и сейчас она взяла под опеку женщину, которая была старше ее лет на семь.

Корсаков заварил кружку кофе, устроился возле стола. Заворочался в кресле Воскобойников.

— Это мне снится или действительно пахнет кофе? — сонно спросил он.

— Это действительно пахнет кофе, — задушевным голосом подтвердил Корсаков. — Чарующий аромат. Пришлите нам три крышечки от стограммовых банок и взамен утраченному здоровью получите прекрасную красную кружку. Пластиковую, — уточнил он.

— Налей мне кофейку, — слабым голосом попросил Павел.

— А как же больное сердце? — вкрадчиво осведомился Корсаков.

— Ну, налей, пока Марина спит. Что тебе, жалко?

— Для друга ничего не жалко. С сахаром?

— Ага.

— Со сливками?

— Если есть.

— А сигаретку прикурить? С кофейком сигаретка, это…

— Я сейчас встану и отниму кофе у тебя, — пригрозил Пашка.

— Понял.

Корсаков заварил еще кружку.

— Держи.

— Ох, какой кайф, — простонал Воскобойников. — Что вы меня все лечить взялись? Ладно водка, а то: не кури, кофе не пей. Ты хоть знаешь, что в растворимом кофе столько же кофеина, сколько в воде из-под крана? Все выпарили или выморозили. Чай и тот для сердца более вреден.