Десять дней в море без еды и воды - Маркес Габриэль Гарсиа. Страница 6

Свет наш насущный

Рассвело гораздо быстрее, чем бывает на суше. Небо побледнело, звезды понемногу исчезали, а я все переводил глаза с часов на горизонт. Обрисовались контуры моря. Прошло двенадцать часов, но мне не верилось. Не верилось, что ночь равна дню. Проведите ночь в море, сидя на плоту и поминутно глядя на часы, и вы поймете, что ночь неизмеримо длиннее дня. А когда наконец начнет светать, вы будете настолько измотаны, что даже не заметите рассвета.

Именно это произошло со мной в первую ночь на плоту. Когда забрезжил рассвет, мне уже на все было наплевать. Я не думал ни о воде, ни о пище. Не думал ни о чем, пока ветер не потеплел, а море не стало шелковым и золотистым. За всю ночь я ни на миг не сомкнул глаз, но тут как бы внезапно проснулся. Когда я лег, растянувшись на плоту, кости у меня ломило. Кожа горела. Но день был теплый и ясный, и на ярком свету, под шелест поднимавшегося ветра, я ощутил прилив новых сил. Я снова мог ждать. И у меня возникло чувство, что я совсем не одинок. Впервые за двадцать лет моей жизни я был совершенно счастлив.

Плот, как и прежде, плыл куда-то вперед. Впрочем, я не мог определить, насколько он продвинулся за ночь, ведь панорама вокруг не менялась, словно плот болтался на одном месте. В семь утра я вспомнил про эсминец. Там в это время завтракали. Я представлял, как мои товарищи сидят за столом и едят яблоки. Потом им подадут яйца. Потом мясо. Потом хлеб и кофе с молоком. У меня потекли слюнки, живот подвело. Чтобы отогнать мысли о еде, я по шею залез в воду на дне плота. Она холодила обожженную солнцем спину, и я ощутил прилив сил и бодрости. Я сидел в воде долго и все спрашивал себя, зачем, вместо того чтобы лежать на койке, я потащился на корму с Рамоном Эррерой? Подробно воссоздав в памяти трагедию минувшей ночи, я пришел к выводу, что вел себя как последний остолоп. Я стал жертвой катастрофы чисто случайно, ведь я не нес вахту и не обязан был торчать на палубе. Я подумал, что мне крупно не повезло, и опять почувствовал легкий укол тоски. Но, взглянув на часы, успокоился. День несся быстро: уже было полдвенадцатого.

Черное пятнышко на горизонте

Дело шло к полудню, в связи с чем мне снова вспомнилась Картахена. Не может быть, чтобы на корабле не заметили моего исчезновения! В какой-то момент я даже пожалел, что залез на плот: я вообразил, что моих товарищей давно спасли и только меня не смогли найти, поскольку ветер отнес плот в сторону. Я даже посетовал на судьбу за этот плот!

Но не успел я как следует обмозговать последнюю мысль, как на горизонте мне померещилось черное пятнышко. Впившись в него глазами, я сел на плоту. Было без десяти двенадцать. Я так пристально смотрел на небо, что перед глазами у меня заплясали десятки радужных пятен. Однако то, черное, по-прежнему неслось вперед, прямо к плоту. Через две минуты я уже прекрасно различал его очертания. Летя по лучезарному голубому небу, оно бросало на небо ослепительные металлические отсветы. Мало-помалу оно выделилось среди радужных пятен. У меня болели шея и глаза, я не мог больше смотреть на сверкающее небо. Но все-таки смотрел: пятнышко было ярким, быстрым и неслось прямо к плоту. Счастья я в тот момент не испытывал. И никаких других бурных эмоций тоже. Стоя на плоту и глядя на приближавшийся самолет, я рассуждал вполне здраво и был необычайно хладнокровен. Спокойно снял рубашку, будучи уверен, что знаю, в какой момент надо подать летчику знак. Я простоял одну, две, три минуты, держа рубаху в руке и ожидая, когда самолет подлетит поближе. Он держал курс прямо на плот. Я поднял руку и замахал рубахой, отчетливо слыша гул моторов. Гул нарастал, вибрировал и заглушал рокот волн.

У меня появляется товарищ

Я отчаянно махал рубахой минут пять, не меньше. Но вскоре понял, что ошибся: самолет летел вовсе не к плоту. Когда я увидел растущую черную точку, мне показалось, что она пролетит у меня над головой. Но она пролетела очень далеко и так высоко, что заметить меня с самолета не представлялось возможным. Потом самолет описал широкий круг, развернулся и полетел обратно. Стоя под палящим солнцем, я глядел на черную точку, глядел бездумно, пока она полностью не слилась с горизонтом. Тогда я опять сел на борт. Я чувствовал себя несчастным, но еще не утратил надежды и начал обдумывать, как мне спастись от солнца. Первым делом надо было оградить от солнечных лучей спину. Время подошло к полудню. Я провел на плоту ровно сутки. Я лег навзничь на край плота и положил на лицо мокрую рубашку. Зная, как опасно задремать на борту плота, я старался не заснуть и, чтобы отвлечься, стал думать о самолете: может, он вовсе и не разыскивал меня? Я ведь не смог определить, что это за самолет.

Лежа на борту плота, я впервые испытал муки жажды. Рот мой переполнился густой слюной, а в горле пересохло. Меня так и подмывало напиться морской воды, но я знал, что будет еще хуже. Потом, попозже, можно будет выпить, но капельку. Внезапно я забыл о жажде. Прямо над головой раздался рокот второго самолета, перекрывавший рокот волн.

Я заволновался и привстал. Самолет приближался оттуда же, откуда прилетел первый, но теперь действительно направлялся прямо к плоту; когда он пронесся надо мной, я замахал рубашкой, но он летел слишком высоко. Промчавшись мимо, самолет скрылся вдали. Затем вернулся, но его силуэт возник лишь на горизонте — самолет улетал обратно.

— Меня ищут, — сказал я себе и выжидательно застыл на борту, держа рубашку наготове.

Кое— что начало проясняться: самолеты появлялись и исчезали в одной и той же стороне. Следовательно, земля там. Теперь я знал, куда надо держать курс. Но как приблизиться к земле? Даже если за ночь плот сильно продвинулся, все равно до суши еще плыть и плыть… Я знал, в каком направлении ее искать, но понятия не имел, как долго придется грести, изнемогая под палящими лучами солнца и мучаясь голодными спазмами. А главное, умирая от жажды! Мне становилось все труднее дышать…

В двенадцать часов тридцать пять минут в небе появился огромный черный гидросамолет и, рыча, пронесся у меня над головой. Сердце мое чуть не выпрыгнуло наружу. Все было видно как на ладони. Солнце светило ярко, так что я отчетливо различал голову человека, высунувшегося из кабины и пристально глядевшего на море в черный бинокль. Он пролетел так низко, так близко от меня, что плот обдало дыханием моторов. Я опознал самолет по знакам на крыльях: он принадлежал береговой охране зоны Панамского канала.

Когда он, сотрясаясь, направился в глубь Карибского моря, я был абсолютно уверен, что человек с биноклем меня заметил.

— Меня нашли! — ошалев от радости, воскликнул я, все еще размахивая рубашкой.

И в восторге запрыгал, заскакал по плоту…

Меня увидели!

Не прошло и пяти минут, как черный гидросамолет вернулся и пролетел в противоположном направлении на той же высоте. Он летел, накренившись влево, и сбоку в иллюминаторе я вновь отчетливо различил человека, который рассматривал море в бинокль. Я снова замахал рубашкой. Теперь я махал не суматошно, а плавно, словно молил не о помощи, а прочувствованно и благодарно приветствовал моих избавителей.

Гидросамолет несся вперед, и мне казалось, что он постепенно сбавляет высоту. В какой-то момент он двигался по прямой, почти над поверхностью воды. Я подумал, что он приводняется, и приготовился грести к нему, но через мгновение гидросамолет вновь взмыл ввысь, развернулся и в третий раз пролетел над моей макушкой. Теперь уж я не стал отчаянно размахивать рубашкой, а подождал, пока самолет окажется непосредственно над плотом, и тогда подал короткий сигнал, после чего ждал, что самолет пролетит снова, постепенно снижаясь. Но произошло прямо противоположное: гидросамолет стремительно набрал высоту и исчез там, откуда появился. Однако повода для тревоги, по-моему, не было. Меня наверняка увидели. Не может быть, чтобы летчик меня не заметил, ведь он летел так низко и, главное, над самым плотом! Спокойный, беззаботный и счастливый, я сел и принялся ждать.