Недобрый час - Маркес Габриэль Гарсиа. Страница 12

– Прикажите этому убийце отойти в сторону – он мешает.

Алькальд махнул рукой, и полицейский, отступив от окна, пропустил врача к креслу, а потом пододвинул к стене стул и сел, широко расставив ноги, положив винтовку на колени, готовый в любой момент выстрелить. Зубной врач включил лампу. Алькальд, ослепленный внезапным светом, зажмурился и открыл рот. Боль прошла.

Оттянув указательным пальцем в сторону воспаленную щеку, а другой рукой направляя лампу, не обращая никакого внимания на тревожное дыхание пациента, врач нашел больной зуб, закатал рукав до локтя и приготовился его тащить.

Алькальд схватил врача за руку:

– Анестезию!

Впервые их взгляды встретились.

– Вы убиваете без анестезии, – спокойно сказал зубной врач.

Алькальд не чувствовал, чтобы сжимающая щипцы рука, которую он держал за запястье, хоть как-то пытаясь высвободиться.

– Принесите ампулы! – потребовал он.

Полицейский, стоявший в углу, направил дуло винтовки в их сторону, и они оба услышали шорох прижимаемого к плечу приклада.

– А если их нет? – сказал зубной врач.

Алькальд выпустил его руку.

– Не может быть, чтобы не было, – сказал он, обегая безутешным взглядом рассыпанные по полу зубоврачебные принадлежности.

Зубной врач с сострадательным вниманием наблюдал за ним. Потом, толкнув голову алькальда на подголовник и впервые обнаруживая признаки раздражения, он казал:

– Не валяйте дурака, лейтенант: при таком абсцессе никакая анестезия не поможет.

Когда миновало самое страшное мгновение в его жизни, алькальд расслабился и остался, совсем обессиленный, сидеть в кресле, в то время как знаки, нарисованные сыростью на гладком потолке кабинета, навсегда запечатлевались в его памяти. Он услышал, как зубной врач возится около умывальника, услышал, как тот молча ставит на прежние места металлические коробки и подбирает рассыпанные на полу предметы.

– Ровира! – позвал алькальд. – Скажи Гонсалесу – пусть войдет. Поднимите все с пола и разложите по местам.

Полицейские принялись за дело. Зубной врач взял пинцетом клок ваты, обмакнул его в жидкость стального цвета и положил в рану. Алькальд ощутил легкое жжение. Врач закрыл ему рот, а он по-прежнему сидел, глядя в потолок и прислушиваясь к возне полицейских, силившихся по памяти придать кабинету вид, в каком он был до их прихода. На башне пробило два, и минутой позже сквозь бормотанье дождя время отметила своим криком выпь.

Увидев, что полицейские закончили, алькальд махнул рукой, чтобы они уходили.

Все это время зубной врач был около кресла. Когда полицейские ушли, он вытащил из ранки тампон, осмотрел, светя лампой, полость рта, снова сомкнул челюсти алькальда и выключил свет. Все было сделано. В душной комнатке воцарилась неуютная и странная пустота такая бывает в театре после того, как уйдет последний актер; ее знают только уборщики.

– Вы неблагодарны, – сказал алькальд.

Зубной врач сунул руки в карманы халата и отступил на шаг, чтобы дать ему дорогу.

– У нас был приказ обыскать весь дом, – продолжал алькальд, пытаясь разглядеть за кругом света от лампы лицо врача. – Были точные указания найти и изъять оружие, боеприпасы и документы с планами антиправительственного заговора. – И, не сводя с зубного врача взгляда еще влажных глаз, добавил: – Вы знаете, что все это правда.

Лицо зубного врача было непроницаемо.

– Я думал, что поступаю хорошо, не выполняя этого приказа, – снова заговорил алькальд, – но я ошибался. Теперь все по-другому, у оппозиции есть гарантии, все живут в мире, а у вас в голове по-прежнему заговоры.

Зубной врач вытер рукавом подушку кресла и перевернул ее нераспоротой стороной вверх.

– Ваша позиция наносит вред всему городку, – продолжал алькальд, показывая на подушку и игнорируя задумчивый взгляд, устремленный зубным врачом на его щеку. – Теперь муниципалитету придется платить за все это, и за входную дверь тоже. Кругленькую сумму – и все из-за вашего упрямства.

– Полощите рот шалфеем, – сказал зубной врач.

IV

В толковом словаре судьи Аркадио нескольких страниц не хватало, и ему пришлось заглянуть в словарь, который был на почте. Ничего вразумительного: «Пасквиль – имя римского сапожника, прославившегося сатирами, которые он на всех писал» – и другие малосущественные уточнения. Было бы в такой же мере исторически справедливо, подумал он, назвать наклеенную на дверь дома анонимку «марфорио». [1] Однако разочарования он не испытывал. В те две минуты, которые он потратил, перелистывая словарь, он впервые за долгое время ощутил приятное чувство исполненного долга.

Видя, что судья Аркадио ставит словарь на этажерку между забытыми томами почтово-телеграфных инструкций и уложений, телеграфист энергичным ударом закончил выстукивание телеграммы, а потом поднялся и подошел к судье, тасуя карты: ему не терпелось продемонстрировать модный фокус – угадывание трех карт. Однако судью Аркадио это совсем не интересовало.

– Я очень спешу, – извинился он и вышел на пышущую жаром улицу.

Он знал, что еще нет одиннадцати и что сегодня, во вторник, впереди у него немало часов, которые надо чем-то заполнить.

В суде его ждал со щекотливым делом алькальд. В последние выборы избирательные карточки членов оппозиционной партии были конфискованы и уничтожены полицией, и теперь у большинства жителей городка не было единственного документа, удостоверявшего их личность.

– Эти люди, которые перетаскивают дома, – сказал, разводя руками, алькальд, – не знают даже, как их зовут.

Судья Аркадио понял, что разведенные руки выражают искреннюю озабоченность. Однако разрешить эту проблему было легко – следовало только назначить регистратора актов гражданского состояния. Еще больше облегчил дело секретарь, который сказал:

– Да надо просто-напросто послать за ним – он уже год как назначен.

Алькальд вспомнил. Несколько месяцев назад, когда ему сообщили, что назначен регистратор актов гражданского состояния, он запросил по междугородному телефону, как его встретить, и получил ответ: «Выстрелами». Теперь поступали другие указания.

Сунув руки в карманы, он повернулся к секретарю: – Напишите письмо.

Стрекот пишущей машинки внес в комнату суда атмосферу бурной деятельности, отнюдь не соответствовавшую настроению судьи Аркадио. Чувствуя внутри себя пустоту, он достал из кармана рубашки смятую сигарету и, перед тем как закурить, покатал ее между ладонями. Потом откинулся в кресле, оттянув до предела; пружины, которыми спинка прикреплялась к сиденью, и вдруг с необыкновенной остротой ощутил, что он живет. Судья Аркадио сначала построил фразу в уме, а уже потом произнес ее:

– Я бы на вашем месте назначил также уполномоченного.

Алькальд против ожидания судьи ответил не сразу. Он посмотрел на часы, но не увидел, сколько времени, а просто отметил про себя, что до обеда еще далеко. Когда он наконец заговорил, особого воодушевления в его голосе не слышалось: он не знал, как назначают уполномоченного.

– Уполномоченного назначает муниципальный совет, – объяснил судья Аркадио. – А поскольку таковой отсутствует и по-прежнему сохраняется режим чрезвычайного положения, вы имеете право назначить его сами.

Алькальд, не читая, подписал письмо и горячо поддержал предложение судьи, однако секретарю рекомендованная его начальником процедура показалась этически сомнительной.

Судья Аркадио стоял на своем: речь идет о чрезвычайной процедуре в условиях чрезвычайного положения.

– Звучит неплохо, – сказал алькальд.

Он снял фуражку и начал ею обмахиваться; судья Аркадио увидел на его лбу отпечатавшийся след околыша. По тому, как тот обмахивался, он понял, что алькальд по-прежнему о чем-то думает. Стряхнув длинным изогнутым ногтем мизинца пепел с сигареты, судья стал ждать.

– Вам не приходит в голову какой-нибудь кандидат? – спросил алькальд.