Страстная неделя - Арагон Луи. Страница 37

поднял с земли, завертел бумаги, песок, а из открытых окон вдруг донёсся зловещий стук: это в Павильоне Часов ветром свалило огромное белое знамя-тем лучше, значит, не придётся его снимать.

Возвратившись с Марсова поля, Сезар заехал пообедать домой, на улицу Бак. Там он усадил в карету свою несчастную сестру, госножу де Лабедуайер, с пятимесячным сыном, а также свою жену, Зефирину, с дочкой и велел везти их прямо в Буживаль, в замок госпожи де Мэм, не стоило молодым женщинам с детьми оставаться в Париже в наступающее смутное время.

Сезара терзала мысль, которую ему неосторожно внушил ею дядя де Лорж: почему это герцог Орлеанский —гак легко согласился дать под командование Шарля де Лабедуайер 7-й линейный полк. Можно сколько угодно утешать себя мыслью, что его рекомендация, а также рекомендация Роже де Дама сыграли свою роль… Кто-кто, а он никак не мог думать, что его зять взял это! полк с мыслью перейти на сторону Бонапарта. Ведь он отлично знал, что если в душе Шарля жили какие-то политические идеалы, то склонялся он скорее к Республике, чем к императору.

Возможно, на этом-то и строил свои расчёты Луи-Филипп, герцог Орлеанский. А что, если Луи-Филипп с умыслом ставил во главе полков, находившихся в его ведении, людей, склонных участвовать в государственном перевороте? Когда Луи-Филипп был ещё герцогом Шартрским в армии Дюмурье, разве не являлся он сам ставленником этого генерала и жирондистов против Людовика XVI? Ведь ходили же весьма странные слухи относительно мятежа в Ла-Ферс и действительных намерений генералов Лаллеманов и Лефевр-Денуэгта… А король как раз поручил командование северными армиями, то есть теми, от которых зависела его судьба, своему кузену герцогу Орлеанскому… Правду ли говоря!.

что герцог был любовником баронессы Лаллсман? Нет дыма без огня…

Когда же они достигли равнины Сен-Дени, похожей больше на пустыню, однообразие которой лишь редко-редко нарушала купа деревьев, когда под копытами лошадей громко захлюпала грязь на размокшей от дождя немощёной дороге, когда небо совсем почернело и слева не стало видно даже очертаний Монмартра, Сезара охватила тревога, граничившая с ужасом. Он чувствовал себя ответственным за происшедшее и не мог себе этого простить: он преувеличивал роль Шарля, он был одержим мыслью о Шарле. Если бы 7-й линейный полк не перешёл в Гренобле на сторону императора вместе с оружием и обозами, возможно, тогда и Ней не изменил бы в Лионе. И то, что его зять-причина этому… Но не столько мысль о том, что завтра Наполеон возвратится в Тюильри, сколько то, что вместе с ним в столицу въедет торжествующий Шарль, наполняло душу Сезара горечью и болью.

Равнина Сен-Дени овеяна кровавыми преданиями. Теперь по ней движется королевская гвардия, и всадники окончательно теряют терпение. То и дело приходится останавливаться, поджидать пехотинцев, перестраиваться, чтобы двигаться хоть относительно походным порядком. А все эти непривычные к тяготам походной жизни юнцы еле волочат ноги под своей ношей, уже начинают отставать. Что же будет через несколько часов? Дождь льёт не переставая, льёт на господ Лорж, Дама, на Мортемаров, на Ларошжакленов, на всех этих именитых людей, льёт на командиров, льёт на подчинённых, связанных между собой кровными узами родства и браков, многовековой историей, терпящей крах, а Сезар-он пришпоривает коня, едет вдоль колонны, затем возвращается обратно. Какой-то всадник подъезжает к нему и неуверенно окликает во мраке. Оказывается, это сам герцог Ришелье, ему нужен этой ночью попутчик, ему хочется выговориться.

— Сезар, это вы? Вообразите, дорогой мой, недавно, то есть в половине двенадцатого, я встретил на Елисейских полях господина Шатобриана, и он спросил, что я тут делаю. Сам он спокойненько шёл домой, откуда-не знаю. Он и не собирается покидать Париж, Иду спать, говорит. Впрочем, в Павильоне Флоры Дюра и Блакас заверили его, уже после десяти часов вечера, что его величество не оставит столицу. Когда же я сообщил ему, что у меня совсем противоположные сведения, передал ему, что шепнул мне князь Пуа в Тюильрийском дворце, и сказал, что Рошешуар получил из Селестенских казарм приказ двинуться к заставе Этуаль, он стал ругаться как сапожник, уверял меня, что все это ещё ничего не доказывает, смешивал Блакаса с грязью, впрочем, по-моему, ещё недостаточно смешивал, и заявил, что возвращается к себе домой и не тронется из Парижа, пока не узнает об отъезде короля из самых достоверных источников. Известно вам, кстати, откуда он шёл? Спускался по улице Руль, а ведь таким путём из дворца не пройдёшь на улицу Риволи, где его ждала бедняжка Селеста! Сколько мужчин нынешней ночью вынуждены прощаться со своими жёнами!

Откровенно говоря, Сезару плевать было на супружеские горести госпожи Шатобриан, а что касается самого автора «Путевых заметок», так он не особенно жаловал этого гордеца и ломаку… «Но ведь герцог Ришелье тоже только что покинул родной очаг, вот уж поистине надо быть святым, чтобы жить с такой супругой! Горб спереди, горб сзади… А я-то думал, что её уже с 1789 года нет в Париже!» Чтобы только поддержать разговор, он вежливо сказал:

— Возможно, господин Шатобриан переменит мнение, когда в Париж войдёт Людоед…

На что герцог Ришелье после недолгого молчания заметил:

— Дело в том, что Шатобриан не мог достать лошадей… — И добавил совсем другим тоном:-Я, голубчик, не совсем понимаю, что со мной происходит, но факт остаётся фактом: впервые в жизни я во время верховой езды стёр себе кожу… Должно быть, в спешке вчера вечером я недостаточно тщательно натянул лосины, но, так или иначе, стёр себе ягодицы…

Это и впрямь было удивительно, ибо герцог вполне справедливо слыл опытным наездником: до сих пор ходили рассказы о его джигитских подвигах на Кавказе, а уж кавказцев удивить трудно.

Приближался Сен-Дени, дорога пошла мощёная, колонна перебралась через канал и остановилась под платанами, посаженными в два ряда вдоль шоссе, — надо было перестроить части.

Сезар покинул герцога и, догнав графа Дама, поехал с ним рядом.

Теперь, когда впереди маячили тени королевских гвардейцев, он уже не мог больше таиться и решил открыть тестю тревогу, посеянную в его душе словами дяди, герцога де Лорж, относительно явной связи между восстанием в Ла-Фере и Луи-Филиппом.

В курсе ли дел его королевское величество? Генерал-лейтенант граф Шарль де Дама, командующий лёгкой кавалерией, был уже далеко не молод и хорошо знал свою среду. Но он с давних пор был близок с графом Артуа и целиком разделял ненависть младшей королевской линии к Орлеанскому дому.

— Ваш дядя, сын мой, — сказал он, — бросать слов на ветер не будет. От герцога Шартрского всего можно ждать…

Для него, графа де Дама, командовавшего легионом Мирабо в армии Конде, Луи-Филипп по-прежнему был и оставался герцогом Шартрским, как он именовал себя, ещё когда щеголял в мундире республиканского офицера. Офицера враждебной армии. Подумав, граф де Дама добавил:

— Факт тот, что в моем присутствии лорд Киннард, который состоит при дворе советчиком по части покупки картин, представил государю жену Лаллемана… Шартрский и сам бы это сделал, поскольку ходят слухи… но, когда в Париже появилась эта дама, его величество отослал герцога в Лион. И конечно, только англичанин мог решиться на такой неблаговидный шаг!

В армии принца Конде Англию терпеть не могли. «А что, если бы Жоржина упросила его, Сезара, провести её к королю вымолить прощение Шарлю?» Шастеллюкс даже вздрогнул при этой мысли.

— Ничего не скажешь, хорошенький подарок поднёс государь графу Артуа: навязал ему в Лионе Шартрского в качестве адъютанта, этого завзятого интригана! Заметьте, где только начинается какая-нибудь измена, герцог тут как тут!.. Воображаю. как обрадовался, увидев его, мой брат…

Младший брат графа. Роже де Дама. женатый на Полине де Шастеллюкс. родной сестре Жоржины и Сезара, командовал лионским гарнизоном, как раз когда предательство Нея принудило королевскую фамилию бежать из столицы. Но неизвестно, о чем думал сейчас граф де Дама-старший: о Неё, изменившем Людовику XVIII. или о герцоге Шартрском, перебежавшем в 1793 году вместе с Дюмурье на сторону союзников. Вчера изменил Республике, сегодня изменит своему государю… И так как граф де Дама уже давно жил в прошлом, он добавил: