Отражение Улле - Марков Александр Владимирович (биолог). Страница 13

— Неправда. Мог бы убить — убил бы. Да и Старика разыскать ему, наверное, нетрудно. Я думаю, он все-таки нас боится… почему-то. Может, он что-то о нас знает такое, что нам самим пока неведомо.

Два дня шли на восток. Кругом уже все журчало, слева в горах грохотали лавины. На проталинах торопливо прорастал первоцвет-смрадник, с хрустом лопались тяжелые бутоны, распахивались бледные цветы. От цветов несло гнилью, над ними роились синие мухи.

На третий день Эйле повернула в горы.

— Уже близко! Так хочется поскорее дойти! Нам бы крылья…

Под ноги она почти не смотрела, то и дело поскальзывалась на замшелых камнях, но сразу же поднималась и бежала вперед.

Вдруг внизу, позади, раздался голос:

— Эй, постойте! Я с вами!

Голос был спокойный, открытый, ему хотелось верить. Но Энки и Орми помнили, как учила их Ильг: верь только тому, кто говорит «хочу потроха из тебя выпустить», другие ж, скорее всего, лгут. Эйле спрятали за камень, сами, с Вату вместе, пригнулись, подались вперед, приготовили луки. Энки тетиву натягивает культей, стрелу придерживает зубами. Ждут. Под ними внизу — каменная россыпь, огромные валуны и тощие кустики.

Вдруг увидели: пробирается между камней человек. Не молодой, не старый, двигается уверенно. Одежды гуганские. Лицо как будто не злое. А главное — безоружен.

— Это, по-моему, выродок, — сказал Бату. — Если не оборотень, конечно.

Эйле выглянула из-за камня, вгляделась пристально в незнакомца и, немного запинаясь, сказала:

— Кажется, он наш… свой… сын Имира. Да, это друг.

— Говоришь ты как-то неуверенно, — сказал Орми.

— Не знаю… Нет, я уверена. Точно. Постойте, я вспомнила! — Эйле вдруг заговорила возбужденно и быстро, совсем как во время припадка. Почему я не вспомнила раньше? Я знала это всегда. Это было во сне, давно, я жила еще в клетке… Я говорила со Стариком, и однажды мне показалось, что я вижу кого-то за его спиной. Лица людей. Там были вы, Орми и Энки. И там был этот незнакомец. И другие, кого мы еще не встретили. И я увидела путь, два пути, неизбежные, как два узких моста над пропастью. Они ждут нас… Этот человек наш друг, он должен был найти нас, без него мы не сумели бы спуститься на дно… Ой, что я говорила? — Эйле смущенно опустила глаза и покраснела. — Опять это со мной… Я сумасшедшая.

Человек приблизился. Влез на последний выступ. Вот он уже рядом с ними.

— Ну, наконец-то, — сказал незнакомец. Он улыбался и тяжело дышал. Догнал я вас все-таки. Меня Аги звать. Я из Гугана, из Хаза. Вы ведь выродки? Я не ошибся?

— Мы-то выродки, — нахмурившись, проговорил Орми. — А вот ты кто такой?

— Я? О, это так сразу не скажешь! — Мужчина рассмеялся, покачал головой. — Надо же, четыре выродка вместе! Такое богатство… Знаете, сколько дают люди Сурта за одного выродка?

— Ты вот что, давай покажи руку. Языком молоть всякий умеет.

Аги показал ладонь. Там, где полагалось быть метке, кожа была чуть темнее.

— Ого! — Аги удивленно поднял брови. — Опять появилась. Прямо чудеса. Что такое со мной происходит, не знаю.

— Ну, ладно, — сказал Энки. — Сделаем, пожалуй, привал. А ты нам все по порядку расскажешь: кто такой, как сюда попал и зачем шел за нами.

Сели, развели огонь. Аги не пришлось тянуть за язык: как начал говорить, так до вечера рта не закрывал.

Родился Аги в небольшом селении неподалеку от Хаза, на севере Гугана, где чахлый лесок переходит в пустынную тундру. Родился, как и все, с меткой, с детства трудился в копях, добывал под землей железо. Жизнь серая, бездумная. Народ злой, каждый сам по себе. Соседа со света сживешь — вроде тебе воздуху больше. Драки, доносы — все казалось обычным, задумываться было лень.

Командовал рудокопами менхур под номером… Аги забыл номер. Кто такой менхур? О, это премерзкое существо. Менхуры водятся на северо-западе Гугана, а также за Стеной в стране, называемой Хуррианом. Их еще зовут головастиками. У них огромные круглые головы, лысые и глянцевые, глаза выпученные, взгляд липкий и долгий. Менхуры ничего не чувствуют. Они не бывают ни веселыми, ни печальными, не злятся, не радуются… В общем, кажется, что они не очень-то и живые. Потому все гуганяне менхурам завидуют. А еще больше — боятся. Боятся их оттого, что менхур — самая башковитая тварь на земле. Мозгов у него, если на вес брать, больше, чем всего остального. Такая плешивая головища на ножках. Менхур любого человека насквозь видит: знает наперед каждый шаг и каждое слово. Кое-кто думает, это чудо, а это никакое вовсе не чудо. Мыслей они не читают. Умные просто очень.

Менхуру ничего не надо, поскольку ничто не может ему принести ни боли, ни радости. Чаще всего он сидит день напролет — не шелохнется, смотрит в одну точку. Кто поглупее, говорят: это, мол, менхур думает, задачи решает. Но Аги-то знал, что это не так. Не будет за просто так думать менхур. Не станет зря мозгами скрипеть. И не то чтобы ему не хотелось думать или двигаться. Ему-то все равно. Надо — он сделает. Другое дело, откуда это «надо» берется. А берется оно часто. Что-то сидит в башке у менхура, что время от времени выводит его из оцепенения и побуждает к действию.

— Навряд ли это душа, — рассуждал Аги. — По правде сказать, я думаю, никакой души у них нет. Это что-то внешнее, не менхурье. Какие-то приказы, что ли, они получают от Улле… не знаю.

В селении, где жил Аги, менхур был вроде вождя. Он указывал, кому сколько работать и где, в какую сторону пробивать туннели, назначал наказания провинившимся. Обмануть его никто и не пытался. Все ему подчинялись, хоть он почти не выходил из своего дома и силы в руках у него было не много.

Год за годом проходили одинаково и незаметно. Днем Аги работал, ночью спал. Он посмеялся бы в лицо тому, кто сказал бы, что в мире есть тайны. Он и знать ничего не хотел: все было ясно.

Но вот однажды случился в селении большой шум. Жил там один мужик по имени Кру. Старый, а все никак не уходил… В Гугане, особенно на севере и на западе, редко говорят «умер», обычно — «ушел». Почему — никто толком не знает. Может быть, потому, что люди почти никогда не умирают дома. Как кто соберется отдать концы, его тут же на телегу — и в город. Там специальные умиральни построены. Вообще-то в селении Аги редко кто доживал до старости. Там менхур всегда решал, кому в умиральню, а кому еще повременить. От старика в копях толку мало. А менхур — не то что человек, зря никого мучить не станет. Так что грех на него жаловаться. Ну а Кру то ли забыли, то ли нарочно оставили — трудно сказать. Работал он как все, ничем особенным не выделялся. Разве что драться не любил. Его-то все били, кому не лень, а он — никого, даже самых слабых. Все думали — трусит или ленится.

Как-то раз загорелся в селении дом. Там растили детей до шести лет, до рабочего возраста. Горит дом, внутри детишки визжат. Народ собрался, стоят, радуются. Ну и менхуру, конечно, доложили. Тот и дал приказ: спасать добро. Там ведь много всего было: еды, одежды, разной посуды. Кого послать? Послали Кру. Вот он входит в горящий дом, долго оттуда не показывается, потом выбегает — и несет вместо добра, что ведено было спасать, двух обгоревших детей. Понятно, все обалдели. Доложили менхуру. Менхур велел детей — в умиральню, Кру — доставить к нему.

Аги было любопытно, что скажет менхур старику, и он вызвался его отвести. Приходят — они и еще человек пять, все в старика вцепились, чтобы не сбежал. Менхур посмотрел на Кру и сказал:

— Руку.

Старик вытянул руку. Метка на месте, все как положено. Менхур говорит:

— Выродок. В Уркис живьем.

— Помилуйте, господин, — запричитал Кру. — Какой же я выродок? Вот моя метка!

Но у менхура-то в голове не заложено в споры вступать. Так что Кру причитал напрасно: головастая тварь ни слова больше не вымолвила и даже не шелохнулась. Стали тащить старика к выходу, и тут Кру изловчился и плюнул менхуру прямо в рожу. Метко так плюнул. Ну, да там трудно промахнуться. Менхура, однако, этим не проймешь. Единственное, чего Кру добился, сподвигнул лобастого на два лишних слова. Менхур сказал: