Сага о Харальде Мореходе - Марков Александр Владимирович (биолог). Страница 16

– Вот так просьба, – сказал Харальд. – Уж не лишил ли тебя рассудка твой бог? Бери хоть всё, и можешь держать у себя, пока мы не соберемся в обратный путь. Любопытно посмотреть, какой прок тебе будет от этих побрякушек.

– Ты это скоро увидишь, – сказал Патрюг. Папары взяли золото и серебро. На другой день вечером они вышли из землянок, наряженные в дорогие одежды, с белыми стягами и факелами. они несли кресты, золотые чаши и фигуры распятого богп. папары принялись ходить вокруг землянок и громко петь на непонятном языке. Было совсем темно, валил густой снег, и золото блестело в свете факелов. Викинги смотрели на это шествие, и многие нашли, что оно очень красиво.

– Что у вас за праздник? – спросил Харальд.

Патрюг перестал петь и сказал:

– Мы празднуем рождение нашего бога. Это большое событие.

Сигрун сказала:

– Мне нравится, как вы поете. По-моему, не может быть совсем уж никчемным бог, которому служат с таким усердием. Пожалуй, я приняла бы вашу веру, если бы вы обещали мне, что ваш бог будет мне покровительствовать.

– Это я тебе обещаю, – сказал Патрюг.

На другой день Сигрун приняла веру папаров. После нее так же поступил Харальд и многие другие норманны.

Хёскульд Корабел отказался принять крещение.

– Я больше верю в свои руки и в свою работу, – сказал он. – Бог папаров не сумел погубить Ястреба, а я уверен, что он хотел этого. Пусть лучше все остается по-старому. Да и вам не будет большой пользы от того, что вы сделали.

В самый разгар зимы вышли лохланнахи в море, и было их плавание долгим, трудным и ужасным. Кончилась на корабле еда, и не осталось дров. Весь корабль был засыпан снегом до верхушки мачты, так что казалось, будто плывет сугроб. Лохланнахи выли и стонали от голода, и лязгали зубами от холода, и призывали своих богов, но тщетно. Когда кто-то умирал голодной смертью, остальные бросались на него и пожирали, торопясь, чтобы мясо не остыло, и дрались за каждый кусок.

Воскликнул Гарольд Лохланнах:

– Клянусь, если удастся мне спастись, оставлю я своих злых богов, покаюсь в грехах и приму истинную веру!

Вот увидели лохланнахи камень посреди океана, а на камне старца. Одеждой ему служили его волосы. Обратился к старцу Ниалл, сын Фебала, и спросил его, кто он такой, как попал на этот камень и чем живет, если нет у него ни дома, ни огня, ни лодки, ни скота, ни хлеба. Ответил старец:

– Я Дубтах О'Тул, клирик из святой обители Инис Тера. Девять лет назад отправился я на малой лодочке искать уединенного места для служения богу и безгрешной жизни. привел господь мою лодку к этому камню, и как только я ступил на берег, ветер подхватил лодку и унес на запад. Два дня я провел без пищи, в слезах и молитвах. а на третий день господь даровал мне чудесного лосося. Три года питался я этим лососем, и всё он не кончался. Потом снова не стало у меня еды, и опять два дня я голодал, а на третий день дал мне господь второго лосося. Так повторялось трижды. Вот теперь я как раз доел третьего лосося и пощусь, уповая на господа.

Поклонились лохланнахи святому старцу и поплыли дальше. Вскоре подошли они к лесистому осровку и увидели там корабли и людей.

– Ответь мне, мудрый Ниалл, – сказал Гарольд Лохланнах. – Кто эти люди на острове?

– Нетрудно сказать, – ответил Ниалл, – Ведь это мои братья, святые иноки из Клонмакферта.

– Сойдем на берег, покаемся в грехах и попросим у монахов еды, – сказал Гарольд Лохланнах.

Тогда все разбойники сошли на берег, только Ниалл и Аэд остались на корабле.

– Горько скорбим мы о том, что совершили, – сказал Ниалл. – И стыдно нам показываться на глаза святым инокам.

Монахи приветсвовали лохланнахов и накормили их досыта. Старший из монахов, отец Патрик О'Коннор, сказал, что прощены разбойникам все их грехи, ибо совершили они их по темноте своей и неразумию. Заплакал тогда Гарольд Лохланнах и остальные разбойники, и сказали они, что никак не ожидали милосердия от тех, с кем обошлись так жестоко. И приняли все лохланнахи истинную веру, и в тот же день покаялись и крестились.

Сказала Син:

– Тяжелее всех мои грехи, и едва ли сумею я вымолить прощение. Много невзгод я вынесла за время плавания, но мучения эти я терпела не напрасно, ибо мои глаза наконец открылись, и я поняла, что нет в мире другого бога, равного по мудрости, славе, красоте и величию богу монахов. Если бы было возможно, я с радостью приняла бы крещение, но едва ли моей мечте суждено сбыться.

Сказал Патрик О'Коннор:

– Нет такого греха, которого господь не простил бы покаявшемуся и уверовавшему в него.

И Син тоже крестилась в тот день.

Отец Патрик увидел на корабле Ниалла и Аэда и сказал:

– Рядом с вами эта женщина подобна напроказившему ребенку, а эти разбойники – и вовсе невинные младенцы. Но даже вас мы прощаем, потому что не было в вашем поступке злого умысла, и вашими руками двигала чужая воля.

Обрадовались Ниалл и Аэд великой радостью, и, пав на колени, горячо и с большой страстью возблагодарили отца Патрика.

Все, кто приплыл с Гарольдом Лохланнахом и Син, остались зимовать на островке у монахов. Жили они дружно и без раздоров всю зиму.

Мы долго плыли, не встречая земли. Все мы сильно страдали от холода. Благодарение Господу, мы успели запастись всем необходимым для отшельнической жизни. У нас было даже немного скота и посевное зерно. К несчастью, наше плавание было таким долгим, что к концу его пришлось съесть и овец, и почти все зерно. Но мы решили, что такова воля Всевышнего, и больше сожалели не о том, что в дальнейшем будем лишены хлеба, шерсти и молока, а о том, что сейчас нам больше нечего съесть.

Наконец мы увидели землю, но, подойдя ближе, поняли, что это всего лишь скалистый островок. На вершине островка стоял старец, одетый в собственные волосы. Приглядевшись, я узнал преподобного Дубтаха О'Тула, который пять лет назад отбыл на запад с целями, подобными нашей.

Дубтах О'Тул жевал нечто бурое, произрастающее в море, и, глядя на нас, осенял себя крестным знамением.

Мы сошли на берег и, почтительно приблизившись к отцу Дубтаху, стали расспрашивать его о жизни на островке и о судьбе корабля, на котором он отплыл из Ирландии, и о других монахах, что были на том корабле. Преподобный Дубтах, судя по всему, слышал наши речи, но не удостоил нас ответом, несмотря на наши просьбы. Тогда мы принялись рассказывать о своем плавании, и предлагали Дубтаху теплую одежду и книги. Сначала он лишь тяжко вздыхал, а потом махнул рукой, повелевая нам замолчать.

– Уезжайте, – сказал он. – Вы слишком многоречивы.

И мы подивились благолепию, коим исполнена была жизнь святого отца Дубтаха. Мы попросили его отпустить нам грехи, на что он кивнул головой, и больше мы ничего от него не услышали. Но мы сочли, что от такого человека достаточно и кивка. Затем мы отплыли от острова, не смея более тревожить покой этого ревнителя веры.

Двумя днями позже мы прибыли к лесистому островку в виду большой земли. Здесь мы решили провести остаток зимы, ибо приближался праздник Рождества, а встречать его в море не только не в традициях Клонмакферта, но и просто неслыханно.

На третий день нашей жизни на острове мы были до крайности удивлены, вновь увидев в море корабль норвежских разбойников. Мы усмотрели в этом перст божий и решили более не убегать от норвежцев, а встретить их спокойно, мужественно и с достоинством, как подобает истинным христианам.

Разбойники сошли на берег, и мы узнали среди них Гарольдиуса, их главаря, и Син, чья красота так прельстила падкого до соблазнов Муйредаха и оказалась столь губительной для славного Клонмакферта. Еще мы увидели на корабле ненавистных предателей Ниалла и Аэда, но это не сильно нас удивило, потому что таким людям самое место среди разбойников.

Норвежцы сначала хотели напасть на нас, но их остановила кротость и христианское смирение, с какими мы их встретили. Мы поделились с разбойниками скудными крохами, оставшимися от наших запасов, и позволили им провести зиму на острове вместе с нами.