Соль земли - Марков Георгий Мокеевич. Страница 67

Вдруг в одной избе блеснул огонёк. Ступая как можно легче, чтоб не скрипел под ногами снег, Марей заглянул в промёрзшее окно. Мороз разрисовал стекло затейливыми узорами, но в узенькую полоску, не подёрнутую льдом, Марей увидел мерцавший ночничок, молодую женщину, склонившуюся над зыбкой, раскалившуюся докрасна железную печку. Марей постучал в раму окна.

Женщина испуганно подняла голову, постояла, вглядываясь в окно. А когда Марей постучал второй раз, она подошла к кровати и разбудила мужа.

– Кто там? – услышал Марей голос мужика.

Мужик притиснул бородатое лицо к стеклу, стараясь рассмотреть, кто стоит под окном.

– Пустите, ради Христа, обогреться, – сказал Марей громким протяжным голосом.

Мужик отошёл от окна, поговорил с женой, набросил на плечи полушубок и вышел в сени.

Через минуту-другую Марей сидел в жарко натопленной избе. Ребёнка распеленали, и, почувствовав тепло, он снова уснул.

Муж и жена выслушали Марея. По их участливым лицам, по добросердечию, таившемуся в глазах, Марей понял, что попал к хорошим людям, и не утаил от них, что он беглый каторжанин.

– Возьмём, Тиша, ребёночка. Пусть растёт вместе с нашими! – со вздохом произнесла женщина, ласково беря на руки сына Марея.

– Возьмём, Палаша! А на селе скажем – подбросили нам.

Марей зарыдал. Такое участие, такое истинное благородство могло быть только у людей, которые сами хорошо знали лихо.

Марей поцеловал сына, поцеловал в последний раз, чтобы никогда больше не видеть его и не знать ничего о нём…

– Пошли вам бог здоровья и счастья! – сказал Марей и обнял незнакомого бородатого мужика, как кровного брата.

Близился рассвет. Надо было уходить, и не улицей, а огородами, как ему советовал мужик. Марей вышел к ельнику, где были спрятаны его лыжи, встал на них и, не видя от слёз ни неба, ни земли, побрёл к пасеке, где поблизости от могилы жены ждало его ещё горшее одиночество.

Весной, когда обнажились из-под снега дороги, на пасеку явился из города хозяин. Он приехал с ватагой офицеров жандармского управления. Офицеры охотились на косачей, пьянствовали, заставляли Марея прислуживать им. Марей чувствовал, что ходит по острию ножа. Чуть провинись – и начнутся допросы: кто ты такой? откуда взялся? Не сносить ему головы, если дознаются, что он беглый каторжанин.

Марей решил бежать с пасеки. Он запасся дробью, порохом, пистонами, но ружья не было.

У хозяина с офицерами был целый склад оружия. Марей выбрал себе длинноствольный капсюльный дробовик и собрался на рыбалку. В ночь подул сильный ветер, разлившаяся река покрылась белыми гребешками. Хозяин не советовал Марею ехать: "Ничего не добудешь". Марей объяснил: "Гости ухи желают, ваше благородие. Попробую налимов в карчах поймать". – "Ну, поезжай, да с пустыми руками не явись. Оскандалишь меня", – переменил тон хозяин.

Утром хозяин и гости поднялись, вышли на реку и увидели перевёрнутую вверх дном лодку, прибитую ветром к берегу. Ясно было, что работник утонул. "Ах, сукин сын, ружьё загубил!" – только и сказал хозяин.

А Марей между тем уходил от пасеки всё дальше и дальше, пробираясь по лесистым берегам реки Большой к северу.

Три зимы прожил Марей в избушке на высоком яру. Вокруг были глушь, безлюдье. Изредка его навещали охотники-тунгусы. Они помогали ему добывать ружейные припасы, хлеб, соль. Особенно сдружился Марей с кривым тунгусом Осипом. Он был уже старик, лучше других объяснялся по-русски. Старый тунгус любил Марея за его доброту и бескорыстие. Они часто охотились вместе, и никогда русский не пытался присвоить труд Осипа.

Летом на четвёртый год на стан Марея нахлынули люди. Это были российские крестьяне, бежавшие в Сибирь от нищеты и голода. Им приглянулся яр, на котором стояла избушка Марея, и они решили поселиться здесь. Рядом с избушкой Марея задымили трубы восьми новых изб. Марей соскучился по людям и помогал новоселам чем мог: показывал лучшие охотничьи угодья, учил бывших хлеборобов ловить рыбу и птицу. Так в далёком Улуюлье, среди неоглядных лесов, возникла Мареевка.

Но самому основателю деревни не пожилось тут. На второй год наехали новые переселенцы. Кто и где прознал про тайну Марея, он и сам не мог сказать, но один из первых переселенцев, Семён Лисицын, предупредил его: "Уходи, Марей, объявились злые люди".

Марей бросил свою избушку и ушёл к тунгусу Осипу в верховья Таёжной. Уж тут ли была не глушь? Две-три заимки да староверческий скит – вот и всё население на округу в сотни вёрст. Кажется, живи себе и не беспокойся, что пострадаешь от руки худого человека.

Но в ту пору разгоралась в Сибири "золотая горячка". Тысячи людей из купеческого, торгового и чиновничьего сословий были охвачены жаждой наживы. Группы и даже целые отряды таких людей ринулись в тайгу.

Улуюлье влекло всех слухами о затерянном караване золота. Пришельцы безуспешно ощупывали баграми реки и озёра и всю злость за свои неудачи вымещали на тунгусах. Тунгусов выбивали и в одиночку, и целыми семьями. Считалось, что тунгусы знают, где захоронено золото, но молчат, не желая отдавать его.

Марей понял, что жить в такое время среди тунгусов опасно. Искатели золота могли убрать его как своего конкурента. Марей ушёл в староверческий скит.

Около восьми лет прожил Марей со староверами. Жизнь в скиту была каторгой. Однажды кто-то не вынес этой постылой жизни и подпалил староверческий посёлок. Люди разбрелись кто куда; Марей пошёл в глубь тайги искать Осипа. Надо было где-то в безопасном месте пересидеть год-другой, пока уляжется вся эта история с поджогом скита. Горячка с поисками золота в Улуюлье к этому времени пошла на спад. Многие на поисках затерянного каравана с золотом разорились, и их горький опыт удерживал других.

Марей нашёл Осипа в верховьях маленькой речки, впадавшей в Синее озеро. Старик жил в полном одиночестве. Из всей многолюдной ветви древнего тунгусского рода он остался один. Остальные или разбрелись, или погибли. Старый тунгус обрадовался приходу Марея. Осип был уже дряхлым. Однажды он сильно заболел. Марей поил его настоем брусничного листа, выпекал на кедровом масле лепёшки из толчёной сушёной рыбы, но здоровье старика не улучшалось. Марей понял, что поправиться тунгус не сможет.

Как-то раз на рассвете Осип разбудил Марея. В руках он держал кисет из выделанной оленьей кожи, расшитый окрашенной оленьей жилой.

– Умираю, друг Марей, – тихо сказал тунгус. В глазах его стояли слёзы. Путая русские слова с родной речью, старик сказал: – Возьми кисет. Это тебе от тунгусов за сердце твоё. Кисет покажет тебе богатства Улуюлья.

Старый тунгус пытался что-то объяснить Марею, но голос его слабел и оборвался на полуслове.

Оставшись опять в одиночестве, Марей подолгу просиживал над кожаным кисетом. Он видел, что на кисете вышиты приметы Улуюльского края. Вот этот полукруг – река Большая, вот эта извилистая полоска – река Таёжная. Этот кружочек – Синее озеро. Этот кружочек – Тунгусский холм. Но что обозначали разбросанные по кисету крестики, Марей, догадаться не мог. Не их ли значение пытался объяснить Осип перед смертью? Не показывают ли они места, где запрятано золото ограбленного каравана? Ведь все золотоискатели утверждали, что тунгусы знали, где было запрятано золото. Больше того, многие искали не золото, а кисет, на котором якобы были показаны все потайные места последнего тунгусского рода на Таёжной. Разговоры об этом Марей слышал не раз.

После смерти Осипа Марей прожил в Улуюльском крае полгода. Кисет с вышивкой он берёг, но разгадывать его тайну не пытался. Не золото он искал, а свободы, права на человеческое существование.

Однажды весной Марей ушёл из Улуюлья на восток. Началась новая пора его жизни. Под чужой фамилией он работал на золотых приисках на Лене. Там и застала его революция. Он был уже в годах, но именно теперь-то и почувствовал молодость. Когда Советская власть приступила к освоению Алдана, Колымы, Индигирки, Марей ходил в экспедиции с геодезистами и геологами. В эти годы он почти и не вспоминал об Улуюлье.