Соль земли - Марков Георгий Мокеевич. Страница 92
Прежде чем сесть завтракать, Ульяна кормила Находку: заводила в котелочке болтушку из ржаной муки и мелко раскрошенного хлеба и, перемешав всё это лопаточкой, выливала в корытце, вытесанное топором самой же Ульяной из крупного кедрового сутунка.
Её забота о собаке умиляла Анастасию Фёдоровну, и та с усмешкой говорила:
– Ты, Уля, скоро будешь кофе подавать Находке в постель.
Ульяна заливалась звонким смехом, ласково трепала собаку, потом, став серьёзной, рассказывала:
– Тятя меня к этому приучил. "Сама не поешь, а собаку накорми, собака для охотника всё равно что конь для хлебороба", – повторял он мне тысячу раз. Да я и сама не бездумная, знаю, что без собаки как без рук. А уж какие они милые, собаки эти! Умницы, только что не говорят, а понимать – всё понимают! Вот взгляните, Анастасия Фёдоровна, Находке в глаза. Видите, она смеётся и довольнёхонька, что мы о ней разговариваем.
– Скажешь ещё, что и плакать она умеет! Выдумщица же ты, Уля! – засмеялась Анастасия Фёдоровна.
– Плакать? Конечно, умеет! – с воодушевлением воскликнула Ульяна. – Был у меня такой случай: как-то раз обидел меня Алексей Корнеич. Тошно мне стало. Бросилась я под кедр и давай реветь. Находка – тут как тут, уткнулась мордой мне в бок, повизгивает, руки горячим языком лижет. Смотрю я, а в глазах у неё слёзы, крупные-прекрупные…
– А ты что ж позволяешь, чтобы тебя обижали? – Анастасия Фёдоровна с осуждением взглянула на девушку.
Ульяна вспыхнула, потупила взор.
– А я и не позволяла! Скорее всего сама на себя обиделась. Алексей Корнеич в этом ни капельки не виноват.
– Ишь ты, как его сразу под защиту берёшь. Значит, сердечко твоё сильно к нему расположено. Ну, твоё дело – сама смотри, а только учти один совет: будь к своей чести щепетильной, не поступайся гордостью. Потом пожалеешь, да поздно будет.
Ульяна посмотрела на Анастасию Фёдоровну и промолчала.
С того самого памятного дня, когда девушка встретила на стане невесть откуда появившуюся докторшу, Ульяне хотелось поговорить с ней о самом сокровенном, но, как только возникал повод к такому разговору, она робела, прятала под густыми длинными ресницами беспокойный взгляд и замыкала свои чувства в собственном сердце, как замыкают до поры до времени невестино добро в лиственничном сундуке.
Анастасия Фёдоровна отлично понимала, по ком тоскует ретивое Ульяны, по, видя её смятение, всякий раз, как только они заговаривали о Краюхине, останавливала себя, зная, что в таких делах надо быть осторожной. И как-то так случалось, что эти разговоры-перемолвки происходили у них утром, когда впереди был хлопотный день, полный забот и труда.
После завтрака они спешили к ручьям. Работа, которую они выполняли, была довольно однообразной, но по-своему интересной. Им предстояло отыскать, взять на учёт и дать краткое описание всех ручьёв и выходов тёплой грязи по побережью Синего озера. Но главное их желание состояло в том, чтобы найти источник – путь к "основному резервуару", который поставлял с неведомых земных глубин целебные воды и тепло. Для этого приходилось то там, то здесь пробивать шурфы, канавы, вскрывать бугры. Этим занимались землекопы – "два Петра и один Кондрат". Самой Анастасии Фёдоровне и Ульяне хватало другой работы. Босые, с подобранными выше колен юбками, с измазанными в иле лицами, с лопатами в руках, они бродили по берегу озера, стараясь не пропустить ни одного метра земли. То и дело им приходилось вытаскивать из портфеля Анастасии Фёдоровны, в котором она обычно носила медицинские инструменты, толстую книгу и записывать новые данные. Между собой в шутку они называли эту книгу гроссбухом.
Изредка они перебрасывались фразами, которые посторонним могли показаться непонятными и просто смешными:
– Смотри, Уля, клубится ручеёк!
– Дешёвка, дождевой!
– А вдруг нет?
– По цвету воды вижу.
– Подожди, возьму на язык… О, безвкусица! Пошли дальше.
И они медленно-медленно, вглядываясь в грязь, в траву, в обвалы берега, шли и шли, хлюпая ногами по грязи и воде и отбиваясь от комаров, которые преследовали их на каждом шагу, особенно в тихие, безветренные дни.
– А я-то, дурёха, думала, что курорты открывают иначе.
– Как же, Уля?
– Сама не знаю, но как-нибудь красивее. А тут сколько грязи ногами перемесишь, сколько комаров своей кровью накормишь!
– А ты думала, белая палата с мягкой кроватью в роскошном дворце падает с неба в готовом виде? И всё так! У каждого дела есть две стороны: неприятная и приятная. Расскажу тебе маленькую притчу. Мне её часто повторяла мать Максима, когда я ещё молоденькой была.
– Ой, расскажите, Анастасия Фёдоровна! Только, чур, я сначала лопату обмою, глины с пуд налипло…
– Ну вот слушай. Жили-были две женщины по соседству. Одна приходит к другой, а у той в избе поросята: "Ой, кума, чем это у тебя так плохо пахнет?" Та объяснила. Наступила весна, пасха. Прибегает та же женщина к соседке. "Ой, кума, чем это у тебя так вкусно пахнет?" – "А тем же самым, кумушка, чем зимой плохо пахло!"
Ульяна звонко рассмеялась.
– Ну, конечно же, хорошо пахнет, когда поросят жарят! Моя мама в сметане их подаёт. Объедение! – Ульяна аппетитно причмокнула языком. – А что, Анастасия Фёдоровна, разве кто-нибудь вспомнит о нас, когда люди жить тут в курортных дворцах будут?
– Думаю, что не вспомнят, Уля. Будут знать архитектора, будут знать хороших врачей, которые людей лечить станут, а о нас могут и забыть. Да и так ли это важно? Сделано нужное дело – и отлично! На том и свет держится, что люди друг для друга добро делают.
– А всё-таки немножко обидно, правда? Я бы, например, ваш портрет обязательно здесь на курорте бы вывесила. А надпись такую дала бы: "Доктор Анастасия Фёдоровна Соколовская-Строгова. Она первая пришла на Синеозёрские источники, первая приступила к их изучению. Все остальные пришли по её следам".
– Ну и фантазёр же ты, Уля! Недаром ты охотница. Охотники все сочинители. – Анастасия Фёдоровна весело смеялась, втайне признаваясь самой себе, что от этой милой болтовни становится хорошо на душе и та далёкая-далёкая цель, ради которой она пришла в эти таёжные дебри, кажется совсем близкой. – Нет, Уленька, с моим портретом подожди, не торопись. Есть другие кандидаты, – со смехом сказала Анастасия Фёдоровна.
– Не знаю. А кто? – растерянно и недоумённо развела руками Ульяна.
– Кто? Во-первых, твой батюшка Михаил Семёныч. Он ведь мне сказал об этом озере. Да что сказал! Он испытал всё на себе – вылечился от ревматизма. А потом ты, ты меня привела сюда. Вспомни-ка!
– Ну, это не в счёт! – воскликнула Ульяна и, став вдруг строгой, заговорщически щуря глаза, сказала: – А вот уж чей портрет должен обязательно быть – так это дедушки Марея Гордеича. Он об этом озере раньше всех знал. У него даже документ имеется…
Ульяна хотела рассказать Анастасии Фёдоровне о таинственном кисете, на котором вышитым кружочком обозначено Синее озеро, но та перебила её:
– Ну, Уленька, поговорили мы с тобой всласть о всяких приятных вещах, теперь давай полезем вот сюда, под яр. Надо всё-таки посмотреть, что там за родничок бьёт. Как думаешь, этим часом вон та толстая берёза не прихлопнет нас?
Ульяна кинула быстрый взгляд на яр, мысленно примерила расстояние.
– Что вы! Берёза ещё двадцать лет простоит. – И первая спустилась под яр, чуть не до бёдер подбирая юбку и утопая в вязкой и пышной, как тесто, тине.
И опять весь день то там, то здесь слышался однообразный и для посторонних непонятный разговор:
– Осторожно, клубится ещё один!
– Пустоцвет! И холодный, аж зубы ломит.
– А этот мутный и тёплый…
– Подожди, Уля, возьму на язык.
– Осторожно, яма здесь! Фу, продыху от проклятого комарья нету!
– Ой, Уленька, дай скорее руку! Меня в трясину тянет.
– А здесь твёрдо, как на железе!
– Источник бьёт!.. Ура!
Долгое молчание, и вдруг в голосе разочарование и даже отчаяние: