Строговы - Марков Георгий Мокеевич. Страница 107

Неподалеку от него щипала сухую траву лошадь, запряженная в легкую тележку на железном ходу; возле нее стояли Евдоким Юткин, штабс-капитан Ерунда и высокий, мрачного вида поручик.

О чем они говорили, дед Фишка слышать не мог, но по жестам Евдокима Юткина, то и дело махавшего рукой в сторону буерака, старик понял, что все, о чем говорили ему сегодня бабы, было верно.

„Плантуют, как людей убивать, душегубы!“ – задрожал старик от немой ярости, прячась в ветвях мохнатого кедра.

Через несколько минут офицеры и Евдоким сели в телегу и поехали по дороге к селу.

Они проехали мимо деда Фишки шагах в двадцати. Он видел их лица и мог бы услышать разговор, но Евдоким и офицеры молчали, мрачные и нахохлившиеся, как вороны.

„Трусят, видно, убийцы!“ – подумал дед Фишка, и ему захотелось схватить что-нибудь увесистое и запустить в них. Инстинктивно он подался вперед, но одумался, не без удивления рассматривая камень, каким-то чудом оказавшийся в его руке.

– Постойте, я вас еще и не этим попотчую, – вслух погрозился он, отбрасывая в сторону серый булыжник.

Глава двенадцатая

1

В глухую темную полночь отряд Матвея Строгова двинулся на новую стоянку.

Вожаком был дед Фишка. Даже Матвей, знавший эти места сызмальства, не рискнул бы в этакую непроглядную тьму вести людей прямым путем, через клюквенные болота и чащу.

Но старик взялся за это без всяких колебаний, и вера людей в него была так велика, что никто из партизан не выразил никаких опасений. Шли гуськом. Чтобы не растеряться, держались за веревку. Один конец ее привязали к опояске деда Фишки, а другой находился в руках у Калистрата Зотова, замыкавшего длинную вереницу людей. Шли медленно. Люди были нагружены тяжелой поклажей. Под ногами булькала вода, чавкала грязь. Холодный осенний воздух был густо насыщен запахом смолы и болотной гнили.

В темноте деревья казались огромными. Макушки их сливались с темным небом, и редкие, робко светящиеся звездочки мерцали где-то в еловых ветвях, совсем близко от земли.

Шли молча. Разговаривать не запрещалось, но желающих говорить не было. Шли в неизвестное, отрывались от своих родных, обжитых мест, от разоренных, но невыразимо дорогих гнезд, уходили от жен и детей. Куда? Надолго ли? Каждого из партизан охватывало глубокое и тяжкое раздумье. Темнота осенней ночи скрывала озабоченные лица людей.

Три дня потребовалось Матвею и деду Фишке, чтобы убедить мужиков в необходимости уйти из буераков на Юксу. Правда, мужики и сами видели, что опасно оставаться в буераках, но решиться сразу на уход куда-то в „чужедальную сторону“, в тайгу, из которой не видно пепелищ своих домов, у них не хватало решимости. Им все еще казалось, что можно переждать беду, не уходя от околиц родного села.

Матвей Строгов доказывал партизанам, что вслед за ними на Юксу пойдет население других сел и деревень, что тайга может укрыть их на зиму, что сама тайга тоже народная и ее надо вырвать из рук купчиков и ростовщиков. Его слушали с затаенным недоверием, и в глазах мужиков он читал вопрос: а нет ли тебе, охотник, какой-нибудь выгоды в этом?

Возможно, что отряд на первых же порах распался бы, если бы в разгар горячих споров в буераки не явился Андрей Горшков.

Как ни хранил в тайне штабс-капитан Ерунда свои замыслы, они стали известны народу. Глухое брожение охватило насильно мобилизованных в „местную армию содействия верховному правителю адмиралу Колчаку“, когда мобилизованным стали известны подлинные цели этой „армии“. Охотников служить в ней было не много.

За день до похода в буераки на борьбу с партизанами из „армии содействия“ началось повальное бегство. Вслед за Андреем Горшковым в отряд пришли еще десять мужиков.

Матвею стало ясно, что всякое промедление с уходом из буераков грозит отряду гибелью. Независимо от „армии содействия“ карательный отряд штабс-капитана Ерунды и сам по себе представлял немалую силу. Он был вооружен винтовками, пулеметами, имел конный взвод, и вступать с ним в борьбу людям необученным, плохо вооруженным, охваченным разногласиями, – значило непоправимо загубить все дело в самом его начале.

На второй день партизаны вступили а Юксинскую тайгу.

Для стана облюбовали поляну на берегу большого круглого озера, вбиравшего в себя проточные воды всех речек юго-восточной части тайги.

Озеро было рыбное, окруженное высокими берегами, поросшими плодоносным кедровником и строевым сосняком.

Место приглянулось всем. Мужики удовлетворенно заухмылялись. По сравнению с темными и глухими буераками здесь было просто раздолье. Настроение у всех поднялось, и дед Фишка, желавший показать сразу все преимущества Юксинской тайги перед буераками, заявил:

– Вечером, мужики, свежих окуньков отведаем. Малость отдохну да удить отправлюсь. Я здесь раньше за один присест по пуду ловил. – И старик, пошарив в кармане, вытащил тряпку, в которой хранились крючки с готовыми волосяными лесками.

Перед потемками Матвей еще раз оглядел местность и у костров во время ужина объявил приказ:

– Утром приступить к постройке жилых землянок, бани и изгороди для содержания скота.

Новая стоянка отряда была удобна еще тем, что находилась сравнительно недалеко от тракта и притаежных селений. Путь к ней пролегал через болота, речки с лесными завалами, крутые холмы, заросшие непроходимой чащобой, – это тоже имело немаловажное значение.

На другой день утром, прежде чем приступить к работе, Матвей разбил отряд на взводы. Командирами взводов он назначил старых солдат: Архипа Хромкова и Калистрата Зотова. Кроме того, были созданы две специальные команды: хозяйственная и разведки. Первую команду возглавил одноногий Мартын Горбачев, вторую – расторопный и деловой Тимофей Залетный. Деду Фишке предоставили право добровольно выбрать, где служить: у Мартына Горбачева или у Залетного. Начальники команд наперебой зазывали старика к себе. Дед Фишка молча посмотрел на одного, на другого и, насупившись, сказал:

– Я так, мужики, думаю: буду там, где, нычит, надо быть. Скажем, подойдет нужда питание добывать – я тут как тут. Хоть за молодым мне теперь не угнаться, а зверь и птица от моего ружья не уйдут. А если, скажем, Тимохе потребуюсь – пожалуйста. Мне чего бы ни делать, лишь бы без дела не сидеть да задаром хлеб не проедать.

Отряд одобрил слова деда Фишки дружным гулом.

– Ну, а теперь за работу! – сказал Матвей.

Четыре дня с рассвета дотемна обстраивался отряд.

Землянки сделали просторные, теплые, с широкими, прочными нарами и глинобитными печками. Баня тоже удалась, и ее обновили, не дожидаясь, когда будет засыпана землей крыша.

Дед Фишка все эти дни проводил на озере. Он сумел уже смастерить кое-какое оборудование для рыбной ловли: соорудил легкий плот для передвижения по озеру, сплел из гибкого ивняка морду, сделал несколько жерлиц, из кусочков желтой патронной меди нарезал блёсны. Рыбы в озере было так много, что она сама шла в руки. Дед Фишка приносил с озера щук, окуней, налимов, язей. Он сам чистил рыбу, закладывал в котлы и варил. Уха получалась жирная, наваристая, вкусная. Партизаны ели ее с удовольствием, а Залетный говорил:

– Раздобреем мы, дед Фишка, от такой еды!

– Ешь, Тимоха, ешь, пока кормят, – смеялся дед Фишка.

Старик понимал, что долго так продолжаться не может. Впереди мужиков ждут тяжелые и опасные дела.

Как только отряд закончил оборудование землянок, Матвей приказал начать военные занятия. Архип и Калистрат учили партизан строиться, сдваивать ряды, ходить в строю, быстро рассыпаться и цепочкой двигаться в наступление. Винтовок в отряде было три, их изучали по взводам. А вскоре ввели и постоянный наблюдательный пост у тракта. Дед Фишка стал приставать к командирам с просьбой, чтобы его назначали в караул наравне со всеми.

– Ты погоди, дядя, – остановил его Матвей. – Ходить в караул – не хитрая штука, а тебе другое дело найдется…