Дети погибели - Арбенин Сергей Борисович. Страница 13
– Хорошо, – согласился Мирский и неожиданно для себя самого зевнул.
Михайлов поднялся из-за стола.
– Ты ведь захочешь перед отъездом встретиться с невестой? – полувопросительно сказал он.
Мирский подумал – и кивнул. Он действительно устал. Устал играть в эту странную игру. Убивец. Бакенбарды. Звон разбитого стекла…
– Ну, это мы устроим, – по-мальчишески улыбнулся Дворник. – Кстати, ты, должно быть, не слышал, пока на карантине сидел… В Москве убит некто Рейнштейн, рабочий.
Мирский непонимающе моргнул.
– Только работал этот «рабочий» на Охранку. Дело сделано чисто. Наши договорились встретиться с ним в нумере гостиницы «Мильгрен». Он ждал; предполагалось, что речь будет идти о ближайших наших планах… И дождался! Тело провокатора нашли только через неделю, когда уже смердеть стало… А на груди у Рейнштейна – записка: «Смерть иудам-предателям!»
Михайлов даже засветился от удовольствия.
– Представляешь? Московский обер-полицмейстер Арапов сейчас же арестовал двух поляков, один из них – владелец гостиницы. Допрашивает теперь… А наших-то, Попко со Шмеманом, в Москве давно уже нет!
Михайлов сиял, потирал руки и, волнуясь, ходил по комнате. А Мирский с трудом подавлял в себе тошноту и отвращение.
– И как же узнали, что этот Рейнштейн – провокатор? – спросил он.
– А так и узнали, – загадочно ухмыльнулся Михайлов. – Проследили, как он со своими шефами встречался, ещё здесь, в Петербурге. А потом подтверждение пришло… У нас ведь и в Охранке сочувствующие имеются.
Мирского передёрнуло. Он уже всё понял. Рейнштейна им просто отдали, пожертвовали им. И даже пальцем на него указали: вот он, иуда, господа социалисты-революционеры!
Михайлов заметил, спросил встревожено:
– Да ты в порядке ли? Побледнел как…
– Д-да… Нехорошо мне что-то…
Михайлов заторопился:
– Прости, заболтал я тебя. Отдыхай. Ты молодец, – с этой мыслью и спи!
Когда Михайлов ушёл, Мирский упал на кушетку.
Дураки! Они ничего не понимают! Ведь вовсе не они «дело делают»! Их руками «дело» это самое делают, – только те, другие. И они пострашнее нелегалов, играющих в героев и воображающих, что борются с Охранкой и самодержавием, освобождают русский народ. А о нас, – подумал Мирский, – что будут говорить потомки о нас? «Люди с кристальной душой, чистые сердцем, готовые на самопожертвование»…
Ну да, чистые сердцем. Только руки-то – в крови. И в невинной крови! В крови тех, кто нечаянно попался под руку: солдат, жандармов, свитских… Да мало ли постороннего народу погибает во время перестрелок! В прошлом году отстреливались при аресте Ковальский, Коленкина. Дубровин открыл пальбу, когда к нему пришли обыск делать. Нынче в Киеве на конспиративной квартире отстреливались братья Ивичевичи… Теперь вот жандармы и полиция хватают всех подряд, гребут мелкоячеистым неводом. Невинных людей сажают, высылают, определяют под надзор. А сколько юных душ, поверивших во вселенскую справедливость, загублено по одиночкам, каторгам и ссылкам?
Мирского внезапно вырвало. Он свесил голову с кушетки вниз. Отплёвывался на ковёр. Сил встать не было. Он вытирал губы обшлагом рукава и смаргивал слёзы. Нет, надо бежать из этого города. Города бесов. Бежать как можно скорее и как можно дальше…
ПЕТЕРБУРГ. МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ.
14 марта 1879 года.
Лев Саввич сидел за своим необъятным письменным столом и размышлял. Вошёл адъютант по почтово-телеграфному ведомству, что-то доложил, – Маков его не слышал. Адъютант оставил на столе новую кипу бумаг и неслышно удалился, тихо прикрыв двери. Потом заглянул правитель канцелярии. И тоже выложил на стол изрядную кипу бумаг. Потом кто-то из ветеринарного управления. Потом – из статистического…
Большая часть бумаг – Маков знал, – гроша ломаного не стоит. Без них не просто можно было бы обойтись, наоборот: их отсутствие отразилось бы на работе министерства только положительным образом! Нет, это просто «Министерство внутренних и чрезвычайных реформ»! И ведь действительно. «Крестьянский вопрос», то есть реформа, – проводит МВД. Подавление бунтов после «решения вопроса» – тоже.
Министерство внутренних дел давно превратилось во что-то вроде «пожарной команды» в масштабах всего государства. Чума в Ветлянке Астраханской губернии, – МВД организует карантин, проводит врачебное обследование, изолирует больных и как бы заодно уж подавляет мятежные поползновения запуганных «чёрной смертью» крестьян. Массовый падёж скота в Вологодской губернии – и снова МВД высылает команды, вводит карантин, изолирует и подавляет. За порядок в империи – опять с МВД спрашивают, хотя МВД – это только большая канцелярия с разнородными отделами. Если здесь что-то и движется – так только бумаги. У министра МВД три товарища! Ни у одного министра в империи стольких заместителей нет! Да ещё «Совет Министерства», который может хоть дни и ночи напролёт заседать, – результатом станет только очередная филькина грамота и головная боль…
Реформировать МВД пытались много раз, и каждый раз реформа заканчивалась очередной несуразицей: в состав министерства добавлялись совершенно лишние управления, департаменты, отделы, что только увеличивало (додумались – статистику сюда же) хаос. Зато при градоначальнике, при полицейских департаментах и канцеляриях возникали новые сыскные отделы и тайные отделения.
И пусть. Пусть хаос. Но только внутри. А снаружи чтобы всё выглядело дельно, быстро, эффективно. И, конечно, министр должен быть доверенным лицом Государя. Иначе долго на своём обширном поприще не усидит…
Но сейчас главным было другое. Что-то затевалось, что-то происходило вокруг. Словно плелась невидимая паутина. Крепкая, – не разорвать. И кто её плетёт, – вот вопрос. Списочек-то больно уж обширным получается…
Лев Саввич знал многое, очень многое. Но не всё. И то, чего он не знал, его начинало пугать.
Городового, упустившего террориста, стрелявшего в шефа жандармов, нашли в тот же день. Он явился в министерство под вечер, ещё румяный после уличного дежурства. Браво вошёл, браво доложился.
– Как? – не поняв, переспросил Маков.
– Кадило, – повторил городовой, тараща глаза. Пояснил смущенно: – Фамилие, значит, у нас такое.
– Ну, хорошо, что хоть не Паникадило, – пошутил Маков.
Взглянул на городового и понял: этот никаких шуток не понимает.
– Из духовного звания, что ли? – уточнил он.
– Никак нет. Из крестьян мы, Грязовецкого уезда Вологодской губернии…
– A-a… То-то ты на «о» нажимаешь… Давно служишь?
– Городовым? Уже третьи месяц как. А до того…
Маков взмахом руки остановил его.
– Садись, Кадило. И учти: рассказывай только правду. А после того как выйдешь из этого кабинета – сразу же всё забудь. Понял?
– Дык… Ваше высокопревосходительство… Об чем рассказывать-то?
– О том, как ты нигилиста, стрелявшего в генерала Дрентельна, в кабак отпустил. Поправить здоровье…
Кадило неслышно присел на краешек кресла, словно ноги, наконец, не удержали.
– Дык… Меня в околотке уже спрашивали. Всё записали.
Городовой покраснел, как мальчишка, – вот-вот слёзы брызнут из выкаченных голубых глаз. Маков поморщился:
– Да читал я, читал твой рапорт…
– Рапорт не мой, дозвольте доложить. Я рассказывал, – писарь писал.
– Хорошо, – устало сказал Маков. – Теперь расскажи мне сам всё, снова, и не так, как рассказывал для писаря.
– Как же-с? – ещё более выкатил глаза Кадило.
– Ну… – Маков пошевелил в воздухе пальцами. – Скажем, так, как будто ты рассказываешь об этом своему товарищу-городовому.
И городовой, волнуясь и подбирая слова, рассказал. Почти слово в слово то, что было написано в рапорте.
Лев Саввич вздохнул. Действительно, чего ещё было ждать от этого малограмотного парня, который, наверное, всё ещё посылает часть жалованья в родную деревню.