Иафет в поисках отца - Марриет Фредерик. Страница 2

Я начал мое описание с такого низкого предмета, как лавка, для того, чтобы возвысить моего наставника в мнении читателя, когда я буду описывать его особу и личные достоинства.

Мистеру Кофагусу было около сорока пяти лет, когда я в первый раз был представлен ему в приемном зале воспитательного дома. Он был среднего роста, имел сухощавое лицо, крючковатый нос, маленькие веселые глаза и огромный рот, оттянутый в одном углу книзу. Толстое туловище его имело в середине весьма значительное возвышение, которое он любил поглаживать с большим снисхождением. Несмотря на достоинство верхней половины тела, ноги представляли собой две тонкие спички, так что Кофагус походил на известную птицу из породы цапель.

Одежда его состояла всегда из светло-фиолетового сюртука и такого же цвета жилетки, белого галстука и, высокого воротника рубашки, в который он мог скрыть свою физиономию; в правой руке он носил всегда толстую черную трость с золотым набалдашником, точно так, как представляют в карикатурах доктора на консилиумах, но разговор и манеры его были еще страннее фигуры: когда он начинал говорить, то всякий почел бы это за шум от полета какой-нибудь стаи птиц. Сверх того, он имел привычку примешивать всюду «гм», что составляло промежуток в его мысли, которую он всегда оканчивал любимыми словами «и так далее».

После разговора он отходил обыкновенно в другую часть комнаты, в угол или к печке, приложив трость к носу и нагнув голову на сторону с самодовольным выражением.

Когда я был представлен ему, он говорил с двумя смотрителями.

— Вот мальчик, — сказал один из них, — его зовут Иафет.

— Иафет! — сказал Кофагус. — Гм… по писанию Сим, Хам… гм… и так далее. Этот мальчик читает?

— Очень хорошо и так же хорошо пишет. Рекомендую его вам как милого ребенка, Кофагус.

— Читает, пишет, разбирает по складам… гм! Внедрим в него начала аптекарского искусства… писать сигнатурки… гм… потом будет человеком, доктором медицины… и так далее, — говорил Кофагус, ходя вокруг меня и вращая тростью перед моим носом и по временам рассматривая мою физиономию наблюдательным оком.

После этого осмотра я был отпущен, а на следующий день одет с ног до головы в новое платье и приведен привратником в лавку Кофагуса, которого, впрочем, не было, когда я к нему явился.

Глава II

За конторкой стоял высокий краснолицый молодой человек, но казалось, что румянец этот был в нем признаком чахотки. Он делал пакеты по рецептам, а возле него стоял чумазый мальчуган с ящиком для доставки всех лекарств по адресам. Молодой человек, стоявший за конторкой, был помощник Брукс, которому оставалось еще учиться полтора года. По прошествии этого срока друзья его хотели самого его сделать хозяином, и это заставило Кофагуса взять меня, выучить и сделать помощником, когда выйдет Брукс. Этот молодой человек был очень тих, любезен и снисходителен ко мне и мальчику-разносчику. Последний служил Кофагусу из-за одного насущного хлеба. Привратник, рассказав Бруксу, кто я, оставил меня с ним одного.

— Хотите ли вы быть аптекарем? — спросил меня Брукс с приветливой улыбкой.

— Я не вижу причин, почему бы мне не хотелось этого, — ответил я.

— Погодите немного, — сказал мальчик, который стоял с ящиком, — вы еще не испытали начал.

— Молчи, Тимофей! — вскрикнул Брукс. — Это очень понятно, что тебе начала, как называет Кофагус, не нравятся. Теперь отправляйся скорее с лекарством вот по этим адресам, понимаешь ли?

— Еще бы не понять, я ведь читаю почти все ваши латинские надписи и думаю сам начать торговать на днях.

— А я думаю тебя вздуть, если ты в другой раз так долго будешь зевать на вывешенные картинки.

— Этим-то я всему и научаюсь, — ответил, смеясь, Тимофей, выходя со своими посылками.

Только Тимофей вышел, вошел Кофагус.

— Эге, это Иафет, вижу, — сказал он, подымая свою трость. — Ничего дурного не делать… работать… гм. Мистер Брукс, выучите этого мальчика всем началам… и так далее.

Тут Кофагус отнял трость от носа, показал на железную ступку и потом ушел в заднюю комнату. Хотя я ничего не мог заключить из этого, но господин Брукс сейчас же понял, в чем дело. Он вытер ступку, положил туда чего-то, показал, как толочь, и предоставил мне эту работу. Через полчаса я понял, почему Тимофей имел такое отвращение к так называемым Кофагусом началам его искусства. Работа эта была ужасна, пот лил с меня градом, я почти не мог поднять рук. Кофагус проходил мимо и, видя, как я ворочал тяжелой железной ступкой, говорил мне:

— Хорошо, будущий доктор медицины и так далее. Мне стало ясно, что это слишком трудная дорога к известности, и я остановился перевести дух.

— Иафет, что ли? Гм. Фамилия? И так далее.

— Мистер Кофагус желает знать вашу фамилию, — перевел мне Брукс.

Я забыл сказать читателям, что детям в воспитательном доме дают сверх имени фамилию, и по записке, которую нашли в корзине, я получил фамилию подписавшейся особы.

— Фамилия моя Ньюланд, — ответил я.

— Ньюланд, гм! Славная фамилия, все полюбят ее непременно… гм, и так далее, — говорил Кофагус, уходя из лавки.

Я опять принялся за свое обучение. В это время Тимофей возвратился с пустым ящиком и засмеялся, увидев меня за работой.

— Нравятся ли вам начала… гм, и так далее, — сказал Тимофей, передразнивая Кофагуса.

— Не слишком трудные, — ответил я, отирая пот.

— Это было мое занятие до вашего прибытия, и я в продолжение года не выбрался еще из этих начал и думаю, что при них останусь.

Брукс заметил, что я устал, и велел мне оставить работу, чем я был очень обрадован и, повинуясь его приказанию, сел в углу лавки.

— Кажется, я окончил свою работу ante prandium (до обеда), — сказал Тимофей, кладя корзину под конторку.

— Нет, Тимофей, — ответил Брукс, — тебе еще надобно сходить post prandium (после обеда), только убрав прочь post.

Когда обед был готов, Кофагус и Брукс пошли в заднюю комнату, оставив меня с Тимофеем, чтобы дать знать, если придут покупатели.

Теперь удобный случай познакомить читателя с Тимофеем, потому что он будет играть важную роль в рассказе. Тимофей был мал ростом для своих лет, но прекрасного телосложения; у него было овальное лицо темного цвета, серые глаза, которые сверкали из-под длинных ресниц и притом так были косы, что встречались; он был ряб, но только вблизи рябинки его были заметны. Физиономия его всегда выражала веселость; он имел такое плутовское личико, что с первого взгляда нравился всякому, и я подружился с ним сейчас же.

— Откуда, Иафет, вы к нам попали?

— Из воспитательного дома, — ответил я.

— Вы не имеете ни друзей, ни родных?

— Если и имею, то по крайней мере не знаю, где они, — ответил я очень серьезно.

— Ну, не задумывайтесь об этом. Говорят, что я тоже воспитанник сиротского дома, но я не обижаюсь, только бы поскорее позвали обедать. Отец или мать, кто бы они ни были, бросили меня на произвол судьбы, да не унесли с собой моего аппетита. Я удивляюсь, как хозяин так долго изволит кушать, а Брукс ест менее птицы. Как ваша фамилия, Иафет?

— Ньюланд.

— Ньюланд… А моя, если угодно знать, Олдмиксон, к вашим услугам. Мне досталось это имя в наследство от насоса, находящегося в сиротском доме, на котором было написано «Тимофей Олдмиксон», и смотритель почел, что это название не хуже других; таким образом меня и окрестили, по имени мастера насоса, водою того же насоса, а когда я приобрел достаточную силу, то меня заставляли накачивать воду из того же насоса. Этим насосом я был занят в продолжение целого дня и называл свое занятие «работой при моем отце». Немногие сыновья беспокоили столько своих родителей, как я, и немногие так их ненавидели. Теперь, Иафет, я из вас высасываю все, что могу, по старой привычке.

— Следовательно, вы скоро высосете из меня все, потому что недолго рассказывать вам мою историю, — ответил я. — Но опишите, пожалуйста, что за человек наш хозяин?