Корабль-призрак - Марриет Фредерик. Страница 13

— Человек бережливый раньше должен заботиться о том, чтобы его сбережения находились в сохранном месте, а здесь далеко не сохранное и не надежное место. Выслушайте меня, Амина! Я имею небольшой домик, окруженный со всех сторон жилыми домами, которые являются друг для друга взаимной защитой в случае беды; я собираюсь покинуть этот дом, быть может, навсегда, так как намерен отправиться с первым отплывающим судном в Индийский океан!

— В Индийский океан? Зачем? Разве вы не говорили вчера, что у вас есть тысячи гильдеров, и что вы не имеете нужды в деньгах?

— Да, это так, и денег у меня достаточно, тем не менее я должен уехать, этого требует мой долг. Не расспрашивайте меня дальше, а выслушайте, что я хочу вам предложить. Пусть ваш отец поселится в моем домике, и пусть он сберегает и охраняет его в моем отсутствии; он сделает мне большое одолжение, если согласится на это, и вы должны постараться убедить его. Там вы будете в безопасности. Ему я хочу также поручить на хранение и мои деньги. Они мне в настоящее время не нужны, а взять их с собой я не могу и не хочу.

— Моему отцу нельзя поручать денег; он слишком пристрастен к ним!

— Но для чего и для кого копит ваш отец? Ведь он не может унести деньги с собой, когда умрет? Значит, он копит их для вас! А раз это так, то я могу быть уверен, что мои деньги будут сохранны.

— Так уж лучше поручите их прямо мне, и тогда я поручусь, что они будут целы! Но скажите, зачем вы хотите рисковать своей жизнью, скитаясь по морям, когда у вас есть такие хорошие средства, что вы можете считать себя обеспеченным на всю жизнь?

— Не спрашивайте меня об этом, Амина! Это моя сыновняя обязанность, мой священный долг; больше я вам ничего сказать не могу, по крайней мере теперь!

— Если это ваш долг, то я не стану больше вас расспрашивать. Но поверьте, мной руководило не женское любопытство, а лучшее чувство!

— А какого рода было это лучшее чувство? — спросил Филипп.

— Я сама едва могу это определить, — промолвила молодая девушка, — вернее всего, это были слившиеся воедино различные хорошие чувства: чувство благодарности, уважения, расположения, доверия и доброжелательства к вам. А разве всего этого не достаточно?

— Действительно, этого даже, пожалуй, слишком много! Я, право, не знаю, как я мог заслужить все это за короткое время нашего знакомства, тем не менее я и сам испытываю все эти чувства и даже более того по отношению к вам, Амина. И если вы действительно так хорошо расположены ко мне, то окажите мне услугу, уговорите вашего отца покинуть это уединенное жилище и переселиться в мой дом!

— А куда же думаете выехать вы сами?

— В случае, если ваш отец не согласится принять меня в качестве своего жильца на короткое время, так как я пробуду здесь, вероятно, очень недолго, то постараюсь приютиться где-нибудь по соседству; если же он не откажется, то я хорошо заплачу ему за свое пребывание, при условии, конечно, что вы не будете ничего иметь против моего пребывания в доме!

— Что же могу я иметь против этого? — сказала девушка. — Наше жилище небезопасно, вы нам предлагаете надежное убежище в вашем доме! Было бы в высшей степени несправедливо и неблагодарно с нашей стороны изгнать вас из-под вашего же родного крова!

— В таком случае убедите отца, Амина! Мне ничего не надо, я не хочу никакой платы за свой дом; напротив, я буду считать, что вы мне делаете одолжение: ведь для меня было бы большим горем уехать отсюда, не будучи уверенным в вашей безопасности. Так обещаете мне, что вы это устроите?

— Я обещаю употребить все старания. Я могу даже прямо сказать вам, что это так и будет, как вы желаете: я знаю свое влияние на отца. Вот вам моя рука! Довольны вы теперь?

Филипп жадно схватил протянутую к нему маленькую ручку, и чувство взяло в нем верх над сдержанностью: он поднес ее к губам и заглянул в лицо Амины, чтобы убедиться, не гневается ли она за его смелость. Но ее темные глаза смотрели на него в упор, как тогда, когда она решала, впустить ли его в дом или нет, смотрели так, как будто она хотела прочесть самые сокровенные его мысли, но не отнимала у него руки.

— Не сомневайтесь, Амина, вы можете доверять мне, — сказал Филипп, целуя еще раз ее руку, — я никогда не злоупотреблю вашим доверием!

— Надеюсь… я думаю… нет, я в этом уверена! — сказала она.

Филипп выпустил ее руку. Амина села на свое прежнее место, и некоторое время оба молчали, дав волю своим думам. Наконец девушка заговорила первая.

— Мне кажется, я слышала от отца, что ваша матушка была очень бедна и не совсем в своем уме… и что в вашем доме есть комната, которая оставалась запертой в течение многих лет!

— Да, вплоть до вчерашнего дня!

— И там, в этой комнате, вы и нашли все эти деньги? Разве ваша матушка не знала об этих деньгах?

— Нет, она о них знала и, умирая, говорила о них!

— Без сомнения, была какая-нибудь уважительная причина не отпирать эту комнату?!

— Конечно, причина была!..

— Какая, Филипп? — спросила робким, ласковым голосом девушка, словно она опасалась рассердить его своим вопросом.

— Я не смею сказать вам этого, по крайней мере, не должен говорить. Но если хотите, я скажу вам, что это был страх перед привидением! Этим вы должны удовольствоваться.

— Каким привидением?

— Мать моя утверждала, что она видела призрак моего отца!

— А вы как думаете, это в самом деле был его призрак?

— Я в этом ничуть не сомневаюсь; ей действительно явился мой отец! Но я не могу сказать вам ничего больше, Амина, прошу вас, не расспрашивайте меня. Теперь комната эта отперта, и нет никакого основания бояться, что призрак появится снова.

— Да я этого вовсе не боюсь, — проговорила Амина и задумалась. — Но, — продолжала она немного спустя, — это разве не находится в связи с вашим решением отправиться в Индийский океан?

— На это я еще отвечу вам: да, это побудило меня пуститься в плавания! Но вот и все, что я могу вам сказать. Не спрашивайте меня, Амина, ни о чем больше: мне тяжело отказывать вам, а вместе с тем мой долг повелевает мне молчать!

Некоторое время никто из них не проронил ни слова, затем девушка опять заговорила:

— Вы так дорожите той священной реликвией, что мне невольно приходит на ум, что она находится в связи с вашею тайной. Разве это не так?

— В последний раз я скажу вам: да, это так! Но больше ничего не скажу.

На этот раз голос его звучал строго, сурово, почти грубо, и это не осталось без влияния на молодую девушку.

— Вы так поглощены посторонними мыслями, что не уловили даже лестного для вас внимания с моей стороны, которое я выказала вам, принимая такое живое участие в ваших делах!

— Нет, нет, я это чувствую, но простите меня, Амина, если был несколько груб! Право, я вам очень признателен, но надо помнить, что тайна эта не моя. Видит Бог, я желал бы, чтобы она никогда не была мне известна: ведь она рушила все мои надежды на счастье в жизни.

Филипп замолк, удрученный своим горем, но когда он поднял голову, то увидел, что Амина смотрела на него своими темными ласковыми глазами, смотрела проницательно и вдумчиво.

— Что, вы хотите прочесть мои мысли? — спросил Филипп. — Хотите узнать мою тайну?

— Вижу, что эта тайна удручает вас! По всему видно, это должна быть, без сомнения, страшная, ужасная тайна, если она может так угнетать такого человека, как вы!

— Где вы научились быть такой смелой, Амина? — спросил Филипп вместо ответа, желая переменить разговор.

— Обстоятельства делают человека смелым или боязливым; люди, привыкшие ко всяким трудностям и опасностям на своем пути, не боятся их!

— А где вы их встречали в своей жизни?

— Где? Да прежде всего в той стране, где я родилась, и потом после, во время всех наших скитаний.

— Не расскажете ли вы мне о вашем прошлом, Амина? Вы знаете, что я могу сохранить в тайне то, что мне доверят!

— Что вы умеете сохранять в тайне то, что вам доверили, это я слишком хорошо знаю, вы это мне блистательно доказали! Но мне этого вовсе не нужно, и, помимо всяких гарантий, я считаю, что вы имеете некоторое право узнать кое-что о той, которой вы спасли жизнь. Я не могу рассказать много о себе, но что могу, то расскажу. Отец мой, еще будучи мальчиком, находясь на торговом судне своего отца, был захвачен в плен маврами и продан в рабство одному хакиму, то есть ученому, врачу, в той стране. Обнаружив в моем отце большие способности, хаким обучил его своему искусству и сделал его своим учеником и помощником. По прошествии нескольких лет отец не только постиг всю премудрость своего учителя, но даже превзошел его в его познаниях, но, как раб, должен был работать на своего господина. А вам известно, как и всем в этом городе, что мой отец жаден до денег, и его мечтой было разбогатеть так же, как его господин, и прежде всего купить себе свободу. Чтобы достигнуть своей цели, он стал поклонником пророка, т. е. принял ислам. После того он стал свободным и, сбросив с себя рабство, стал лечить за свой собственный счет. Вскоре он взял себе жену из арабского племени, дочь богатого арабского шейха, которому он вернул здоровье, и окончательно поселился в его стране. Там я и родилась. Отец мой быстро накоплял богатства, так как слава его, как искусного врача, распространилась далеко. Но когда от его руки умер сын одного бея, то на него обрушилось беспощадное гонение, и ему пришлось бежать из страны, причем он потерял все свои богатства. Мать моя и я последовали за ним; он нашел убежище у одного племени бедуинов, среди которых мы прожили несколько лет. Среди них я привыкла к быстрым, далеким переходам, к диким набегам, к поражениям и битвам и даже к беспричинной зверской резне. Но бедуины не щедро вознаграждали услуги отца, а деньги отец ставил выше всего и ради них был готов на все. Прослышав, что бей умер, он возвратился снова в Каир и стал по-прежнему заниматься своей практикой. Здесь он снова стал скоплять богатства, в чем ему никто не мешал до тех пор, пока сумма их не возросла настолько, что возбудила зависть нового бея; но, по счастью, отца предупредили ° намерениях властителя, и он успел вовремя бежать, захватив с собой лишь часть своих богатств. Небольшое судно доставило нас в Испанию. Однако отцу не суждено было долго владеть накопленными им богатствами, и всякий раз, когда они накоплялись у него, случалось что-нибудь такое, вследствие чего он их лишался и оставался опять ни с чем. И вот перед тем, как мы переселились сюда, в эту страну, отца моего ограбили так, что мы опять ничего не имели; но за эти три или четыре года, что мы здесь, он опять накопил кое-что, откладывая каждый грош. Вот и все, что я могу сказать о себе.