Приключение собаки - Марриет Фредерик. Страница 35

— И я стою за то, чтобы сейчас же попробовать, что пользы языки чесать?! Я поклялся извести эту собаку: нам двоим с нею тесно на белом свете!

— Что же, я ничего не имею против этого и желаю вам счастья, — сказал Кобль, — но только если вам удастся убить ее, то будь я епископ!

— Будь я архиепископ, если я этого не сделаю! — засмеялся Костлявый. — Пойдемте, капрал!

— Молодчина этот Костлявый! — сказал ему вслед один из матросов.

— Я того мнения, что сам он — сверхъестественное существо, — сказал Билль Спюрей, — ничего он на свете не боится.

Теперь совещание продолжалось между Костлявым и капралом, тогда как остальные разбрелись.

Ванслиперкен поручил капралу отвезти прачке его грязное белье. Но так как капралу было неприлично в его чине таскать узел с грязным бельем, то он решил для этой надобности взять с собой Костлявого, и тогда, под предлогом не спускать с глаз собаку, капрал мог захватить и ее с собой. Задумано — сделано!

Высадившись на берегу, Костлявый стал звать собаку, но та не шла к нему; пришлось позвать капралу, и Снарлейиоу, не предчувствуя грозившей ему беды, подбежал к ван-Спиттеру, который с отчаянным мужеством ухватил ее за хвост и, размахнувшись, со всей мочи ударил ее о ствол близстоявшего дерева. Собака без признаков жизни упала на землю, как только капрал выпустил ее из рук.

— Ну-ка, еще разок, капрал, чтобы нам быть уверенными! — сказал Костлявый.

Ван-Спиттер, теперь совсем расхрабрившись, схватил собаку опять за хвост и еще раза два-три ударил ее головой о дерево.

— Ну, теперь, я полагаю, ее песня спета!

— Mein Gott, да! Это не подлежит сомнению! — подтвердил капрал.

— Теперь надо ее зарыть! Где бы раздобыть заступ?

— Если мы спросим у кого-нибудь заступ, у нас спросят, на что он нам, — заметил капрал. — Вот канава, зароем ее как попало, все равно она больше не встанет.

Костлявый, не долго думая, стащил труп Снарлейиоу в канаву и, собрав со всей канавы громадное количество опавшей листвы, засыпал ею собаку фута на два глубины.

— Ну, так ее не разыщут, тем более, что никто не будет знать, где ее искать. Но нам следует спешить: мы и то слишком долго провозились здесь!

И они отправились к прачке, сдали ей узел и вернулись обратно на судно, где рассказали о всем экипажу.

Все были очень довольны, что избавились, наконец, от этой ненавистной собаки, но Кобль по-прежнему недоверчиво качал головой.

— Я не я буду, если эта проклятая собака завтра не вернется! — сказал он.

Между тем Ванслиперкен, выйдя из гостиницы, положительно не мог прийти в себя от всего, что с ним случилось. Если эта проклятая женщина знала, что он ходит в дом еврея Лазаруса, то она могла выдать не только его, Ванслиперкена, но и самого Лазаруса, и он решил отправиться прямо к старому еврею и рассказать ему о том, что они открыты, что их заговор обнаружен, и что всем им грозит неминуемая беда. Чуть держась на ногах, он постучался к еврею и сообщил ему о своих страхах.

— Да кто же эта женщина, о которой вы говорите, лейтенант?!

— Могги Салисбюри!

— Она! Ну, так идите себе спать, мой милый лейтенант, ведь она — одна из наших, да и муж ее тоже! От них нам не грозит никакой опасности! Это — люди надежные, идите спать, лейтенант! — и старик выпроводил Ванслиперкена за дверь.

Ванслиперкен поплелся к набережной, но так как было уже очень поздно, то его шлюпка, прождав его заполночь, вернулась на судно. И вот, в то время, как он стоял на пристани и размышлял, как бы ему попасть на судно, что-то холодное коснулось его руки. Он вздрогнул и увидел перед собою Снарлейиоу, который терся о него своей мордой. «Как ты сюда попала, моя бедная собака?» — спрашивал он, но, конечно, не получил ответа. В это время из будочки сторожа высунулась голова перевозчика, который предложил Ванслиперкену свои услуги, и обрадованный лейтенант со своей собакой вскоре очутились на палубе «Юнгфрау». Здесь никто не встретил их, все спали, полагая, что командир не вернется. Было около трех часов утра, и потому Ванслиперкен, не желая, чтобы кто-нибудь знал, что он вернулся, тихонечко прошел в свою каюту в сопровождении Снарлейиоу, разделся впотьмах, не потребовав света, и лег спать, мечтая о том, как он задаст всем поутру за то, что никто не стоял на вахте, когда он вернулся, никто не окликнул и не встретил его.

Снарлейиоу, ошеломленный ударами головой о дерево, замер, но отнюдь не подох: его крепкий череп не так легко было проломить. Очнувшись часа два спустя, он выбрался из-под листвы и добрался до пристани, но шлюпки уже не было, и ему пришлось ждать другого удобного случая, чтобы попасть на судно, когда так кстати явился его господин.

ГЛАВА XXXII. Кто подслушивает, тот редко слышит что-нибудь хорошее о себе

Когда люди стали мыть палубу, Ванслиперкен пробудился, и так как ему было известно, что никто не знал об его возвращении, то он, встав с постели, осторожно приотворил люк, чтобы слышать, что будут говорить между собой матросы.

— Эй, Кобль! — окликнул голос Спюрея. — Что-то скажет шкипер, как увидит, что его собака исчезла!

— Я не думаю, что она так-таки и пропала! — отозвался Кобль.

— Но Костлявый клянется, что на этот раз с ней порешил и схоронил ее на два фута глубины!

— Он и тогда клялся! Что ж из этого? А я вам говорю, что это чертово отродье сродни своему господину, и пока он жив, будет жива и его собака. А когда он подохнет, подохнет и она вместе с ним, отправившись вместе с ним к дьяволу.

— Аа, так ты хотел бы отправить и меня на тот свет, старый негодяй! Погодите, я всем вам покажу! — бормотал про себя Ванслиперкен.

— Ну, уж если собаку извести нельзя, так Костлявого и подавно: он самого черта не боится, этот парень!

— Уж недаром его Бог послал сюда! Он уже два раза увернулся от шкипера, и я готов поручиться, что он никогда не лишить его жизни.

— Так значит, они уже знают об этом! — пробормотал Ванслиперкен, побледнев.

— Да, Костлявый наш — заколдованный, и ничто его не возьмет, ни пуля, ни нож, ни вода! За это я готов поручиться! — продолжал Кобль.

— Эй, сторонись, Кобль, не то я замочу тебе нога!

— Ну, это не так-то легко: я, брат, сегодня в сапогах! — отозвался старик.

Ванслиперкен услышал, как люди перешли в другую часть палубы, и теперь уже слова говорящих не доносились до него; но он знал теперь, что было покушение на жизнь Снарлейиоу, и что виновником был все тот же Костлявый, и лейтенант позвонил.

— Эй, ребята, да ведь шкипер на судне!

— Да когда же он, черт возьми, вернулся?

— Во всяком случае не в мою вахту! — сказал Кобль.

— Не в вашу ли, Шорт?

— Нет! — отозвался Шорт.

— Верно, в вахту капрала, только он меня не звал и даже, вероятно, наверху не был; он никогда не стоит своей вахты!

На звонок командира должен был отозваться или капрал, или Костлявый. Первым явился капрал.

— Капрал, где моя собака? Я вчера вернулся поздно и не нашел ее в каюте, куда вы ее увели?

— Это моя вина, мингер, сознаюсь… я взял ее с собою на берег, чтобы не оставлять без себя на судне, и отправился к прачке, как вы приказали. Я пробыл там недолго, а когда вышел, то собака пропала, — и я нигде не мог ее отыскать!

— Хм! Вы брали с собой Костлявого?

— Да, мингер, брал, чтобы нести узел!

— Где же он был, когда вы были у прачки?

— Ходил где-то поблизости!

— Ну, так я вам скажу, что это он убил и зарыл мою собаку! Он воспользовался вашим отсутствием!

— О, mein Gott, mein Gott!.. Так собака подохла?

— Да! — воскликнул Ванслиперкен, отлично знавший, что собака жива и спит теперь за занавеской на его кровати, но сделал это умышленно, чтобы напугать Костлявого. — Я же задам этому негодяю! Не забудет он меня, клянусь честью! Можете идти, капрал, больше вы мне не нужны.

Выйдя от командира, ван-Спиттер пошел сообщить о всем Костлявому. — «Аа… так собака издохла! — теперь пусть хоть повесят меня, а собаки все-таки нет!» — думал бедняга.