Сто лет назад - Марриет Фредерик. Страница 13

Пищевых припасов у нас на этот раз также было вволю, так как нас снабжали всем необходимым во всех попутных деревушках; кроме того, наш эскорт добывал в лесу сколько угодно всякого мяса и дичи, так как каждый из этих людей был прирожденный охотник, и у каждого был лук и стрелы. Все было бы прекрасно, если бы только нас не тревожила неизвестность относительно того, куда нас ведут, чего нам никак не удавалось узнать от наших спутников или, вернее, провожатых. Я почти постоянно думал о Уине и минутами раскаивался в том, что не остался с нею, опасаясь попасть в несравненно худшее рабство. Но при воспоминании о страшном дьявольском взгляде старого короля опять начинал думать, что так, как я поступил, было, пожалуй, лучше для нас обоих. Но за то теперь, когда судьба разлучила меня с моей прекрасной госпожой, я не мог не думать о ней, о ее милом, ласковом обращении со мной, ее чистой, детской привязанности ко мне, и как это ни странно, но я чувствовал, что и я люблю эту молодую женщину настоящей глубокой любовью, хотя она и чернокожая, люблю, так как не в силах не любить ее.

Но вот наши путеводители объявили, что теперь нам предстоит пройти несколько миль владениями другого короля, и что они не могут ручаться, как нас встретят здесь. Впрочем, это вскоре стало всем нам ясно, так как мы увидели позади себя отряд других негров, которые следовали за нами шаг в шаг, хотя и не нападали. Немного спустя другой, более многочисленный отряд преградил нам путь, и мы увидели себя окруженными. Тогда начальник нашего отряда приказал готовиться к бою. Нас он также вооружил крепкими копьями, так как это было единственное оружие, которым мы умели достаточно ловко владеть, и просил биться с общим врагом. Наш отряд был куда малочисленнее неприятельского, но зато у нас были все только отборные воины. Мы, белые, держались в кучке, порешив между собой защищаться до последней крайности, если на нас нападут, но не вмешиваться в битву без особой надобности.

Битва или, вернее, стычка произошла тут же в лесу без всяких предварительных приготовлений. Все кинулись врассыпную и, прячась за стволами деревьев, принялись пускать свои стрелы друг в друга, не принося никому серьезного урона. Но по прошествии некоторого времени они схватились врукопашную, и так как начальник нашего отряда убил начальника неприятельского отряда, то неприятель отступил как раз в тот момент, когда небольшой свежий отряд их устремился на нас, белых. Однако, видя, что мы намерены защищаться и не сдадимся без боя, а также, что люди нашего отряда спешат к нам на помощь, новый отряд, не вступая в бой, повернул назад и принял участие в общем бегстве. Тем не менее в наших руках осталось несколько человек раненых и пленных. Большинство из них были ранены птичьими стрелами, но так как бородки этих стрел изогнуты в виде французской буквы S, то извлечение их крайне болезненно. Я заметил, что единственным лечением ран являлась какая-то трава, которую они предварительно жевали, затем накладывали на раны; если же была повреждена кость, то рана считалась смертельной.

Теперь мы продолжали путь на восток, чтобы вновь вступить во владения нашего короля. Пленных и раненых мы оставили в ближайшей деревне, где получили еще подкрепление. Мы дали крюка, чтобы избежать встреч с этим враждебным племенем, и продолжали свой путь спокойно и без помех. На восьмые сутки, когда мы сделали привал, чтобы отдохнуть, один из наших воинов, взобравшийся раньше нас на пригорок, стал кричать и махать нам рукой. Мы побежали к нему и, очутившись на вершине холма, с неописуемой радостью увидали британский флаг на Сенегальском порте по ту сторону реки. Теперь мы поняли, что тем или иным способом наши соотечественники разыскали нас и потребовали нашего возвращения за известный выкуп. Так оно и оказалось; губернатор наш, узнав, что мы находимся в плену у короля этого племени, предложил ему приличный выкуп за нас, и король согласился вернуть нам свободу. Впоследствии мне удалось узнать, что король оценил нас по пятидесяти шести шиллингов с человека. Губернатор принял нас чрезвычайно ласково, затем отправил на наше судно, которое с полным грузом стояло на рейде, готовясь на другой день выйти в море. На судне нас встретили товарищи и сослуживцы, как воскресших из мертвых, так как считали нас давно погибшими.

На другой день мы снялись с якоря и после вполне благополучного плавания вернулись в Ливерпуль.

ГЛАВА VIII

Ливерпульские дамы чрезвычайно любезны ко мне. — Меня представляют капитану Левии. — Снова отплываю в Сенегал. — Узнаю о заговоре относительно захвата судна, но нахожу возможность предотвратить его. — Меня благодарит и вознаграждает судовладелец. — Предпринимаю поездку в Лондон с капитаном Левии. — Попутно нас задерживают разбойники с большой дороги. — Заезжаем в таверну. — Разгульная, городская жизнь. — Переезжаем в уютный пансион для приезжающих. — Сталкиваемся с правительственным сыщиком. — Возвращаемся в Ливерпуль.

Так как наш капитан прекрасно отрекомендовал меня как образцового и весьма полезного офицера, кроме того, я и раньше был на хорошем счету у судовладельца, то по возвращении моем из Сенегала я был принят чрезвычайно хорошо и с несравненно большим вниманием, чем бы подобало молодому человеку в моем чине и моем возрасте; мне тогда было всего двадцать три года.

Мой плен у негров и рассказ о моих приключениях также возбуждали большой интерес. Сначала меня много расспрашивали об этом ливерпульские джентльмены, затем и одна дама, супруга одного крупного коммерсанта, слышавшая от мужа кое-что о моих приключениях и заинтересовавшаяся ими. Убедившись, что я довольно приличный и довольно воспитанный молодой человек, с манерами более изысканными, чем у большинства моих товарищей и сослуживцев, она решилась пригласить меня к себе на вечер, чтобы я развлек и позабавил ее друзей рассказами о моих приключениях. Все эти дамы особенно интересовались негритянской королевой Уиной, расспрашивали о самых мельчайших подробностях ее внешности, ее наряда и убора, и всячески старались угадать и уловить, было ли между мной и ею что-нибудь похожее на интригу. Они лукаво грозили мне розовыми пальчиками, когда я торжественно уверял, что ничего подобного не было, а две или три из них ласками и хитрыми уловками пробовали заманить меня в какой-нибудь дальний уголок и там старались выпытать у меня признание в том, что, по их мнению, было истиной, хотя я все время упорно отрицал их предположения.

Когда им, наконец, надоело расспрашивать меня о негритянской королеве, они принялись расспрашивать меня обо мне самом, и каким это образом я оказался не таким неуклюжим медведем, как остальные моряки дальнего плавания. На это я не мог ничего ответить, как только то, что в детстве я получил более тщательное воспитание; тогда они пожелали узнать, кто были мои родители, какое они занимали общественное положение, какого были происхождения и воспитания. Но не желая выдать своих семейных тайн совершенно посторонним людям, не желая говорить им о причинах, побудивших меня избрать столь скромное положение в жизни, я старался обойти все эти вопросы молчанием или отвечал уклончиво. Но это, по-видимому, только еще больше заинтересовало милых дам и усилило их расположение ко мне. В результате я получил очень много приглашений от этого избранного общества, невзирая даже на то, что мой скромный наряд моряка весьма мало соответствовал роскоши шелковых и бархатных камзолов и напудренных париков, украшавших в этих гостиных остальных кавалеров, как старых, так и молодых, ни атласным платьям с фижмами и фолбарами, оттенявшим прелести этих милых дам.

Сначала это не особенно меня радовало, но когда я постепенно освоился, то мне стало нравиться это общество. Вместе с тем явилась и новая забота — мое платье! Я стал стесняться своего костюма, особенно, когда замечал, что местные франты подносили лорнеты к глазам и принимались рассматривать меня, словно какое-то чудище. Однако, чувствуя за собой поддержку со стороны прекрасного пола, я находил в себе смелость пренебрегать мнением франтов. А дамы уверяли, что я прелестен в этом костюме, и были со мной чрезвычайно милы и любезны; одна пышная молодая особа, очень кокетливая, даже сказала мне, когда мы рядом стояли в глубокой нише окна, выходившего на море: «Раз вы умеете быть так скрытны по отношению к тому, что было между вами и маленькой негритянской королевой, то вы, конечно, можете рассчитывать на расположение многих здешних дам, которые умеют ценить в мужчине такую редкую скромность, особенно, если ею обладает такой привлекательный и интересный человек.» Но меня эта льстивая похвала не прельстила: у меня всегда почему-то стояла перед глазами та свирепая француженка, с виду такая же красивая, привлекательная, ласковая и в то же время такая жестокая, — и ее образ вызывал во мне неприятное чувство ко всем европейским дамам.