Сто лет назад - Марриет Фредерик. Страница 48

Я, конечно, стал всячески благодарить своего благодетеля, но он прервал меня, сказав:

— Я, сын мой, прислан сюда именно для того, чтобы блюсти здесь правосудие и требовать его от властей и судей по отношению к каждому человеку. Но это задача нелегкая в стране, где все помышляют только о накоплении богатств, совершенно не считаясь с тем, какими путями они их приобретают!

Затем Его Преподобие обратился ко мне с несколькими вопросами относительно моих родственников, моей семьи и связей, и я отвечал ему всю правду, ничего не скрывая, сказал ему, кто я и почему покинул в ранние годы родительский дом; после того он еще долго расспрашивал меня и, после двухчасовой дружеской беседы, отпустил меня, сказав на прощание:

— Знайте, сын мой, что вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, покровительство и на мою благодарность, как за ваше общее дело, так и за себя лично!

Прежде, чем я успел уйти, Его Преподобие сказал мне, что отправляет депеши в Лиссабон, и если я желаю уведомить моих друзей о предстоящем возвращении в Англию, то могу написать им, и он ручается, что они будут непременно доставлены в Англию. Понятно, я с радостью воспользовался этим предложением и попросил бы позволение самому отправиться с этим пакетботом, если бы не был задержан в Рио делами; мне предстояло еще получить деньги, вырученные от продажи конфискованного имущества Оливареца, которые я считал собственностью мистера Треванниона, и это получение денег задержало меня еще на шесть недель, в продолжение которых Оливарец был казнен через повешение на городской площади Рио.

Сумма, вырученная от продажи его имущества, равнялась 28 000 крузадо; не зная, что мне делать с этими деньгами, я обратился за советом к Его Преподобию, и он выдал мне чеки на Государственное Казначейство в Лиссабоне. Один из этих чеков я в скором времени отправил мистеру Треванниону с письмом и дубликатом первого моего письма к нему и другим письмом ему и Эми, сообщая о моем намерении вернуться в Ливерпуль при первой же возможности. Все это я отправил с португальским фрегатом, отправлявшимся в Европу не прямым путем, а с заходом во многие порты; я не хотел отправиться с этим судном, так как оно могло подолгу задерживаться в попутных портах. Но вскоре я стал рваться в Англию всей душой и решил ехать с первым отходящим в Европу судном. 1000 крузадо я на всякий случай оставил себе на путевые расходы, но за время моего пребывания в Рио в ожидании судна деньги эти постепенно расходовались. Наконец иезуит уведомил меня, что посылает срочные депеши в Лиссабон, и что если я желаю, то могу отправиться с этим маленьким, но чрезвычайно быстроходным судном. Я сердечно поблагодарил его, с радостью ухватился за его предложение и безотлагательно поспешил в свою комнату — собирать и укладывать свои вещи. Я сказал, что буду готов, и вручил капитану шебеки небольшую сумму, чтобы он приобрел на эти деньги все, что он сочтет нужным для меня в пути или необходимым для моего удобства. По его уходу я пошел проститься с Его Преподобием, с которым мы простились очень дружески, сердечно, затем я уже с вечера отправился на шебеку.

При легком ветре это маленькое судно было чрезвычайно быстроходно, но оно было слишком мелко для того, чтобы плавать в Атлантическом океане. Тем не менее, как утверждал ее капитан, эта шебека уже несколько раз переплывала океан, и он надеялся, что и это еще далеко не последний ее рейс.

Обыкновенно капитан шебеки избирал такой путь: он шел прямо к северу до Антильских островов, затем оттуда к Багамским островам, а оттуда уже прямо в Лиссабон. Экипаж состоял всего из восьми человек, не считая капитана, но так как судно имело не более 30 тонн водоизмещения, то и этого экипажа было достаточно. Мы шли ходко и благополучно, пока не достигли 24-го градуса северной широты; но когда мы пошли к востоку, чтобы перерезать Атлантический океан, нас настигла сильная буря, продолжавшаяся несколько дней.

К концу второй ночи я стоял на палубе, следя за бешеными порывами огромных зеленых волн, между которыми, словно птица, быстро неслось и ныряло наше маленькое судно.

Вдруг я увидел, что море впереди нас представляет собою одну сплошную массу белой пены, и в тот момент, когда нас подняло на гребень волны, я видел, что нас кинет непременно на эту пену; так оно и случилось. Крутясь и вертясь в этой клокочущей, как в кипящем котле, пене, покуда вал не миновал нас, мы затем были подхвачены новым набежавшим на нас сзади валом и брошены вперед с такой силой, что мне показалось, будто шебека разлетелась в щепки, когда она ударилась со всего маху о скалу и засела на ней. К счастью, это был мягкий коралловый утес, иначе мы бы все погибли. Следующая волна снова подняла нас и кинула еще дальше вперед, а когда она отхлынула, наша маленькая шебека засела высоко на сухом месте, сильно накренившись на бок и выставив наружу свою подводную часть.

Волны набегали и убегали, ревели и пенились вокруг нас, но уже не подымали больше шебеку и не смывали нас с палубы, потому что все мы повисли на снастях и держались за них. На наше счастье, нашу короткую толстую мачту, на которой был укреплен косой парус, не снесло, и мы провисели на снастях до утра, цепляясь за ванты и не обменявшись ни словом друг с другом.

По мере того как ночь близилась к концу, буря стихала и волны улеглись. Вода мало-помалу начинала отступать и уходить, и в промежутки, когда она отходила, мы могли бы пешком дойти до берега, но мы оставались на судне до полудня и за это время успели убедиться, что судно было переброшено через коралловые рифы, образовавшие в этом месте положительно неприступное заграждение и уходившие на одну или две мили протяжения в открытое море. Наши люди, совершенно измучившиеся за ночь и изнемогающие от столь продолжительного напряжения, теперь, видя себя в безопасности и пригретые теплыми лучами солнца, стали мало-помалу оживать и приходить в себя. Тогда мы собрались все вместе и стали совещаться, что нам теперь делать. Никакой возможности сняться с мели не было; мы даже не могли сказать точно, где мы находимся; капитан и я были того мнения, что нас выкинуло на один из мелких островков Багамского архипелага, и как оказалось потом, предположение наше было верно. Собравшимся матросам мы объявили, что, по всем вероятиям, нам не скоро представится возможность покинуть этот остров, и потому мы все должны дружно приняться за работу, соорудить большой навес из парусов и свезти на берег наши припасы.

Люди наши, смирные и приличные ребята, не похожие на английских матросов, не пьяницы и не буяны, охотно согласились на наши предложения; решено было с завтрашнего утра приняться за работу.

Это несчастье с шебекой было для меня большим горем; ведь я уже предвкушал радость близкого свидания с Эми и отлично понимал, как мало у нас было надежды быть замеченными каким-нибудь проходящим судном; во всяком случае, много месяцев пройдет прежде, чем это случится. Но у меня был в жизни большой опыт, я знал, что Богу все возможно, и потому с полным упованием говорил: «Господи, да будет воля Твоя!»

Эту ночь мы еще провели на судне; на другое утро буря совсем утихла; море отступило настолько, что, к нашему великому удивлению, мы очутились на расстоянии не менее 30 саж. от воды.

Прежде всего мы поспешили осмотреть остров и убедиться, имеется ли на нем пресная вода. Так как остров этот имел не более двух миль в окружности, то это заняло у нас немного времени. К счастью, почти в самой середине острова мы нашли глубокую яму, род колодца, вырытого в мягком коралловом утесе какими-нибудь другими несчастными, раньше нас потерпевшими крушение на этом острове; в этом колодце была вода, хотя и несколько черноватая, но все же пресная.

Весь остров был окружен кольцом коралловых рифов, между которыми там и сям стояли озера или протекали каналы морской воды. Разные рыбы тысячами плескались в этих тихих глубоких озерах или реках, особенно после бури последних дней. Но на всем острове не было ни деревца, ни кустика, ни малейшего признака растительности. Однако мы вскоре убедились, что на острове водятся кайры, или дикие горлицы, так как мы стали находить их яйца, недавно зарытые в песке.