Занавес опускается - Марш Найо. Страница 13

«Какой же склад ума должен быть у человека, способного так хладнокровно и даже не без удовольствия описывать манипуляции, которым, вероятно, довольно скоро может подвергнуться и его собственное тело? – спросила себя Агата, и ей вдруг стало интересно, читал ли эту книгу сэр Генри и богатое ли у него воображение. – Да, но почему я не могу оторваться от этой жути?»

Услышав в зале чей-то голос, она с непонятным чувством вины быстро положила книгу на место и закрыла стеклянную крышку. В гостиную вошла Миллеман, одетая в еще вполне приличное, но невыразительное вечернее платье.

– Я тут пока хожу смотрю, – сказала Агата.

– Смотрите? – как эхо, повторила Миллеман и по своему обыкновению неопределенно засмеялась.

– Тут у вас под стеклом эта страшноватая книжечка… Книги моя слабость, так что, извините, я не удержалась и открыла витрину. Надеюсь, это разрешается?

– Да, конечно. – Миллеман посмотрела на витрину. – А что за книжка?

– Как ни странно, про бальзамирование. Она очень старая. Думаю, представляет собой немалую ценность.

– Возможно, мисс Оринкорт потому ею и заинтересовалась, – сказала Миллеман и с презрительным видом самодовольно проследовала к камину.

– Мисс Оринкорт? – переспросила Агата.

– На днях я зашла сюда, смотрю, она читает какую-то книжицу. А когда меня увидела, сразу положила ее в витрину и захлопнула крышку. Вы бы слышали, с каким грохотом! Удивительно, что стекло не разбилось. Должно быть, вы как раз про эту книжку говорите.

– Да, вероятно, – кивнула Агата, торопливо пересматривая свои и без того хаотичные впечатления о мисс Оринкорт.

– Папочка сегодня не в лучшей форме, но все же спустится к столу, – сообщила Миллеман. – Вообще-то, когда ему нездоровится, он ужинает у себя.

– Мне бы не хотелось, чтобы наши сеансы его слишком утомляли.

– В любом случае он ждет их с нетерпением и, я уверена, постарается позировать каждый день. В последнее время ему намного лучше, но иногда он слишком возбуждается, – последнее слово Миллеман произнесла как-то двусмысленно. – Он, знаете ли, натура очень тонкая и чувствительная. Анкреды, я считаю, все такие. Кроме Томаса. Мой бедняжка Седрик, к несчастью, тоже унаследовал их темперамент.

На это Агате сказать было нечего, и она с облегчением вздохнула, когда в гостиную вошли Поль Кентиш и его мать, а следом за ними – Фенелла. Баркер внес поднос с хересом. В зале раздался необычайно зловещий удар гонга.

– Кто-нибудь видел Седрика? – спросила Миллеман. – Хорошо бы он не опоздал.

– Десять минут назад он был еще в ванной, – сказал Поль, – я из-за него не мог туда попасть.

– О господи, – Миллеман покачала головой.

В комнату вплыла разодетая в пух и прах мисс Оринкорт, в выражении ее лица странным образом сочетались обида, торжество и агрессивность. За спиной у Агаты кто-то сдавленно ахнул, и, повернувшись, она увидела, что взоры Анкредов прикованы к бюсту мисс Оринкорт.

Бюст был украшен большой бриллиантовой звездой.

– Милли… – пробормотала Полина.

– Ты тоже увидела? – тихо прошипела Миллеман.

Мисс Оринкорт прошла к камину и положила руку на мраморную полку.

– Надеюсь, Нуф-Нуф не будет опаздывать, – сказала она. – Есть хочу – умираю. – Критически оглядев свои ярко-розовые ногти, она поправила бриллиантовую брошь. – Хорошо бы выпить.

На это заявление никто не ответил, только Поль смущенно откашлялся. Из зала донеслось постукивание палки.

– Вот и папочка, – нервно сказала Полина, и все Анкреды зашевелились. «Прямо как перед появлением августейшей особы», – отметила про себя Агата. В воздухе повисло настороженное ожидание.

Баркер распахнул дверь, и в гостиную, словно ожившая фотография, медленно вошел сэр Генри Анкред в сопровождении белого кота.

III

Говоря о сэре Генри Анкреде, нужно прежде всего отметить, что в собственный образ он вживался с наводящей оторопь виртуозностью. Красив он был невероятно. Волосы – чистое серебро; под тяжелыми бровями пронзительно-голубые глаза. Царственно выдающийся вперед нос. Под ним густые белоснежные усы, закрученные наверх, дабы оставить свободным доступ к устам великого актера. Четкий выпуклый подбородок, украшенный эспаньолкой. Одет сэр Генри был так, словно модельеры специально разработали этот костюм для публичных показов: бархатный вечерний сюртук, старомодный высокий воротничок, широкий галстук и висящий на длинной ленте монокль. «Даже не верится, что это человек из плоти и крови», – подумала Агата. Шел он медленно и опирался – но отнюдь не наваливался – на черную с серебром трость. Она для него не столько опора, сколько аксессуар, догадалась Агата. При своем чрезвычайно высоком росте он, несмотря на возраст, держался прямо.

– Папочка, это миссис Аллен, – сказала Полина.

Агата подошла поздороваться. «Так и тянуло сделать реверанс, – рассказывала она впоследствии Родерику. – Еле с собой совладала».

– Значит, это и есть наша знаменитая художница? – Сэр Генри взял ее протянутую руку. – Очень рад.

Он задержал ее руку в своей и внимательно посмотрел на Агату. На миг она представила себе молодого Генри Анкреда в зените славы и поняла, как, наверно, таяли женщины, когда он вот таким же взглядом смотрел на них с высоты своего роста.

– Очень рад, – повторил он с интонацией, тонко намекавшей, что его радует не только ее приезд, но и ее внешность.

«Ну-ка, притормози, голубчик», – подумала она и убрала руку. А вслух вежливо сказала:

– Надеюсь, что сумею порадовать вас и своей работой.

– Не сомневаюсь. – Сэр Генри галантно поклонился.– Не сомневаюсь. – У него, как вскоре поняла Агата, была привычка повторять одну и ту же фразу дважды.

Поль пододвинул ему кресло. Сэр Генри сел лицом к камину, а остальные, образовав полукруг, расположились по обе стороны от него.

Сэр Генри сидел, скрестив вытянутые ноги; левая рука – холеная, ухоженная – элегантно свисала с подлокотника. Позой он напоминал сейчас Карла II, и белый кот, беря на себя роль королевского спаниеля, грациозно вспрыгнул к нему на колени, немного там потоптался и лег.

– А-а, Карабас. – Сэр Генри погладил его и милостиво оглядел присутствующих. – Как приятно, – изящно описав рукой широкую дугу, он адресовал эти слова всем. На мгновение его взгляд остановился на бюсте мисс Оринкорт. – Очаровательно, – сказал он. – Прелестная картинка. Э-э… Пожалуй, рюмку хереса.

Поль и Фенелла взяли на себя обязанности хозяев. Херес был отличный. Последовала весьма учтивая беседа, сэр Генри вел ее с таким видом, будто давал аудиенцию.

– Я думал, Седрик тоже будет с нами ужинать, – сказал он. – Миллеман, ты ведь, кажется, говорила…

– Ах, папочка, мне ужасно неловко, что он опаздывает… Но он должен был срочно написать одно важное письмо. И наверно, не услышал гонга.

– Ты полагаешь? Куда ты его поселила?

– В «Гаррика», папочка.

– Тогда он не мог не услышать.

Вошел Баркер и объявил, что ужин подан.

– Я думаю, Седрика мы ждать не будем. – Сэр Генри согнал Карабаса с колен и встал. – Миссис Аллен, вы удостоите меня чести сопроводить вас к столу?

«Как жаль, что нет оркестра», – подумала Агата, беря его под руку. И пока они двигались в столовую, вела светский разговор так профессионально, будто вдруг во всех подробностях вспомнила салонные комедии, виденные в детстве. Они еще не дошли до двери, когда в зале раздался топот и в гостиную стрелой влетел красный от напряжения Седрик с белым цветком в петлице смокинга.

– Дедушка, миленький! – размахивая руками, закричал он. – Я готов пасть ниц, готов ползать на животе! Да, виноват! Молю о прощении! Моему раскаянию нет границ. Кто-нибудь, скорее найдите мне рубище, и я посыплю главу пеплом!

– Добрый вечер, Седрик, – ледяным тоном ответил сэр Генри. – Извинения ты должен принести не мне, а миссис Аллен, и, возможно, она будет настолько добра, что простит тебя.

Агата улыбнулась Седрику улыбкой владетельной герцогини и, представив, какой у нее при этом вид, в душе хихикнула.