Бегство от грез - Марш Эллен Таннер. Страница 66

– Господи, – восторженно прошептала Мадлон, – какой он толстый!

– Мадлон! – зашипела тетя Софи, делая глубокий реверанс.

– Танцы начнутся немедленно, – донесся дребезжащий голос Людовика из толпы сверкающих платьев, мундиров и сюртуков.

Оркестр по просьбе его величества начал с торжественного полонеза в честь только что открывшегося мирного конгресса в Вене. Это заставило шептавшихся между собой гостей вытянуться в длинную вереницу за герцогом Висентом и его партнершей герцогиней Ангулемской, которые должны были открыть бал. Все знали, что его величество не любил делать такие политические жесты. Он не верил, что на конгрессе можно будет достичь чего-либо для Франции, к тому же он совершенно не доверял Талейрану, министру иностранных дел, которому поручил вести переговоры с величайшей неохотой.

Но были и другие, более интригующие слухи, которые занимали гостей: недавние возмущения в Англии, показавшие, каким зловредным может быть северный сосед Франции: скандальное поведение принца и принцессы Уэльских: вызывающее присутствие на сегодняшнем вечере жены принца де Беневента, который строго запретил ей сопровождать его в Вену. Говорили, что ее укоризненные стенания можно было слышать на всем пути от площади Согласия до улицы Святого Флорентина, где располагался роскошный отель Талейрана. О, бал обещал быть великолепным, и гости сразу забыли о своем старом подагрическом короле, который, прихрамывая, удалился незамеченным, чтобы переговорить со своими министрами. Дюжина гибких танцоров из Парижского балета исполнила дивертисмент: прекрасная герцогиня Дюра и неотразимая Аглая Ней, жена бывшего наполеоновского маршала, находились в центре внимания, потому что все знали, что обе они претендовали на честь стать «главной дамой» виконта де Шатобриана. Кроме того, в саду были устроены фейерверки, в каждой комнате – буфеты. Оживленные гости смеялись, флиртовали и пили шампанское в промежутках между танцами.

– Здесь все, о чем можно только мечтать, – сказала Мадлон Карно своей кузине, когда они очутились перед огромным столом, уставленным множеством блюд, поражающих своим разнообразием. Говоря это, Мадлон, поддев вилкой кусок ростбифа, повернулась к Ровене, но наткнулась на ее неприязненный взгляд.

– Мне кажется, что ты недовольна собой. Каждый кавалер мечтает потанцевать с тобой, но ты многим отказываешь, даже привлекательному принцу де Курсону. Что с тобой, дорогая? Ты себя плохо чувствуешь? Может быть, ты схватила простуду?

– Нет, я чувствую себя прекрасно, – заверила ее Ровена и, взяв тарелку и вилку, решила доказать Мадлон, что по крайней мере с аппетитом у нее все в порядке. В душе она разозлилась на себя. Если уж Мадлон решила сделать ей замечание по поводу ее поведения, то это могли заметить и другие. Ровена не собиралась ни в малейшей степени дать кому-либо понять, что она чем-то обеспокоена здесь, этой великолепной ночью, на этом грандиозном балу с присутствием самого короля. Конечно, такое событие может стать самым ярким воспоминанием в жизни любой молодой девушки. Но Ровена не могла чувствовать себя спокойной, несмотря на перспективу прекрасного бала: она готова была поклясться, что в толпе гостей узнала Джейми Йорка. Ровена ожидала увидеть его на балу, но всякий раз, когда она думала, зачем он здесь, ее охватывал навязчивый страх.

Только утром дядя Анри пришел к мысли, что конгресс в Вене не улучшит политической обстановки: она настолько плоха, что достаточно незначительной инициативы, чтобы Европа была снова втянута в войну.

– Я не буду думать об этом, – упрямо сказала себе Ровена. – Джейми не допустит, чтобы что-нибудь случилось с герцогом. Попытаюсь-ка развлечься, как советует Мадлон.

В конце концов она успокоилась, решив, что Квина здесь нет и она сдержит данное Джейми обещание, так как она и Квин не смогут даже поговорить друг с другом.

Она считала, что между ней и Тарквином Йорком все кончено, и теперь намеревалась как следует распробовать эту великолепную еду, танцевать до упаду и флиртовать напропалую. И пропади они пропадом, эти Йорки! Они не заслуживали того, чтобы о них беспокоиться.

Доедая порцию патэ, Ровена безмятежно улыбнулась, но в следующий же момент ее спина словно одеревенела: дверь в салон отворилась, и вошел Тарквин Йорк. Он оживленно беседовал с герцогом Веллингтоном и герцогом де Винсентом, смеясь тому, что говорил Веллингтон. На этот раз Тарквин выглядел очень спокойным, безмятежным и молодым.

Ровена быстро отвернулась к столу, ощущая сердце в самом горле. Что, черт возьми, теперь она может сделать? Она должна была допустить, что он может приехать позже, чтобы принять участие в открывшемся празднике. Кусая губы, она взглянула назад и увидела Квина, остановившегося в дверях салона и беседующего с герцогом де Винсентом. Она была вынуждена признать, что в своем мундире он выглядел очень привлекательно. Несколько англичанок и француженок обступили его, пытаясь привлечь его внимание своими чрезмерно откровенными декольте.

– И как только его угораздило родиться с таким дьявольским обаянием? – сердито подумала Ровена.

В этот момент Тарквин поднял голову и через всю комнату его глаза встретились с глазами Ровены. Она увидела, что он нахмурился, но от чего? От досады? От неожиданности? Было очевидно, что он не ожидал увидеть ее здесь, и она кивнула ему как только могла холодно, снова повернувшись к столу. Как она могла дать это обещание Джейми, когда Тарквин так волнует ее!

– Мисс де Бернар!

Вдруг он оказался рядом с ней, и внутри у Ровены все задрожало, хотя она не собиралась показывать, как он действует на нее.

– Добрый вечер, майор Йорк.

Она продолжала опустошать свою тарелку. Тарквин наблюдал за ней, не произнося ни слова, но через минуту разразился искренним смехом. Молча он взял из ее рук тарелку и поставил рядом с горой еды, на которую она только что взирала с таким вожделением.

– Это придворный бал, мадемуазель, а не праздник урожая в нагорьях Швейцарии. Даме полагается есть совсем немного.

Ровена уже собиралась сказать что-нибудь уничижительное, но слова замерли у нее на губах, когда она взглянула ему в лицо. Она ощутила, что от него исходит какая-то волнующая сила, и все ее попытки отчуждения от Квина не имеют ни малейшего значения. По-видимому, эти чувства были ясно написаны на ее лице. Оркестр начал играть кадриль, но вместо того чтобы пригласить ее танцевать, как она ожидала, он повлек ее за собой вниз по лестнице в дворцовый сад. Ночь была ясная и очень холодная, и Ровена задрожала, потому что ее тонкая шаль и платье гораздо больше подходили для хорошо нагретого бального зала. Она задрожала еще сильнее, когда Квин положил руку ей на талию и повел по аккуратной, обсаженной ровными деревьями аллее мимо искрящихся фонтанов и белеющих в темноте статуй. От холода или от волнения никто из них не произносил ни слова.

Наконец Тарквин остановился под сводчатыми ветвями большого каштана и молча повернул Ровену к себе. Откинув в сторону ее рыжие локоны, он взял Ровену за подбородок, приподняв ее лицо. От поцелуя, длительного, желанного и неожиданного, у нее захватило дыхание.

Когда Квин наконец оторвался, Ровена взглянула на него с удивлением.

– Значит ли это, что вы больше не сердитесь на меня?

Не дав ей договорить, Квин прервал ее слова новым поцелуем, и Ровена поняла, что его сердце смягчилось. Она не могла поверить, что он простил ее так легко, забыл ту оскорбительную сцену перед домом дяди. Она чувствовала, что и сама сейчас уже простила ему ту вспышку ревности.

– Я только хотел убедиться, что вы не забыли, как заставить меня целовать вас.

– Черт вас побери, – прошептала Ровена, – вы всегда такой отвратительный?

– Пойдемте, – настаивал Тарквин, – забудем о прошлом!

Глаза Ровены озорно заблестели.

– Обо всем? Он засмеялся.

– Нет, конечно. В вас есть то, Ровена де Бернар, что мужчина не может легко забыть.

Он накрыл ее ладони своими и увлек в липовую аллею, откуда вскоре донесся звук их голосов и смех. Очарование этой ночи в королевском дворце охватывало их все больше, и Ровена снова ощутила то глубокое счастье, которое, казалось, была способна принести ей только близость Тарквина.