Великолепие шелка - Марш Эллен Таннер. Страница 84

На этом вроде бы и можно было закончить разговор: они и так прекрасно поняли друг друга. Но когда Ванг Тох приказал охранникам увести девушку прочь, она, задержавшись на мгновение, произнесла ясным голосом:

– О, Этан, я совсем забыла. Раджид просил передать тебе, что огонь, начавшийся на носу во время нападения на судно, не смог нанести никакого вреда, так как был быстро потушен. Он полагает, что «Орион» сможет отплыть уже на рассвете.

Этан с вызовом посмотрел на Ванг Тоха.

– При условии, что ты позволишь уйти кораблю.

– Это возможно, – милостиво согласился мандарин, однако взгляд его глаз, холодных и непроницаемых, указывал на то, что мысли его витают где-то далеко.

Но где? Капитан по пути в другую каюту, куда вела его новая группа охранников, размышлял с надеждой о том, что мандарин обдумывал с сосредоточенным видом обращенную к нему, Этану, просьбу Чины перестать беспокоиться за нее и позаботиться о ее брате и сестре. Дай же Бог, молвил в душе Этан, чтобы коварный китаец не заметил, что кажущееся совершенно невинным сообщение, касавшееся Раджида Али, содержало в действительности информацию первостепенной важности. Под огнем на носу подразумевался сигнал, и если он, Этан, сумеет как-то подать его, то Раджид Али, наверняка придумавший уже, как покончить с захватившими «Орион» китайцами, нападет на рассвете на «Звезду лотоса». Но как ему, Этану, вырваться из темницы? Руки его были связаны – необходимая мера предосторожности, как пояснил с вежливой улыбкой Ванг Тох, сделав упор на то, что капитан повел себя как настоящий преступник, недостойный доверия. И к тому же выбраться из каюты, в которую его теперь водворили, было практически невозможно. В этом помещении, сконструированном во время опиумной войны, когда клиперу приходилось спасаться от «компании Джона», хранилось оружие, столь необходимое в то лихолетье. Здесь не имелось окон, а стены были укреплены дополнительной обшивкой из толстых и крепких досок. И наконец, численность китайцев, стоявших на страже у дверей импровизированного застенка, удвоили на всякий случай и, кроме того, каждого из них увешали оружием буквально с головы до ног.

Этан знал, что бесполезно пробовать свои силы, пытаясь справиться с окованными железом балками или мощными стенами, тем более что руки его были связаны сзади кожаными ремнями, впивавшимися в плоть и не поддававшимися всем его стараниям порвать или хотя бы ослабить путы. Впервые в своей жизни он ощутил, хоть и смутно, некое подобие паники и, пребывая в глубоко расстроенных чувствах, подумал даже, что вроде бы достиг той точки на своем пути, откуда уже нет возврата, и что на этот раз – в какой-то степени из-за своей самоуверенности – он действительно оказался в безвыходном положении и, возможно, станет причиной гибели трех невинных людей.

И все же дело не только в нем, решил Этан, поразмыслив немного и о том, каким образом попали в лапы Ванг Тоха Брэндон и Филиппа Уоррик. Однако он ни на миг не забывал, что прежде всего это его недобрые слова, произнесенные в праздничный вечер на веранде дома при плантации «Царево колесо», побудили детей совершить побег. И если бы он не был так занят своими собственными проблемами, то понял бы с самого начала, что именно Ванг Тох Чер Арн, а вовсе не Дэймон Уоррик несет ответственность за финансовые трудности семьи, и, несомненно, предпринял бы необходимые шаги, чтобы положить конец безжалостным проискам мандарина.

В общем, вел он себя непростительным образом: бродил вокруг да около, совершая, словно лишенный рассудка, серию грубейших ошибок, которых можно было ожидать разве что от необтершегося безусого школьника, ухитрившегося случайно сбежать с уроков.

Несмотря на чувство глубокого отвращения к самому себе и на разгоравшееся в нем бешенство при мысли о том, что Ванг Тох, возможно, в этот самый момент подвергает Чину мучительным пыткам, ему ничего не оставалось делать, кроме как шагать взад-вперед по душной каюте, горько размышляя о том, что удрать отсюда скорее всего никак не удастся как и послать, пока еще не поздно, сигнал Раджиду.

Скрежет огромного железного замка в двери отвлек его от печальных раздумий. Он повернул голову и был буквально ослеплен светом, ударившим ему в глаза после почти целого часа пребывания его в кромешной тьме. И в таком вот состоянии, когда он мало что мог разглядеть, его грубо схватили и поставили лицом к лицу со стройным молодым китайцем в кожаном костюме со множеством защитных металлических приспособлений. Левая рука его болталась на кожаной перевязи, за спиной виднелся колчан со стрелами. Сморщенный шрам шел от угла его правого глаза почти до самых волос, в глазах светились ярость и коварство, заставившие Этана насторожиться и вести себя крайне осмотрительно.

Появление свирепого китайца, как оказалось, было вызвано тем обстоятельством, что дети куда-то бесследно пропали. Когда Этан спокойно отверг свою причастность к их исчезновению, китаец с волчьим выражением лица вытащил нож и сделал продольный надрез между большим и указательным пальцами на правой руке Этана. Рана была неглубокой, но чрезвычайно болезненной, особенно если учесть, что руки Этана все еще оставались связанными, а нервы были до предела напряжены.

– Мой отец становится старым, – произнес китаец на гортанном кантонском наречии. – И склонен проявлять милосердие к своим врагам. Я же в данном отношении ничуть на него не похож.

Этан поднял брови.

– Но если я сам ничего не знаю о том, что интересует вас?

Сын Ванг Тоха оскалил зубы в ухмылке и, снова взявшись за нож, поколдовал им у Этана за спиной, в результате чего руки капитана оказались внезапно свободными.

– Перевяжи его, – резко приказал отпрыск мандарина одному из охранников. – Мне вовсе не улыбается, чтобы он до смерти истек кровью еще до того, как я решу с ним кое-какие вопросы. – Показывая на кровь, которая ручьем текла из раны Этана, он сказал своему пленнику: – Я бы хотел, чтобы ты хорошенько почувствовал эту боль и запомнил ее. Это поможет тебе оценить страдания уорриковской женщины, когда ей начнут отрубать пальцы один за другим, до тех пор пока у тебя не восстановится память.

Этан чувствовал себя так, будто внезапно из его легких вышел весь воздух. Его руки инстинктивно сжались в кулаки. Конечно, то был явно безрассудный жест, но капитан не мог уже мыслить разумно. Хо Куанг Чей, ухмыляясь, поднял нож и ждал.

Трудно сказать, кто был больше удивлен, Этан или его мучитель, когда словно бы ниоткуда возникло внезапно маленькое, плотного сложения созданьице и, бросившись в ноги Хо Куанг Чену, повергло его на колени. Этан оправился первым. Он каблуком ботинка нанес стремительный удар китайцу в лицо, заставивший того скрючиться от боли, и выскочил из каюты, откуда донесся до него душераздирающий вопль и вслед затем – жуткий хруст ломающихся костей на пальцах сына Ванг Тоха, защемленных захлопнувшейся дверью.

Перепуганные охранники устремились на помощь Хо Куанг Чену. Теперь уже Этан зарычал от боли, так как один из них ударил его прикладом ружья в живот. Следующий удар пришелся ему в голову, отчего снова закровоточила едва затянувшаяся рана. На какой-то миг ему показалось, что на него напали с полдюжины разъяренных врагов, тогда как на самом деле их было всего трое. Он почувствовал, что падает вниз. Сквозь туман виделись ему чьи-то руки и ноги, и он, с трудом соображая что-либо, удивлялся только тому, что его противники медлят почему-то с последним, смертельным ударом. Может быть, им приказали не убивать его?

– Капитан Этан, держите!

В руку ему кто-то вложил нож, скользкий от крови. Капитан, не обращая на это внимание, сжал его крепко и, собрав все свои силы, вонзил в чью-то плоть. Лезвие, с легкостью войдя в мясо, уперлось в кость.

Кто-то пронзительно закричал над ним, и Этан ощутил внезапно, что более никто не давит на него всей своей тяжестью. Вскочив на ноги, он вытащил из поверженного тела нож и, одержимый одной-единственной мыслью: что они сделают с Чиной, если он проиграет? – начал драться с яростью демона.