Соломенные люди - Маршалл Майкл. Страница 24

К свитеру была приколота записка, отпечатанная на лазерном принтере шрифтом "курьер", на бумаге, использовавшейся в конторах и домах по всей стране.

Мистер Зандт.

Тебе посылочка. Остального придется подождать. Я лицезрел твое горе и дело рук твоих и порицаю тебя.

Человек прямоходящий.

Месяц спустя в каньоне на Голливудских холмах было найдено тело Аннетты Маттисон, в таком же состоянии, как и тело Элизы Лебланк, точно так же без каких-либо следов убийцы. Больше девочек не похищали, по крайней мере никого из тех, за чьим исчезновением следовала доставка свитера.

Тело Карен так и не нашли.

Через два часа бульвар почти опустел. "Барнс энд Нобль" и "Старбакс" закрылись. Мимо скамейки время от времени шаркающей походкой проходили местные алкаши, направлявшиеся на Палисэйдс к местам ночевки, толкая перед собой аккуратные тележки со своими пожитками. Они видели человека, который сидел, безвольно опустив руки и глядя прямо перед собой, но никто не подошел, чтобы попросить денег, – все следовали своей дорогой.

Наконец Зандт встал и бросил пустую чашку в урну. Он сообразил, что можно было зайти в книжный магазин и выяснить, с каких точек внутри его Человек прямоходящий мог наблюдать за Сарой Беккер. Хотя никаких доказательств тому и не было, Зандт полагал, что тот тщательно выслеживал свои жертвы, прежде чем напасть. Некоторые так не поступали, но большинство вело себя именно так. Возможно, случай с Карен был особым – Человек прямоходящий делал недвусмысленный намек. Впрочем, Зандт так не считал. Девочки были слишком похожи, а их похищения проведены слишком безукоризненно.

"Барнс энд Нобль" мог и подождать, а возможно, и не дождаться. Зандт позволил Нине убедить его вернуться. Ему хотелось верить, что на этот раз все будет по-другому, что он будет способен на большее, чем просто бегать по городу, гоняясь за собственным хвостом и оглашая ночь бессильными криками, так и не сумев найти того, кто забрал его дочь. Того, кто раздавил жизнь Зандта своим невидимым бешеным кулаком. Сейчас он уже больше в это не верил.

Он вернулся к "Фонтану", заглянув по пути в несколько продуктовых магазинов. В холле здания было пусто, за стойкой никто не стоял. Это был отнюдь не фирменный отель, и, вполне возможно, он вообще был единственным постояльцем. Лифт поднимался медленно и рывками, давая понять, что для него это нелегкая задача.

Дожидаясь, пока закипит вода, он включил телевизор. Си-эн-эн делала все возможное, чтобы свести всю сложность современного мира к набору фактов, которые бизнесмен смог бы усвоить за ужином. Через несколько минут показали сюжет дня. Поздним утром по главной улице небольшого городка в Англии прошел мужчина средних лет с ружьем, из которого он застрелил восемь человек и ранил еще четырнадцать.

Никто не знал почему.

Глава 9

Я сидел на пассажирском сиденье своей машины, открыв дверцу. Было восемь утра с минутами. В одной руке я держал чашку кофе с молоком, а в другой – сигарету. Глаза мои были широко раскрыты и сухи, и я уже жалел о том, что закурил. Когда-то я курил, много и долго, потом бросил. Но этой ночью, пока я медленно и бесцельно ехал по неосвещенным дорогам, словно пытаясь найти выход из бесконечного переплетения туннелей, я начал верить, что курение – единственное, что может мне сейчас помочь. Если ты хоть когда-то курил, то в твоей жизни всегда найдутся ситуации, когда покажется, будто тебе чего-то недостает без трубочки с горящими листьями в руке. Без сигареты ты чувствуешь себя глупым и одиноким.

Машина стояла на главной улице Ред-Лоджа, маленького городка милях в ста двадцати к югу от Дайерсбурга. А сидел я в ней потому, что магазинчик, где я купил кофе, – аккуратное, чистенькое заведение, персонал которого носил фартуки и мило улыбался, – отличался ярко выраженным неприятием курения. В наше время качество кофе, продаваемого в том или ином заведении, находится в обратной пропорции к вероятности того, что вам позволят выкурить сигарету, пока вы будете его пить. Здешний кофе оказался превосходным, соответственным было и отношение к курильщикам – я бы не удивился, увидев на стене парочку их голов. Пришлось забрать кофе с собой, что отнюдь не прибавило мне хорошего расположения духа, и теперь я сидел, наблюдая через ветровое стекло, как Ред-Лодж постепенно оживает. На улицах появились люди, открылись магазины с товарами, которые обычно покупают, чтобы подтвердить свое пребывание в отпуске. Приехали несколько парней с ведрами краски и начали придавать более живописный вид дому на противоположной стороне улицы. Я заметил нескольких туристов, упакованных в лыжные костюмы так, что они казались почти шарообразными.

Докурив до половины вторую сигарету, я поморщился и выбросил ее. Курение не помогало, лишь усиливало чувство вины перед самим собой. К тому же я понимал, что делаю себе только хуже. Зная, что моя сила воли почти столь же слаба, как свет самой далекой звезды в пасмурную ночь, я схватил пачку с приборной панели и швырнул ее в направлении мусорной урны, прибитой к стоявшему неподалеку столбу и украшенной призывами беречь окружающую среду. Пачка влетела в урну, даже не коснувшись ее края. Рядом не было никого, кто мог бы это заметить, – как это обычно всегда и бывает. Что ж, наверное, это несколько странно – быть профессиональным баскетболистом.

Из отеля я не выписывался, просто забрал кассету из видеомагнитофона и вышел из номера. Кажется, я подумал, не пойти ли в бар, но на этот раз даже мои основательно увядшие моральные принципы сочли подобный вариант неподходящим. В итоге я обнаружил, что иду к машине, сажусь в нее и уезжаю. Я медленно проехал по Дайерсбургу, дважды побывав в том месте, где погибли мои родители. Кассета лежала на сиденье рядом со мной. Во второй раз проезжая через перекресток, я бросил на нее взгляд, словно это могло хоть чем-то помочь. Естественно, не помогло, лишь заставило меня слегка содрогнуться – впрочем, вряд ли это мог увидеть кто-то еще.

Постепенно я набрал скорость и выехал из города. В карту я не заглядывал – просто ехал по дорогам, сворачивая, когда это почему-то приходило мне в голову.

В конце концов, когда начало светлеть, я оказался на шоссе I-90. Я понял, что мне нужно выпить кофе или чего-нибудь в этом роде, и свернул на дорогу, приведшую меня в Ред-Лодж как раз к тому времени, когда начали открываться магазины.

Я ощущал пустоту в голове и, возможно, еще и в желудке, хотя в последнем вовсе не был уверен. Мысли работали с трудом, как будто в моем несчастном мозгу давно не смазывали шестеренки.

В том, что в двух фрагментах на видеоленте показаны мои родители, не было никакого сомнения. Мало причин было сомневаться и в том, что первую, наиболее позднюю часть снимал мой отец. Все три сцены, либо по отдельности, либо вместе, явно должны были что-то означать. Зачем иначе было записывать их на кассету? Я обнаружил, что мне тяжело даже думать о последней сцене, той, в которой был показан ребенок, брошенный посреди городской улицы.

Первое мое ощущение, что это мой неизвестный брат или сестра того же возраста, никуда не исчезало. Все в поведении матери и в том, как мы были одеты, явно это подразумевало. Либо второй ребенок был моим близнецом, либо они хотели, чтобы я так считал. Последнее казалось несколько странным – но смог ли бы я по-настоящему поверить, что когда-то у меня была сестра или брат и что ее или его где-то бросили? Что мы всей семьей уехали далеко от дома – судя по всему, это было намеренно подчеркнуто кадрами в поезде в начале сцены – и где-то оставили ребенка? И мой отец все это снимал?

Лишь одно объяснение приходило мне в голову: родители знали, что однажды они захотят рассказать мне о случившемся, и ничто, кроме фильма с места события, меня не убедит. В течение ночи я несколько раз мысленно пробежал этот фрагмент в памяти, пытаясь найти в нем какой-то иной смысл – но не смог. Больше всего меня поразила их расчетливость. Они специально искали место, где оставить ребенка, отвергнув одно, а затем, пройдя чуть дальше по улице, выбрали достаточно населенный ее участок, где, судя по количеству контор и домов на другой стороне, ребенок вряд ли долго оставался бы незамеченным. В каком-то смысле из-за этого вся сцена выглядела еще тяжелее – она казалась еще более продуманной, более реальной. Они не собирались убивать ребенка – просто хотели избавиться от него. Они тщательно спланировали, каким именно образом это осуществить, а затем – сделали.