Покореженное эхо - Март Михаил. Страница 34

— Всем вам, дорогие мои друзья, известно о гибели трех наших товарищей. Вы правильно сделали, что не пришли ни к одному из них на похороны. В последнюю поездку в Швецию, когда двое вовсе не приехали, мы решили, что будет лучше, если мы оборвем все связи между собой и даже уничтожим следы тех связей, которые имелись. Надеюсь, каждый из вас это сделал. На кон поставлены большие деньги. Рисковать мы не имеем права. Но случилось непредвиденное. В течение полутора месяцев погибли трое из семерых. Я пришел к очень печальному выводу.

Виновник этих смертей один из семерых. По-другому быть не может. И я собрал вас для того, чтобы мы попытались разобраться в сложившейся ситуации и сделать все, чтобы остановить процесс устранения остальных, еще живущих, к коим отношусь и я сам. Какие будут мнения?

Первым взял слово Паша Назаров.

— Я не верю, что кто-то из нас мог расколоться и рассказать нашу историю постороннему. Я говорю об убийце. Склонен считать случившееся стечением обстоятельств. И вот почему. Начнем с Севы Дикого. Я наводил справки. Он жил последние три месяца в Питере, где готовился выступить в роли защитника Дато Ганзелии — известного вора в законе, отпетого бандита, который помимо своей банды имел и врагов.

— Он всю жизнь таких защищал, — вставил Уваров. — Меня он тоже защищал, не то я все десять лет схлопотал бы. И за двадцать лет практики на него никто не покушался. В тюрьмах и лагерях его хорошо знают, и он там в большом авторитете.

— Только не у врагов Ганзелии. Они не хотят, чтобы его спас адвокат и Ганзелия вышел бы на свободу из зала суда. Вот и решили сломать хребет адвокату. А если уж говорить о Евдокиме Вяткине, то я вообще удивляюсь, как он сумел дожить до сегодняшних дней. Почти все, с кем он начинал, г давно лежат на кладбище. А на Кима не меньше пяти покушений устраивали. На шестом он попался.

Что же касается Игната, то его, конечно, убрали фээсбешники. Кто его просил лезть со своей электроникой в космические проекты? И при этом ездить в Европу и Америку. Мужика завербовали, а он ляпнул что не следует там, где не положено, и спецслужбы закрыли ему рот раз и навсегда. Скажите, я не прав?

— По каждому отдельному случаю, Паша, ты очень убедителен, — согласился Гортинский. — Но есть одна деталь, которая все твои доводы разбивает в пух и прах. А именно. Мои связи в органах милиции позволили мне выяснить, что все трое были убиты из одного оружия. Действует очень опытный киллер либо полный профан, которому страшно везет. Жертвы убиты из пистолета пятого калибра выстрелом в сердце. Вряд ли профессионал будет пользоваться таким примитивным оружием, да еще не делая контрольного выстрела в голову.

— Ну прямо как в твоих романах, Венечка, — усмехнулся Пелевин. — Ты у нас мастак описывать экзотические виды оружия.

— Ты прав. Я очень хорошо разбираюсь в оружии. Это мой хлеб и я должен понимать, о чем пишу.

— А если кому и выгодно убить всех нас, — продолжал Пелевин, — то тебе в первую очередь. Карточки убитых приходят на твое имя.

— Они при мне, могу их передать тебе или любому из вас. К тому же, ни для кого не секрет, где они хранятся в моем доме. Приходи и забирай. Могу добавить к твоему выпаду, что я сам предложил вам способ хранения картин, раздал ключи и сделал так, что ни один из нас не может воспользоваться достоянием. Я мог бы этого не делать девять лет назад и не сказать вам о тайнике ни слова. Пройдет срок, и каждый получит свою долю, остальное — не ваше собачье дело. И вам бы пришлось с этим смириться. Или пойти в полицию с повинной, на что ни один из вас не решился бы. И вообще. Вы сидели в своих стокгольмских отелях и тряслись от страха. Я мог бы позвонить каждому и предложить свалить из страны к чертовой матери. В минуту ваш след простыл бы. Нет. Я с риском для себя собрал вас за городом, показал товар и предложил сделать замки.

— Ты прав, Веня, — вмешался продюсер. — Но с тех пор прошло десять лет. Люди меняются и пересматривают свои поступки. Ты уже не так популярен, как в те годы, и даже вынужден был устроиться на работу обычным редактором. Только вот амбиции и потребности остались прежними. А учитывая твою богатейшую фантазию, ты решил устроить показательную расправу над своими бывшими сообщниками. А почему нет?

— Как одну из версий я ее принимаю, — спокойно отреагировал Гортинский. — Есть другие мнения?

— А почему не Жорка Уваров? — предложил Пелевин, — Он многому научился в зоне. К тому же, он единственный, кто знает все детали, но ничего не получит в результате. Свой ключик он сменил на ресторанчик.

— Вы знаете, ребята, я удивлен, — улыбаясь, заговорил Уваров. — Не сомневался, что буду первым из подозреваемых. Урка он и есть урка. Так нет, вы, как коршуны налетели на Веню. Я бы на вашем месте сам отдал ему все карточки и даже не спорил бы. По совести сказать, они принадлежат ему по праву. План придумал он. Гениальный план. Организовал работу он. Землю купил в Швеции, дом и бункер построил, директора музея под себя подмял да еще расписку с него взял.

А мы кто такие, чтобы требовать равной доли с ним? Так, шпана, исполнители.

Искатели приключений, марионетки. По сотне долларов за старания, и пошли вон! Я знаю не понаслышке, как делят деньги паханы. Так нет. Он разделил все поровну, как себе, так и другим. Он собрал вас здесь, чтобы о шкуре вашей подумать, а вы его же и сожрать решили. Сволочи вы! Скоты неблагодарные! А насчет себя я так скажу. Кандидатура, конечно, подходящая, но только у меня на такие хитрости ума не хватит. Слишком все запутано. Точнее, нестандартно. Хотите подозревать меня, ради Бога. Только для начала предъявите мне факты. Меня теперь без фактов и доказательств к стенке не прижмешь. А киллера мог нанять любой из нас. Дело не хитрое. И ты тоже, краснобай пузатый. Я тебе говорю, Платоша!

Пелевин покрылся потом и раскраснелся. Он и впрямь за десять лет килограммов на пятнадцать потяжелел.

— Чушь собачья. Мое личное состояние больше сотни миллионов тянет. Я владелец одного из самых надежных и престижных банков Москвы. И вы хотите, чтобы я из-за шести-семи миллионов стал руки в крови марать?

— А сотню миллионов ты честным трудом заработал? — ехидно спросил Уваров. — Скольких ты конкурентов похоронил, пока карабкался к власти? В прямом смысле слова похоронил. Банкиров года два назад каждую неделю хоронили. Эпидемия. А теперь вспомни, когда твой банк вдруг возродился из пепла. На нем уже крест поставили в те же времена, когда костлявая косила своей косой бедных банкиров.

Так что, Платоша, у тебя среди киллеров немало друзей найдется.

— Ладно, мужики, хватит, — вмешался Назаров. — Так мы ни к чему не придем.

Вот что я вам скажу. А почему мы Должны исключать наших дорогих покойничков. А вдруг Вяткин и Дикой сговорились между собой и наняли киллера. А киллер оказался себе на уме. Вспомните. Вяткин убит дома, а Дикой у Вяткина на даче.

Связь очевидна. Киллер убил Вяткина, приехал на дачу и надавил на адвоката.

Мол, если ты мне не выложишь всю правду, то пойдешь следом за дружком. Тот и выложил под дулом пистолета, только это его не спасло. Теперь киллер все знает и ждет удобного случая убрать следующего. Ведь Игната Анисимова он через три недели на тот свет отправил. Прошло еще две недели. Не за горами очередь за следующей жертвой. Не обвинять друг друга надо, а думать о противоядии.

— Если киллер знает детали, — заметил Жора, — то меня он не тронет. Я свою карточку вам два года назад отдал.

— Любопытная теория насчет сговора, — не отрываясь от вида улицы, протянул Гортинский, стоящий у окна. — Одна мелочь. Если кто-то из покойников начал грязную игру, то им был Игнат, а не Вяткин и Дикой. Они-то как раз и не знали, где хранятся карточки, а Игнат Анисимов заманил Севу в Москву и навел на него и на Вяткина киллера. А потом и сам стал его жертвой. Так это или нет, спорить можно до хрипоты. Толку никакого от споров. Важно другое. Есть человек, знающий тайну картин Эль Греко. Он вооружен и стреляет без промаха. И я не думаю, что он остановится на полпути к вершине. Я ожидал от нашей встречи большего, но, кроме взаимных обвинений, ничего не услышал. Жаль. Мне вам больше нечего сказать. Советую впредь повнимательнее относиться к собственной шкуре. Все мы очутились на краю пропасти, и по какой последовательности полетим вниз, вопрос не столь важный.