Леди туманов - Мартин Дебора. Страница 43

Кэтрин даже было больно дышать. Выбор… Либо отослать его прочь и никогда больше не видеть, либо отдать ему все. Он просит так много… слишком много… не предлагая женитьбы или постоянной связи. Он предлагает лишь сиюминутное удовольствие. И после этого она станет подпорченным товаром для любого другого мужчины. Может даже забеременеть…

Ей следует отчитать Эвана как следует и отправить прочь. Или самой убежать как можно скорее…

И тогда одна томительная ночь будет проходить за другой. Какой смысл в замужестве, если все равно ни один мужчина не сможет притягивать ее с такой же силой, как Эван. Ни один не вызовет у нее такого уважения, восхищения… Ни с одним она не будет себя чувствовать так, как с ним… И никогда никого другого не захочет.

Не отрывая взгляда от Эвана, она позвала:

— Бос, входите, пожалуйста!

Эван закрыл глаза. Мучительная боль исказила его лицо. В дверях появился дворецкий, и Кэтрин проговорила:

— Сегодня вы мне больше не понадобитесь. Вы свободны до завтра.

Эван распахнул глаза. И, не доверяя своему слуху, уставился на Кэтрин.

— Мадам, но не хотите же вы, чтобы я оставил вас наедине с этим…

— Вы свободны, — уже более жестко сказала Кэтрин, не в силах оторвать глаз от Эвана. А про себя взмолилась: «Ну пожалуйста, Бос. Побудьте сегодня не моим защитником, а просто слугой».

Воцарилось долгое молчание. Было так тихо, что она, казалось, слышала, как падают капли воска на подсвечник.

Наконец Бос тяжело вздохнул:

— Как прикажете, мадам, — и вышел, закрыв за собой дверь.

12.

Эван не мог поверить в это чудо. Они с Кэтрин были одни. Она сделала свой выбор. Несмотря на все, что произошло, несмотря на его обман, она выбрала его.

— Боже, Кэтрин! — Он провел дрожащей рукой по ее щеке, все еще сомневаясь в реальности происходящего. — Когда ты позвала дворецкого, я подумал…

— Если бы он не убедился, что ты не причинил мне вреда, он бы ни за что не ушел.

— Как я счастлив, что ты отослала Боса. — Ладонь его задержалась на порозовевшей от смущения щеке Кэтрин. Теперь она принадлежит ему. По ее собственному желанию. — Мне трудно представить, что бы я выкинул, если бы ты… прогнала меня.

— Что мне, наверное, и следовало сделать, — неуверенно проговорила Кэтрин. — Напрасно я согласилась увидеться с тобой и…

Эван, склонившись к ней, закрыл ей рот губами, не дав закончить фразу. Он не допустит, чтобы она пожалела о своем решении. Во всяком случае, сегодня. Прижав ее к себе, Эван отметил, что, хотя сама Кэтрин сомневалась в правильности этого выбора, тело ее не испытывало никаких колебаний. Руки ее сами собой обвили его шею, и она прильнула к Эвану с таким простодушием, словно не понимала, какой бесценный дар готова ему принести.

Но Эван-то знал. Знал, что она ему отдает — свою девственность. И хотя Кэтрин считает, что ей не суждено выйти замуж, поэтому незачем хранить невинность, все же Эвану стало не по себе.

Но минутное замешательство прошло, поскольку его оттеснило более сильное чувство: тело само отозвалось на близость Кэтрин, ее мягкость и податливость. Ему еще не приходилось иметь дело с женщиной, желание которой с такой зеркальной точностью отражало бы его собственное страстное, нетерпеливое желание. Что касается его бывшей невесты, то она напрочь отрицала даже возможность чего-то похожего на страсть, позволяя ему лишь слегка чмокать ее в губы. И стоило ему попытаться выйти за дозволенные рамки, как она тотчас начинала сердиться.

У него, конечно же, были и другие женщины, хотя постоянных любовниц он никогда не заводил. Но на пирушках, куда его приводил Юстин, попадались недовольные своими мужьями жены, замужние сестры студентов… Одним словом, когда у него возникала потребность, ему без труда удавалось найти женщину, которая охотно делила с ним ложе.

Эти ничего не значащие любовные развлечения, которые были по душе Юстину, представлялись малопривлекательными Эвану. Он занимался ими только в минуты крайней угнетенности. Но ни одна из женщин, с которыми он имел дело, не вызывала в нем таких ощущений, такого жара, томления, такого глубокого внутреннего желания.

Близость с Кэтрин представлялась ему как нечто волнующее, трепетное и всепоглощающее. И когда он дрожащей от нетерпения рукой провел по ее восхитительно округлому бедру, а потом по груди, Кэтрин, застонав, подалась ему навстречу, словно чайка, бросившаяся навстречу ветру.

В памяти снова всплыло, как увидел Кэтрин, выходящей из озера, — розовые соски, проглядывающие сквозь прозрачную сорочку, прекрасное тело облепила мокрая ткань… Как ему снова хотелось увидеть ее такой. А еще лучше — совсем обнаженной, чтобы он мог коснуться сверкающих белизной бедер и нежных завитков на лоне.

Но вместо этого Эван продолжал целовать ее. И поцелуи его были томительными и долгими, словно ему хотелось испить всю сладость влажных и мягких губ Кэтрин до дна. Только когда он вдруг осознал, как трепещет ее тело в его руках, Эван оторвался от ее губ, чтобы скользнуть к подбородку, шее, ключицам… Ему хотелось бы всю ее покрыть поцелуями. Не помня, как ему удалось это сделать, Эван расшнуровал корсаж, расстегнул платье и тронул губами набухшие соски, ощущая, как Кэтрин впивается пальцами в его плечи.

— О, Эван…

Дрожащий голос Кэтрин заставил его пойти дальше: он обнажил обе ее груди, упиваясь тем, как она извивается в страстном нетерпеливом желании отдаться ему.

Он не меньше ее изнывал от желания. Он жаждал обладать ею, лечь меж ее белых ног, которые обовьются вокруг его бедер… Ощутить вкус… каждого укромного уголка ее тела и… дать ей почувствовать себя… Он непременно сделает это, но только надо быть очень осторожным, очень нежным с любимой Кэтрин. Она ведь еще не знала мужчин. Он может испугать ее. Чего ему хотелось бы меньше всего на свете.

Эван нежно сжал ее грудь, глядя на ее слепленные веки и полуоткрытые губы, — и горячая вдлна желания окатила его с новой силой.

— Кэтрин?.. — Он уткнулся губами в ее выгнутую шею. — Мне хочется увидеть тебя обнаженной. Позволь мне снять с тебя одежду?

Глаза ее медленно распахнулись, и она густо порозовела.

— Я не знаю… Я понятия не имею, что можно делать, а чего не следует…

Дрожащими руками он быстро расстегнул до конца пуговицы и крючки.

— Тогда не беспокойся. Я знаю, что тебе следует делать…

Кэтрин замерла, позволяя ему завершить раздевание.

— Конечно. Ты, наверное, проделывал это с бесчисленным количеством женщин…

— Отнюдь нет, — перебил ее Эван. Какое счастье, что на ней не было всех этих нижних юбок. Всего лишь тонкая сорочка. Предощущение того, что уже в следующую секунду он увидит ее полностью раздетой, обжигало, как пламя. — И ни одна из них не вызывала у меня такого жгучего желания, как ты.

Покончив с крючками, Эван снова повернул ее лицом к себе. Кэтрин была настолько смущена, что не могла поднять на него глаз. Прикоснувшись тыльной стороной ладони к ее пылающим щекам, Эван спросил:

— Ты будешь чувствовать себя лучше, если я позволю тебе тоже снять с меня одежду?

Глаза ее еще больше расширились.

— Нет, от этого будет только хуже!.. О, Эван, я не должна этого делать, это дурно…

— Разве тебе сейчас хуже? — спросил Эван, медленно снимая с Кэтрин прозрачную сорочку, так что она соскользнула сначала на талию, а потом на пол.

— Да… но… — нерешительно проговорила Кэтрин, запнувшись, когда его взгляд пробежал по ее телу, по заострившимся от напряжения соскам… тонкой талии… округлым бедрам…

Казалось, жар стыдливости и смущения охватил все ее тело, когда взгляд Эвана остановился на шелковистых завитках ее лона. Кэтрин инстинктивно попыталась прикрыться ладонью, но Эван отодвинул ее руку, пробормотав:

— Пожалуйста… не мешай мне наслаждаться красотой твоего тела. Мне оно снилось ночами, моя милая Кэтрин!

Ласковая нежность, с которой Эван проговорил эти слова, заставила ее снова вспыхнуть, и Кэтрин, полуотвернувшись, позволила ему рассмотреть себя с головы до ног. Едва уловимый запах сирени, исходивший от нее, заставил его вспомнить о том, что Кэтрин принадлежит к иному, нежели он, слою общества. К тому, где богатые люди ежедневно принимают ванны с сиреневой водой и одеваются в тонкие муслиновые ткани. К тому слою общества, до которого самому Эвану очень далеко.