Лунное очарование - Мартин Дебора. Страница 11

– Я не знаю, что про него рассказывают, тетя, – перебила ее Эсме, – но со мной по крайней мере ничего не случилось.

– Что ж, и то слава Богу. – Мириам все так же недоверчиво смотрела на нее. – Пошли скорее, мистер Майклз уже заждался. Он хочет потанцевать с тобой.

– Иду, тетя.

Следуя за теткой, Эсме невольно поежилась, подумав о том, как реагировала бы Мириам, если бы узнала, что этот ужасный (хотя чем же он так ужасен?) лорд Уинтроп поцеловал ее племянницу. Но к счастью, на этот раз все обошлось.

Глядя на Эсме, танцующую с льнущим к ней негоциантом, годившимся ей в отцы, Йен испытывал смешанные чувства. Ему больно было смотреть, как грубая ручища торгаша сжимает хрупкую девичью талию так, словно партнерша по танцу – его собственность. Тем не менее, Эсме, судя по ее виду, воспринимала этот танец как неприятную, но неизбежную обязанность – танцуя потом с молодыми грациозными офицерами, она явно отводила душу. Йен поймал себя на том, что если не ревнует девушку к этим офицерам, то по крайней мере завидует им – недолгого общения с юной красавицей ему было явно недостаточно для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Эсме заинтересовала его с момента их первой встречи, и того, что у него возникло желание узнать о ней как можно больше, он не мог отрицать.

Йен повернулся к Годфри, оживленно болтавшему о чем-то с коллегой из консульства Джорджем Уолкером.

– Видишь вон ту девушку, в лиловом платье? – спросил он, дождавшись паузы в разговоре двух приятелей. – Кто она такая? Тебе известно о ней что-нибудь?

Годфри усмехнулся:

– Забавно, старина, что ты задал этот вопрос именно в тот момент, когда мы с Джорджем говорили как раз об интересующей тебя особе. Эта пташка – дочь местного учителя, большого друга хозяина сегодняшнего бала. Лично я, правда, встречался с ней от силы раза два-три, но ты же знаешь, как любит здешняя публика всякие сплетни, так что в наших краях вовсе не обязательно быть знакомым с человеком лично, чтобы знать о нем все.

– И что же тебе о ней известно? – с нетерпением спросил Йен.

– Еще неделю назад эта крошка имела репутацию вполне скромной, порядочной девушки, правда, склонной к достаточно вольной дружбе с местными девицами, но всего лишь несколько минут назад я услышал о ней такое…

– Услышал? Черт побери, Годфри, бьюсь об заклад, что ты не услышал, а – наполовину по крайней мере – сам все это придумал!

– Богом клянусь, старик, я ничего не придумывал. – Годфри с заговорщицким видом наклонился к уху Йена: – Самому верится с трудом – с виду эта крошка и впрямь абсолютно невинна. Но я знаю, что человек, от которого я это услышал, зря чесать языком не будет. Короче, наша красотка – любовница самого Генри Раштона! Кто бы мог подумать! Как тебе это нравится, а?

Йен прищурился:

– Брешешь, приятель! Я только что сам танцевал с ней и готов поклясться – девочка невинна, словно новорожденный младенец! – Говоря это, Йен не отрывал пристального взгляда от Эсме, о чем-то оживленно беседовавшей с симпатичным молодым капитаном.

– Понимаю, как же, – не унимался Годфри, – ты человек благородный и никогда не думаешь ни о ком плохо. Не тебя одного поразила эта новость – мы все, признаться, в глубоком шоке. Тем более что папаша у нее весьма строгий и начал вывозить ее в свет лишь сейчас, когда она уже достигла того возраста, когда невозможно держать ее под семью замками… Но… видишь ли, мне рассказал об этом сам Лоренс – секретарь Раштона!

– Может быть, Лоренс придумал все это с какой-то своей тайной целью. – Йен по-прежнему отказывался верить, что Эсме на такое способна.

– Зачем ему придумывать? Напротив, он очень опасался, что столь шокирующая новость может получить широкую огласку.

Йен пару раз встречал Лоренса, и тот не произвел на него впечатления человека, способного придумать подобную мерзкую ложь. Да и зачем ему компрометировать начальника и рисковать карьерой? Неужели и впрямь правда? Йен сурово нахмурился.

– За Генри уже давно закрепилась репутация донжуана, – продолжал Годфри. – Чуть жена за дверь, а он тут же с какой-нибудь бабенкой… Но соблазнить дочь лучшего друга – для этого надо быть сущим дьяволом! Сказать по правде, мне жаль девчонку – если эта новость распространится, бедняжке трудно будет найти приличного жениха.

«Бедняжка! – усмехнулся про себя Йен. – Умеет же эта «бедняжка» строить из себя невинную девочку! Даже до Кэролайн ей далеко – а та уж на что актриса…»

Перед глазами молодого человека снова встал образ Кэролайн, какой он увидел ее в момент их первой встречи. Скакавшая по широким лугам отцовского имения на породистом жеребце Кэролайн действительно была на загляденье хороша. Йена буквально очаровала ее раскованность; мог ли он тогда предполагать, что именно из-за этой манеры поведения все вокруг готовы разбиться в лепешку, чтобы исполнить самый взбалмошный ее каприз?

Раскованность… Йену потому и понравилась эта черта в характере возлюбленной, что сам он, постоянно вращаясь в высшем обществе, и будучи вынужден соблюдать все светские условности, очень многого не мог себе позволить. Кэролайн была для него словно глоток свежего воздуха.

Иллюзии его рухнули в одночасье, когда однажды он обнаружил свою «мечту и идеал» на сеновале забавляющейся с конюхом. Лишь после этого Йен осознал, что, собственно, означало для Кэролайн пресловутое презрение к светским условностям. Девушка не просто презирала условности – для нее ничего не значили самые элементарные моральные нормы, а единственным законом было ее собственное желание.

Вспомнив всю боль, все унижение, которые ему пришлось перетерпеть от этой женщины, Йен поморщился. Она считалась его невестой – и после того инцидента как ни в чем не бывало продолжала воображать себя таковой. Но для Йена это был конец – любовь, вспыхнувшая в одночасье, так же мгновенно умерла. Да и можно ли вообще назвать страсть любовью? Он был очарован ее дикостью и необузданностью, но для любви этого мало. Может быть, ему стоило не жениться на ней, а просто сделать красотку своей любовницей? Тогда и измену ее он переживал бы не так сильно…

И вот он опять чувствует, как его начинает охватывать страсть к юному, необузданному созданию… Снова повторяется та же история – не успел он, словно наивный юноша, поверить в непорочность и чистоту, как его «идеальная дама сердца» оказывается на поверку обыкновенной шлюхой.

Но какова актриса! Как легко было поверить ей, когда она проливала перед ним крокодиловы слезы… Знать бы ему обо всем этом еще давеча, когда она умоляла не рассказывать тетке о ее ночных похождениях, Йен не стал бы давать клятв защищать эту «невинную овечку». А может, стоит рассказать все это ее папаше и тетушке – в наказание за то, как ловко она его дурачила?

«Впрочем, – подумал Йен, – лучше подальше держаться от этой пташки». А то еще, чего доброго, красотка забеременеет от Раштона, папаша начнет срочно подыскивать своему чаду жениха, чтобы прикрыть грех, и не успеет он опомниться, как снова окажется в сетях коварной интриганки, в совершенстве умеющей строить из себя невинного ангелочка…

Но как ни пытался Йен вычеркнуть Эсме Монтроуз из своей памяти, это ему так и не удалось. Он танцевал с молодой женщиной, ничуть не менее привлекательной, чем Эсме, – а перед глазами снова и снова вставало раскрасневшееся от поцелуя лицо, черные, как ночь, локоны, разметавшиеся в беспорядке по плечам и блестевшие в лунном свете в полумраке террасы… Покидая бал, Йен был вынужден констатировать, что еще не скоро удастся ему стереть из памяти этот образ. Возможно, никогда.

– Ну, как тебе бал, дорогая? – Подняв взгляд от тарелки с завтраком, Джеймс Монтроуз ласково улыбнулся дочери. При этом Эсме с горечью отметила про себя, что в последнее время отец улыбается ей все реже…

– Все прекрасно! – Она попыталась вложить в голос как можно больше энтузиазма. – Я просто очарована. Это сказка!