Воровская честь - Арчер Джеффри. Страница 18

Ирландец выполнил две копии Декларации независимости сорок восемь дней спустя после того, как Анжело поставил ему «Гиннесс» в баре Сан-Франциско.

— Одна является совершенной копией, — сказал он Анжело, — а в другой есть небольшая ошибка. Когда Уильяма Дж. Стоуна попросили сделать копию в 1820 году, он работал над ней в течение трех лет, — сказал Долларовый Билл. — И что более важно, он делал это с благословения конгресса.

— Ты скажешь мне, в чем разница между окончательной копией и оригиналом?

— Нет, скажу только, что Уильям Дж. Стоун — тот, кто указал мне правильное направление.

— Что же дальше? — спросил Анжело.

— Терпение, — ответил мастер, — потому как наш пирог ещё должен подойти.

Анжело наблюдал, как Билл осторожно переносит оба пергамента и кладёт на стол в центре комнаты, где у него установлены ксеноновые лампы с водяным охлаждением.

— Они дают свет аналогичный дневному, только гораздо большей интенсивности, — объяснил он и щёлкнул выключателем. В комнате стало светло, как в телевизионной студии. — Если я правильно рассчитал, — сказал Билл, — за тридцать часов они сделают то же самое, что природа сделала с оригиналом за двести лет. — Он усмехнулся. — Вполне достаточно времени, чтобы напиться.

— Ещё не время, — сказал Анжело и заколебался. — У господина Кавалли ещё одна просьба.

— И что же это за просьба? — спросил Билл со своим мягким ирландским акцентом.

Он выслушал последнюю прихоть господина Кавалли с большим интересом и сказал:

— За это мне должны заплатить вдвойне.

— Господин Кавалли согласен заплатить тебе ещё десять тысяч, — сказал Анжело.

Долларовый Билл посмотрел на копии, пожал плечами и кивнул, соглашаясь.

Через тридцать шесть часов председатель и исполнительный директор «Мастерства» сели на рейсовый самолёт в Вашингтон.

Они должны были оценить две вещи, прежде чем вернуться в Нью-Йорк. Если оценка в обоих случаях будет положительной, тогда они смогут собрать совещание ответственных исполнителей, которые будут руководить выполнением контракта.

Если же они улетят неудовлетворёнными, Кавалли вернётся на Уолл-стрит и сделает два телефонных звонка. Один — господину Аль-Обайди, чтобы объяснить, почему невозможно выполнить его просьбу, и второй — их связнику в Ливане, чтобы сообщить, что они не могут иметь дело с человеком, который потребовал перевести десять процентов суммы на его имя в швейцарский банк. Кавалли даже представит номер счета, который они открыли на имя Аль-Обайди в Женеве, переложив, таким образом, вину за невыполнение сделки с семьи Кавалли на заместителя посла Ирака.

Когда двое мужчин вышли из главного терминала, их уже поджидал автомобиль, чтобы доставить в Вашингтон. Проехав через мост на 14-й улице, они проследовали на восток по Конститьюшн-авеню и были высажены возле Национальной галереи, которую ни один из них никогда ещё не посещал.

Оказавшись в восточном крыле, они расположились на маленькой скамье у стены под огромным мобилем Колдера [16] и стали ждать.

Вначале послышались хлопки. Взглянув, чтобы посмотреть, что там за суматоха, они увидели, как кучки туристов быстро отступают в сторону, стараясь освободить проход.

Когда они увидели его, отец и сын Кавалли непроизвольно вскочили на ноги. Группа телохранителей, двоих из которых Антонио узнал, прокладывала в толпе дорогу человеку, непрерывно пожимающему руки людям, стоявшим по бокам живого коридора.

Председатель и исполнительный директор сделали несколько шагов вперёд, чтобы лучше видеть происходящее. Зрелище было замечательное: широкая улыбка, поступь и шаг, даже тот же наклон головы. Когда он остановился напротив них, чтобы потрепать по голове маленького мальчика, они чуть было сами не поверили в реальность увиденного.

Перед входом в здание телохранители направили своего подопечного к третьему из шести стоявших здесь лимузинов и быстро увезли его прочь под протяжное завывание сирен, которое вскоре затихло вдали.

— Это двухминутное упражнение обошлось нам в сто тысяч долларов, — сказал Тони, когда они направились к выходу. В дверях мимо них пролетел маленький мальчик с истошным криком: «Я только что видел президента! Я только что видел президента!»

— Это стоило того, — сказал отец. — Теперь нам осталось только узнать, оправдал ли свою репутацию Долларовый Билл.

Ханну срочно пригласили к телефону и вызвали на совещание в посольство. До завершения курса оставалось ещё четыре месяца. Она предположила худшее.

На зачётах, которые устраивались каждую пятницу, Ханна неизменно получала более высокие оценки, чем пятеро других стажёров, находившихся в Лондоне. Черта с два она смолчит, если под самый конец обучения ей заявят о профнепригодности.

Внеплановый приём у так называемого советника по культурным вопросам, а на самом деле у полковника Краца, возглавлявшего резидентуру МОССАДа в Лондоне, был назначен на шесть часов вечера.

На занятиях утром Ханна никак не могла сосредоточиться на Священном Писании пророка Магомеда, а во второй половине дня ей ещё труднее пришлось с британской оккупацией и мандатом в Ираке в период 1917-1932 годов. Поэтому она была рада покинуть занятия в пять часов, чтобы избежать новых заданий.

Посольство Израиля последние два месяца было запретной территорией для стажёров без специального приглашения. Если тебя вызывали туда, то только для того, чтобы вручить билет домой и сказать, что ты больше не нужен. «До свидания. — И иногда как награда: — Благодарим вас». Двое из стажёров уже отбыли по этому маршруту за последние месяцы.

Ханна видела посольство лишь мельком, когда её провозили мимо в первый день пребывания в Лондоне. Она даже не знала точно его адрес. Открыв путеводитель, она обнаружила, что посольство находится на Грин-Палас в Кенсингтоне, несколько поодаль от проезжей части.

Ханна вышла из метро на станции «Кенсингтон» без нескольких минут шесть, прошла по широкой мостовой на Грин-Палас, а по ней — аж до самого филиппинского посольства, чтобы, вернувшись назад, оказаться у израильской миссии в точно назначенное время. Она улыбнулась полицейскому и поднялась по ступеням крыльца.

Ханна назвала себя дежурному и объяснила, что у неё назначена встреча с советником по культурным вопросам.

— Первый этаж. Как только подниметесь по лестнице, прямо перед вами будет зелёная дверь. Вам туда.

По широкой лестнице Ханна поднималась медленно, стараясь собраться с мыслями. Когда она постучала в дверь, на неё вновь навалилось мрачное предчувствие. Дверь немедленно распахнулась настежь.

— Рад встрече с вами, Ханна, — сказал молодой мужчина, которого она никогда не видела. — Моя фамилия Крац. Извините за срочный вызов, но у нас возникла трудность. Садитесь, пожалуйста, — добавил он, указывая на мягкое кресло по другую сторону большого стола. «Не из тех, кто любит пространные вступления», — было её первое заключение.

Ханна сидела в напряжённой позе и смотрела на человека напротив, который казался ей слишком молодым для советника по культурным вопросам, пока она не припомнила подлинной причины для его назначения в Лондон. У Краца было приятное открытое лицо, и, если бы не преждевременная лысина впереди, его можно было назвать симпатичным.

Положив руки на стол, он смотрел на Ханну внимательным взглядом, от которого ей все больше становилось не по себе.

Ханна сжала кулаки. Если её собрались отправить домой, она не будет молчать и выскажет все, что у неё было приготовлено и отрепетировано.

Советник продолжал молчать, словно не знал, как ему выразить то, что нужно было сказать. «Скорей бы уж он выкладывал», — подумала Ханна. Это было похуже, чем ждать результата экзамена, когда заведомо знаешь, что провалил его.

— Как вы обосновались у Рабинов? — поинтересовался Крац.

— Очень хорошо, благодарю вас, — ответила Ханна, не вдаваясь в подробности, чтобы не оттягивать разговор о подлинной причине её вызова.