Пиратская принцесса - Мартин Дебора. Страница 12

— Как вы можете говорить такие ужасные вещи! Нельзя же, в конце концов, быть настолько бессердечным… — Она запнулась, наткнувшись на его взгляд. Ее неуместные оскорбления, не дай бог, напомнят ему об обидах вчерашнего вечера. Она продолжала более сдержанно: — Моя кузина — девушка замечательная, но, увы, не красавица. Я уверена, что этот солдат воспользовался отсутствием у нее поклонников и завладел ее сердцем. А теперь она должна стать женой этого гнусного месье Мишеля, которого вряд ли можно назвать подходящим для любой порядочной девушки.

— Мне очень неприятно напоминать вам, мадемуазель, но порядочные девушки не заводят тайную связь с солдатами.

— Так же точно, как честные солдаты не развращают порядочных девушек, майор! — жарко возразила она. — Почему вы защищаете этого… этого сластолюбивого обольстителя девственниц? Надо было учить своих солдат ответственности за поступки… Или армия Соединенных Штатов не отвечает за аморальные действия своих служащих?

Он угрюмо отвел глаза.

— Вы даже не знаете наверняка, правду она говорит или нет. Может, это вовсе не мой солдат…

— Дезире не солжет, — уверенно сказала Камилла. — Это один из тех солдат, которые в прошлом месяце уехали из Нового Орлеана. Она так сказала, и я ей верю.

Взгляд его снова остановился на ней.

— Действительно, примерно месяц назад несколько моих солдат были переведены в Батон-Руж, но…

— Вот видите! Это наверняка один из них! — Но почему Дезире сказала, что молодой человек далеко отсюда? Может, она ошиблась? Да, наверняка. Возможно, ее любимый совсем близко, в Батон-Руж, а Дезире даже не догадывается. — Теперь от вас требуется только съездить в Батон-Руж и поговорить с солдатами…

— Съездить в Батон-Руж? — У него расширились глаза от недоумения. — Да вы с ума сошли! Это почти день пути. У меня здесь дела поважнее, чем тащиться в Батон-Руж, чтобы спасти вашу бедную кузину от нежелательного замужества.

— Ах, дела поважнее? — вздернула она подбородок. — Например, помогать пиратам ввозить всякую дрянь в наш город?

Он мгновенно стал так холоден и спокоен, что ее смелость как рукой сняло. Ну да, она опять сболтнула лишнего. Никогда еще он не был так похож на дикаря… Лицо его казалось вырезанным из гранита, а глаза ледяными, как сталь. Он сделал шаг к ней, затем другой шаг, и она в испуге отступала, пока не уперлась спиной в деревянный забор. Он выставил вперед обе руки и прижал ладони к забору по бокам от нее, таким образом поймав ее в ловушку.

— Насколько я понял, вы обмолвились, что это вас не волнует. И кажется, обещали помалкивать. — Голос у него был почти мягким, но сомнений быть не могло: между бархатными тонами сверкала сталь.

— Я… говорила. И я буду. Ну, помалкивать… — Хотя ее безумно пугало его непредсказуемое поведение, она заставила себя не отводить взгляда от его глаз. Все-таки одна козырная карта остается у нее в запасе, и она воспользуется ею, чтобы добиться помощи этого майора. — Я обещаю хранить ваш секрет и не обращаться к властям но только в том случае, если вы поможете мне выяснить, кто отец ребенка моей кузины.

Как ни странно, угроза его отнюдь не напугала.

— Обратитесь к властям? — Он наклонялся к ней все ближе, пока ей не стала видна каждая морщинка на его свежевыбритом лице. — Уж не вздумалось ли вам меня шантажировать, мадемуазель Гирон?

Тон его говорил о том, что он не воспринял ее слова всерьез. Это ее разозлило. Она как можно тверже посмотрела в его грустные и удивленные глаза.

— Да… Наверное…

— Тогда, может, вы лучше передумаете? Потому что я не выношу шантажисток.

Он проговорил это так спокойно и сдержанно, что сначала она не уловила скрытую угрозу, но, когда до нее дошло, она испугалась.

— Охотно верю, но у меня, к сожалению, не остается другого выхода. Или я шантажирую вас, или наблюдаю, как моя кузина ни за что ни про что губит свою жизнь.

Она заметила его сочувственный взгляд прежде, чем он успел его скрыть.

— Да, но я не один замешан в преступных действиях. Неужели вы не боитесь пиратов, хоть немного? Подозреваю, что Жак Зэн не так снисходительно воспримет шантаж, как я. Можете представить, что он с вами сделает, если я скажу ему, что вы подслушали наши разговоры?

Если бы он не говорил это с такой серьезностью, она бы расхохоталась.

— Да, я действительно об этом как-то не подумала. Нонк Жак, должно быть, страшно рассердится, если вы ему скажете. Так что лучше не надо.

Когда до его понимания дошло креольское словечко «нонк», обозначающее «дядя», то с ним произошла неожиданная и почти комичная перемена. Кровь отлила от его лица, рот раскрылся.

— Нонк Жак? — эхом повторил он замогильным голосом.

Она кивнула.

— Да, нонк Жак. Брат моего покойного отца.

— Не может быть, — недоверчиво пробормотал он. — Братом Жака был Гаспар Зэн… — Тень пробежала по его лицу. — Погодите-ка, ваш покойный отец? Вы же не хотите сказать, что вы дочь…

— Гаспара Зэна. Да, это мой отец.

Теперь у него был вид тяжело больного человека.

— Но ваша фамилия Гирон.

— Представьте, я знаю, — она еле сдержала усмешку. — Просто я взяла девичью фамилию матери, когда переехала жить к Фонтейнам. Они надеялись, что таким образом предотвратят скандал. Увы…

Он отшатнулся от нее, взъерошив себе волосы.

— Не верю я вам. Если это правда, то ваш отец был одним из самых страшных и беспощадных пиратов в Гольфстриме.

— Боюсь, так оно и есть. Спросите любого в Новом Орлеане, и вам ответят, что да, я его дочь. Зачем бы мне обманывать вас, как думаете?

— Чертовщина какая-то. Гаспар Зэн! Невероятно! Они с Жаком завезли сюда больше отравы, чем сам Генри Морган. Пока Гаспара не убили… — Он умолк, взгляд его был преисполнен презрением.

Камилла опустила глаза, платок, который она вертела в пальцах, был уже влажный.

— Ну вот, похоже, вы тоже наслышаны о моей семье.

— Делом всей моей жизни стало побольше узнать о человеке, которого я намереваюсь… — он замолчал так резко, будто еле успел поймать себя за язык, — …с которым я намереваюсь вести дела. — Он прислонился рядом с ней к забору и тихо сказал: — Вы там были? Когда английские пираты напали на лагерь вашего отца, вы там были?

Тот день возник в ее памяти с мучительной ясностью. Резкий запах пороха и крови ударил в нос, когда она вбежала в лагерь… И повсюду — трупы… одни с перерезанным горлом, другие изуродованы ружейными выстрелами в упор. Это были те самые выстрелы, которые она слышала с болота, на звук которых побежала что есть сил к лагерю, чтобы застать родителей, лежащих возле обеденного стола в лужах собственной крови.

Она поглубже вдохнула морозного воздуха, чтобы страшные образы исчезли.

— Да, я была там. Не во время боя, но сразу после… Я собирала клюкву на болоте, когда англичане напали и всех перебили. Вот почему они меня не нашли.

Теперь в его голосе явно слышалось сострадание.

— А Жак в это время возвращался из Нового Орлеана и поэтому избежал смерти. Я прав?

Она кивнула. Дядя Жак приехал как раз вовремя, чтобы застать последний вздох своей жены. Иногда Камилла спрашивала себя, чувствует ли дядя Жак такую же боль, что и она, от необходимости жить дальше, когда погибли все близкие. Много ночей провела она без сна, вопрошая в темное небо: «Почему именно я? Почему бог не позволил мне умереть?»

— После этого, — продолжала она немного охрипшим голосом, — дядя Жак запретил мне иметь дело с пиратами.

— Да уж, надеюсь.

— Поэтому я и живу с тетей Юджиной, сестрой моей мамы. Дядя Жак решил, что так будет лучше, что я должна найти свое место в обществе.

Тяжело было в четырнадцать лет потерять обоих родителей, но еще тяжелее было смириться с дядиным решением: она должна жить впредь не с ним, а с незнакомыми людьми. Но когда дядя Жак признался, что намерен не только продолжать атаковать корабли, но и отомстить английским пиратам, то Камилла поняла, что разумнее всего дать ему жить собственной жизнью, а у нее свой путь.