В плену сомнений - Мартин Дебора. Страница 88

Но приход Эвана после омерзительной ночи, проведенной в одиночестве, вынудил его взглянуть правде в глаза. Джулиана знала эту правду лучше него. Она знала, что его мучит, что мешает ему полностью поверить ей и каковы тому причины.

Но на самом деле все было даже хуже, чем она предполагала. Его самый глубинный, самый тайный страх был еще более жалким и презренным. Он боялся, что, приехав в Кармартен, станет свидетелем того, что она вновь счастливо соединилась с Девонширом при старании своих братцев. Легче было этого не видеть, поджидая ее здесь, прячась, словно трус.

Воган содрогнулся. Эван был прав. Как он мог о ней так плохо думать? Эти последние две недели она была для него всем, о чем только можно было мечтать. И после стольких доказательств ее любви разве можно поверить, что Джулиана снова предаст его?

И верить, что она когда-то предала его, значило не понять истинной ее натуры. Его голова раскалывалась, и Воган рухнул в ближайшее кресло. Может, настало время посмотреть в лицо правде, которую он старался не замечать все это последнее время? Предала ли она его тогда, шесть лет назад? Или все было так, как она утверждает, — ее братья все подстроили и очернили ее как преступницу?

Он засмотрелся на огонь, мечтая, чтобы пламя сожгло его страхи и сомнения. Черт побери, что же случилось в ту давнюю ночь? Если было так, как говорит она, тогда ее братья каким-то образом сами узнали об их браке и приняли меры, чтобы разрушить его.

Разве так уж невозможно в это поверить? Пожалуй, возможно. Сент-Албансы вполне способны на такую низость. Ведь все, что он видел после возвращения, доказывало, что Джулиана — человек слова и никогда бы не могла пренебречь брачными обетами, особенно по причинам, которые выдвигал Нортклифф.

А какими же причинами, которые показались ему тогда столь убедительными, объяснял Нортклифф ее предательство?

Причина первая: презрение к его валлийскому происхождению. Рис глубоко вздохнул. Могла ли женщина, которая так весело отплясывала с валлийскими фермерами, которая спрятала под юбкой змею, чтобы помочь валлийскому мальчику получить образование, стыдиться этого? Маловероятно.

Причина вторая: стремление разбогатеть. Это вызвало у него улыбку. Если жизнь с Джулианой чему-то и научила его, так это тому, что она была бережлива в деньгах и никогда не стремилась к излишней роскоши. Хотя он не скрывал от нее размеры своего теперешнего состояния, Джулиана не заказывала роскошных туалетов и не требовала себе новых драгоценностей.

Улыбка исчезла с его лица, когда он вспомнил следующую причину: отсутствие дворянского титула. Тут он не мог быть совершенно уверенным. До сих пор ему казалось, что Джулиана не придает этому значения. Он знал, что ее отношение к жениху было связано с чувствами, а не с титулом маркиза. Она совсем не переживала, что ей не суждено было стать маркизой. Очевидно, это все-таки не имело для нее решающего значения.

Закрыв лицо руками, он перешел к последней причине, той, которая казалась ему наиболее существенной. Причина четвертая: она боялась, что Рис женился на ней из-за Ллинвидда.

Действительно, если бы Джулиана хоть на минуту заподозрила его в корыстолюбии, она бы отвергла его немедленно. Для нее, разумеется, было немаловажно, что муж выбрал ее ради нее самой.

Рис поднял голову. Тогда он не мог знать, что Ллинвидд принадлежал ей, и был уверен, что Джулиана это понимала. Кроме того, однажды она поинтересовалась, не женится ли он на ней, чтобы заявить свои права на Ллинвидд. Его возмущенный ответ, казалось, тогда убедил ее.

С губ Вогана сорвалось проклятье. Теперь, когда он обдумал все причины, выдвигавшиеся Нортклиффом, ни одна из них не казалась ему больше убедительной. Сейчас он знал о Джулиане столько, что просто не мог поверить, что она могла так безжалостно его предать.

Но как быть с трактирщиком? Как объяснить тот факт, что никто не смог бы найти их без ее помощи? И то, что, как утверждал Нортклифф, он узнал о «Сынах Уэльса» от нее? И почему Сент-Албансы продолжали настаивать, будто она отреклась от него, даже когда он вернулся в Уэльс?

Она не смогла привести никаких объяснений. Видимо, их не было.

Но ведь они должны быть. Ее попытки объяснить причину, по которым она скрыла их брак, звучали убедительно. Значит, должны были быть здравые объяснения всему, что случилось. Возможно, если бы Воган не убеждал себя столь настойчиво в ее предательстве, он нашел бы время повнимательнее расследовать происшедшее. Даже сейчас, если бы он задал прямые вопросы, то, может быть, получил бы на них ответы.

Но ему больше не нужно искать ответов. Он больше не верит, что Джулиана его предала, что бы там ни говорил трактирщик или ее братья. Сент-Албансы лгали, трактирщик лгал… черт побери их всех, врал весь белый свет! Одна Джулиана была невиновна. И он готов был в этом поклясться.

Тогда что его сдерживает? Если он сердцем чувствует, что она невиновна, что же мешает ему поверить своей прелестной жене, которая, по словам Эвана, «самая замечательная женщина во всем Уэльсе»?

Ему вспомнились слова Моргана. «А тебе не приходило в голову, что ты предпочел неверие по совсем иным причинам? Если ты признаешь, что она не предавала тебя, то не сможешь заставить ее быть твоей женой против ее воли, правда? Ты должен будешь предоставить ей выбор между браком и свободой. Тогда ты рискуешь потерять ее. А ведь ты не хочешь так рисковать?»

Со стоном Рис вскочил и зашагал по комнате. Морган был прав. В основе его недоверия был ужасный страх, что, получив право выбирать, Джулиана не выберет его. И решит, что он не стоит ее.

Он ударил кулаком по ладони. Да и почему ей, собственно, выбрать именно его?! Он отказался поверить ей, а ведь она ждала его, пока не потеряла всякую надежду. После возвращения он публично оклеветал ее, унизил перед семьей, потащил за собой, как пират награбленную добычу, и даже почти изнасиловал.

А Джулиана была нежной великодушной женщиной, к которой он не имел права даже прикасаться! Почему он так ужасно с ней обошелся?

Остановившись как вкопанный, Воган вспомнил тот день, когда он явился к отцу Джулианы. Тогда он тоже был зол на весь мир, что не сможет быть парой дочери графа, и потому попытался низвести ее до своего уровня, обвинив в соглядатайстве. Его тогдашнее поведение объяснялось лишь одним — страхом, что Джулиана решит, будто слишком хороша для него. Странным образом, но картина была схожей с тем, как поступали с ним на флоте. Каждый раз, когда «кошка» опускалась на его спину, ему твердили, что он жалкая, ничтожная, слабая валлийская сухопутная крыса, годная лишь на корм рыбам. На самом же деле в этих словах ему мерещился совершенно иной смысл: «Ты, проклятый дворянчик, со всем твоим образованием и манерами слишком умен и слишком упрям для флота, и за это мы тебя ненавидим». И все эти шесть лет его пытались навеки привязать к флоту, сделать подобным себе, запуганным и одурманенным грогом.

Он тоже пытался привязать Джулиану к себе. Он грубо обращался с ней, а когда жестокость не помогала, пускал в ход соблазн, стараясь удержать ее около себя. Он словно бы хотел уверить и себя, и ее, что она предательница, что она не стоит его, в то время как в глубине души знал, что не стоит ее он. Хуже всего, что он так ни разу и не предоставил ей выбора — остаться с ним или уйти.

Воган подошел к зеркалу в золоченой оправе и уставился на свое искаженное страданием лицо. Разве он мог позволить ей выбирать? Она бы ни за что не избрала столь жалкое создание, которое только и могло, что мучить ее! Она просто не стала бы этого делать!

И все же… Рис вспомнил, как две ночи тому назад они вот так же вместе стояли перед этим зеркалом. Она слушала, а он говорил: «Если я сомневаюсь в твоей любви, то только потому, что не могу поверить в нее. Меня ведь особо не за что любить».

Как она тогда ответила? Назвала его слепым дурачком и пылко заверила: «Разве ты не понимаешь, что я не могу не любить тебя? Всю жизнь, до самого моего последнего вздоха для меня не будет существовать никого, кроме тебя».