Сладкая месть - Мартин Кэт. Страница 36

Рейн заставил себя улыбнуться.

— Как я уже говорил, я благодарен за то, что ты заехал ко мне.

— Ты выдержишь, Рейн. Время все вылечит. Так всегда бывает.

Рейн вздохнул.

— Думаю, ты прав. Немного выпивки, партия в карты с друзьями и здоровая девчонка — может быть, это мне и нужно.

Доминик улыбнулся.

— Может быть.

— У леди Таунсенд завтра небольшой вечер. Александра просит меня сводить ее туда. Думаю, я мог бы нанести визит.

— Прекрасная мысль, — по пути к двери Доминик похлопал Рейна по спине. — Ты выдержишь. Только дай себе этот шанс.

Рейн кивнул.

— Передавай привет Кэтрин.

Доминик пожал Рейну руку и направился к двери. Виконт посмотрел вслед его высокой фигуре, вспоминая слова друга и пытаясь побороть ужасную дрожь внутри, болезненные сомнения и невыносимую боль.

Что он чувствует: ненависть — или любовь? Как две столь противоположные эмоции могут так тесно переплестись? Любовь, ненависть, гнев, нежность, страсть. Что же он чувствует по отношению к Джо?

Он задумался о том, где же она теперь и что ей приходится переносить. Он задумался о том, вспоминает ли она его, сожалеет ли о том, что сделала.

Думал он и о том, испытывает ли Джоселин какие-то чувства, похожие на те болезненные, мучительные ощущения, которые она вызывала в нем.

Через две недели налетел первый шторм. Несколько часов спустя пол трюма стал скользким от рвоты, параши были наполнены до краев, а матросы на палубе были слишком заняты парусами и борьбой с накатывающей волной, чтобы выносить их.

Джоселин несколько раз вырвало, но потом ей удалось успокоить свой желудок. По совету других, она оторвала полоску ткани от подола рубашки и обвязала ею рот и нос, чтобы легче было дышать.

На четвертый день этих мучений некоторые женщины так ослабели, что уже не могли слезть с коек, и Джоселин вместе с другими стала заботиться о них. С тех пор, как начался шторм, их только один раз выпускали на палубу. Волнение на море было таким сильным, что моряки опасались, как бы какая-нибудь шальная волна не смыла кого-нибудь из осужденных за борт.

Так как разжигать огонь в камбузе было слишком опасно, их рацион, состоявший прежде из ломтя соленой свинины и печенья на ужин да миски овсяной каши с кукурузной мукой и черной патокой на завтрак, свелся теперь к сухарям два раза в день и куску твердой сушеной говядины на ужин.

Дополнительный рацион, полагавшийся Джоселин, раньше доставлялся ей мистером Миксом во время вечерних прогулок, а теперь его просто клали ей на тарелку. При виде завистливых взглядов Джоселин уступила укорам совести и поделилась едой с самыми слабыми. В большинстве случаев в этом не было проку — еда не задерживалась в их желудках. На койках валялись стонущие истощенные тела, и, пока погода не прояснилась, казалось, что этому не будет конца.

Слава Богу, вечером четвертого дня море стало успокаиваться. Те женщины, которые еще были способны передвигаться, вышли на палубу, пока матросы драили трюм морской водой, чтобы избавиться от тошнотворного запаха.

Через пару дней большинство из них встали на ноги, даже Кончита, которая страдала, как показалось Джо, сильнее всех. Ее смуглая кожа стала пепельно-серой, а щеки ввалились.

Джоселин пережила качку лучше многих, и путешествие уже перевалило за половину. Она была уверена, что переживет и остальное. Во всяком случае, так ей казалось до тех пор, пока как-то утром капитан не приказал женщинам выйти на палубу раньше, чем обычно.

— Порядок, дамы, собирайтесь-ка, — выкрикивал указания первого помощника Сайлас Микс. — Успокойтесь! Мистер Дирлинг хочет вам кое-что сказать. Тихо — или вам же будет хуже!

Джоселин стояла рядом с бортом вместе с Долли Уайтхед и худенькой, бледной и нетвердо державшейся на ногах Кончитой Васкез.

— Как ты думаешь, что стряслось? — прошептала Джо на ухо толстухе.

— Я… я не знаю. Может быть, они просто хотят нам сказать, когда мы доберемся до Ямайки.

— Может быть, — согласилась Джо, только она не очень-то в это верила. Судя по тому, как ворчала команда, и по мрачному виду мистера Микса, что-то было неладно.

— Молчать! — приказал Дирлинг. Это был стройный светловолосый человек лет тридцати на вид. Мистер Микс рассказал Джо, что когда-то он был лейтенантом на флоте Его Величества, но его уволили со службы. Он выглядел довольно безобидным, но Сайлас сообщил ей, что Дирлинг «чванливый помощник», известный своей жестокостью.

— Женщины, вы знаете правила, — говорил Дирлинг, и по спине Джо пробежал холодок. — И вы знаете, что капитан не позволит их нарушать.

Женщины нервно зашевелились и забормотали про себя.

— Кроме воды, — продолжал Дирлинг, — самым важным удобством на корабле является еда. И если дела пойдут плохо, кража продуктов окажется покушением на убийство. И тут до нашего сведения дошло, что одна из вас проникла в кладовую.

Дирлинг кивнул, и два могучих матроса — один с уродливой татуировкой на руке, а другой с густой черной бородой — стали продвигаться по толпе женщин. Десятки беспокойных взглядов следили за ними, явно вздыхая с облегчением, когда те проходили мимо.

Джоселин заметила, что Долли Уайтхед нервно сплетает и расплетает свои толстые пальцы.

— Если бы они знали, кто это сделал, — прошептала Долли, — они бы не стали так долго ждать.

Но ее плечи дрожали, и она нервно облизывала губы.

Джоселин наблюдала за ней, за приближающимися мужчинами, за женщинами, расступавшимися перед ними как море перед Моисеем, и вдруг у нее упало сердце.

Господи! Ей впервые пришло в голову, что все то время, пока Кончита болела, она не просила есть. Ей удавалось удержать в себе только самую мизерную порцию, но Долли всегда предлагала ей еще что-нибудь, чтобы поддержать ее силы.

Глаза Джоселин уставились на татуировку на руке матроса, когда он остановился прямо перед ней. В первый, страшный момент Джоселин показалось, что он пришел за ней, но вместо этого они схватили Долли за руки и потащили ее, упиравшуюся и сопротивлявшуюся, на корму.

— Миссис Уайтхед, — объявил Дирлинг, всегда очень официально. — После всестороннего разбирательства по поводу воровства продуктов мы обнаружили, что в этом преступлении виновны вы.

Долли не ответила, но ее немолодое тело свело от страха.

— За преступление такой важности не может быть снисхождения. Вас привяжут к мачте и выпорют, как и полагается поступать с такими ворами, как вы.

— Нет! — Долли попыталась освободиться, но мужчины крепко держали ее. — Я сделала это только для того, чтобы она не умерла. Мне показалось, что она скоро умрет, неужто вы не понимаете? Я же не могла дать ей умереть!

Стоявшая рядом с Джоселин Кончита жалобно застонала — а ведь прежде девушка была такой гордячкой.

— Долли… она сделала это ради меня, — прошептала Чита, когда матросы поволокли толстуху к мачте. — Я не могу позволить им так поступить с ней.

Кончита смотрела прямо перед собой, смертельно бледная, с серыми тенями под глазами. Она покачнулась, и Джоселин схватила ее за руку.

— Ты не должна этого делать. Ты еще слишком слаба. Они тебя убьют.

— Какая разница. Долли мой друг. А у меня мало друзей. Я должна ей помочь, ведь она старалась, помочь мне.

Она снова попыталась пойти вперед, но Джоселин заступила ей дорогу.

— Я пойду. Я молодая и сильная, я не болела. Десять плетей — это не так уж много, — она вспомнила Броуни. — У меня есть друг, которому пришлось вынести пятьдесят.

— Ты… ты сделаешь это для меня… для Долли.

Джоселин не ответила, а направилась на нос корабля, проталкиваясь между рядами женщин, молясь, чтобы смелость не оставила ее.

Глава 13

— Это не она! — выкрикнула Джо громким и чистым голосом. — Это я сделала!

Привязанная к мачте Долли в разорванной на спине блузе, обнажившей следы сифилиса на ее прозрачной, испещренной сосудами коже, резко обернулась.