Низвергатели легенд - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 29

– О чем беседовали с ее высочеством? – преувеличенно любезно осведомился Гунтер, желая нарушить паузу.

– Ай люли, се тре жоли, – поэтически высказался Казаков, но вернулся к прозе: – О современной моде на драгоценные металлы. Ничего обязывающего. Пытался вести себя прилично, не матерился, на ноги принцессе не наступал. Кажется, произвел благоприятное впечатление. На экзотику ее, что ли, потянуло? А вообще девочка симпатичная и какая-то категорически не средневековая.

– В смысле – отнюдь не скованная? – уточнил германец. – Так они здесь все такие. Дворянство отличается от простецов только бо?льшей образованностью и своим особенным кодексом поведения. Я в Лондоне познакомился с принцем Джоном, так он выглядел ничуть не величественнее любого пьянчуги-рыцаря, промотавшего в кабаке последнюю кольчугу. Человек как человек, только изволь относится к нему более-менее уважительно.

– Я все больше разочаровываюсь, – вздохнул Казаков и чуть досадливо сплюнул на камни мостовой: – Только не в двенадцатом веке, а в литераторах, которые его описывали. У Вальтера Скотта король Ричард – образцовый джентльмен, почти святой, а Джон – редкостная свинья и старый скряга. Теперь выясняется, что все наоборот…

– Романтизм, – со знанием дела ответил Гунтер, – есть литературный жанр, склонный к идеализации героев и прошлых времен. Скажи мне, что изменилось от приобретенных тобой новых знаний? Ричард отнюдь не викторианский джентльмен, а просто вояка, следующий законам своего века. Да, он идеальный рыцарь, но и только. Силен, бесстрашен, однако неумен. Неужели ты разочаровался в Беренгарии? Тебе хотелось бы видеть принцессу бледной трагической красавицей, полной условностей и замученной воспитанием? Которая сидит в высокой башне, проливает слезы и дожидается возвращения своего благоверного из Крестового похода? Может быть, такие где-то и есть. Подозреваю, кстати, что подобные типажи обитают в германских провинциальных замках или на самых окраинах Франции. А представители здешнего высшего света… Пойми ты, они обычные люди, и ничего больше.

– Гм, – Казаков откашлялся. – Интересная мысль. Знаешь, с чем я ее увязал? С десятью заповедями Евангелия. Не скалься, ничего смешного! Что такое христианские заветы? Верно, универсальный моральный кодекс, продержавшийся две тысячи лет и еще неизвестно, сколько он будет действовать после нас. Следовательно, слабости человека не меняются со временем, из чего проистекает, что и натура человека не меняется. Мы только накапливали знания, отвергали старые предрассудки, приобретали новые… Но в сущности ничуть не отличаемся от Беренгарии, вон того золотаря или французских солдат, с которыми подрались в трактире. Если Господь Бог дал нам универсальные законы на все века, значит, человек столь же универсален.

– Философ, – усмехнулся Гунтер. – Вот, кстати, универсальный человек, скажи-ка мне, кто ты такой на самом деле? Слово «техник» меня давно перестало удовлетворять, а, судя по твоим намекам и кое-каким умениям, ты научен обращаться не только с механизмами.

– Подготовка широкого профиля, – индифферентно ответил Сергей. – Мое прошлое осталось только со мной, уж извини. Но при желании и надобности я могу и привести в порядок заупрямившуюся машину, и качественно дать в ухо недоброжелателю. Но меня учили сначала думать, а потом давать в ухо. Понимаешь? Я трудился в достаточно закрытом учреждении, военная техника всегда и постоянно нуждается в охране от чужих глаз и рук, особенно новейшие образцы… Замнем?

– Замнем… – согласился Гунтер. – До времени.

Уже знакомая сэру Мишелю и компании гавань Мессины сегодняшним утром находилась в состоянии резкого оживления. Во-первых, праздник. Король Филипп-Август собирался отметить день святого Ремигия в городе и, конечно же, был приглашен сицилийским государем Танкредом на вечерний пир. Во-вторых, ранним утром с донжона крепости Мессины узрели появившиеся над горизонтом Тирренского моря многочисленные паруса. Ричард Львиное Сердце наконец-то соизволил покинуть Неаполь и его флагманский корабль со знаменем святого Георгия держал курс на столицу средиземноморского королевства. Поговаривали, будто на борт нефа «Апостол Петр» взошел сам святейший Папа Климент III, каковой сопровождает владыку Англии перед отбытием последнего в Святую землю.

Если слухи верны, то маленькой Сицилии предстоит увидеть всех имеющих наиболее значительный вес повелителей Европы. Папа Римский, короли Англии и Франции, великие герцоги… Исключение составлял лишь германский кайзер Фридрих Барбаросса, но войско его сына Генриха сейчас двигалось по итальянским землям на полдень, собираясь поместиться на корабли, а заодно выяснить отношения с Танкредом, которого немцы считали узурпатором – Генрих был женат на дочери предыдущего сицилийского короля Вильгельма, коему Танкред приходился лишь племянником, и полагал себя наследником трона. Настоящий король принимал англичан, французов и делегацию Апостольского Престола ради того, чтобы они его защитили от воинственно настроенных германцев.

К сожалению, распространенных в двадцатом веке уютных кафешантанов на набережных доселе не придумали, а вести утонченную наваррскую принцессу в препохабнейший портовый кабак отнюдь не стоило. Посему избрали более оригинальное развлечение – сэр Мишель договорился с лодочником, чтобы он покатал благородное общество вокруг французских кораблей. Лошадей оставили на попечение стражи сицилийского короля, скучавшей на пристанях.

– Сколько знакомых гербов! – восхищалась Беренгария, рассматривая нефы и галеры короля Филиппа. – Видите знамя графа де Шампань? А вот провансальцы! Как любопытно, шевалье, посмотрите – корабли, принадлежащие Ордену Храма. Вымпел парижского командорства…

На весла уселись сам хозяин лодки, дочерна загорелый бородатый сицилиец, и решивший поразмяться Казаков. Гунтер правил, а рыцарь с благородной девицей устроились на носу. Впрочем, Беренгария говорила достаточно громко и ее речи слышали все.

Точно, над одним из крутобоких кораблей с высокой кормовой надстройкой колыхалось широченное двуцветное знамя – знаменитый Босеан тамплиеров, черная полоса сверху, белая снизу. Французские храмовники не только сами направлялись в Палестину, но и отчасти финансировали войско Филиппа-Августа. На борту можно было заметить несколько фигур, облаченных в белые плащи с алым восьмиконечным крестом.

– Твою мать! – неожиданно рявкнул Казаков, заставив принцессу вздрогнуть. – Что, черт побери, за шутки?

В борт лодки через два пальца от весла ударила длинная лучная стрела, расщепив тяжелым металлическим наконечником сосновую доску. Еще одна стрела легла в воду рядом спустя несколько мгновений.

Стреляли с борта самого большого и самого изукрашенного вымпелами и знаменами нефа. Полуодетый, наряженный только в панталоны и белую рубаху человек сжимал в руках лук и лениво накладывал на тетиву новый снаряд, способный прошить жертву почти насквозь. Господин развлекался, а самым обидным было то, что его корабль стоял под королевским знаменем.

– Быстро в сторону! – приказал нахмурившийся и почуявший опасность Мишель, однако Беренгария его почему-то остановила.

– Ничего подобного, шевалье! – новая стрела застряла в лопасти весла, а Казаков выдал несколько русскоязычных фраз, после которых, познай их истинный смысл, любая благородная девица навсегда отказалась бы иметь дело с господином оруженосцем. – Господа, гребите к кораблю и как можно сильнее.

– Но… – попытался возразить рыцарь, отлично знавший, что развлечения некоторых герцогов или графов зачастую переходят все границы приличий и здравого смысла, однако милая и вежливая Беренгария вдруг заместилась ледяной особой со взглядом, способным обратить в камень самого развязного вельможу.

По счастью, белорубашечный господин не отличался особенной меткостью или просто хотел раздразнить тех, кто катался в лодке. До корабля, усилиями сицилийца и Казакова, которые откровенно побаивались получить стрелу в спину, но гребли усердно, оставалось три или четыре сажени.