Звезда Запада - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 26
Викинги всегда были легки на подъём, ну а сейчас терять драгоценные дни и вовсе резона не было. На третий день после тинга плеснула вода под вёслами двух ладей. Халльвард, нагрузив дракары золотом из необъятных, награбленных за много лет запасов, отправился на восток торговать. Торир же, решив подготовиться поосновательнее, дал своим ещё два дня на сборы, потому как с собой надо было взять многое.
Самым трудным оказалось затащить на корабль шестерых лошадок из числа тех, что были привезены датчанами. Небольшие, но невероятно выносливые косматые коньки тёмно-бурой масти, похоже, были привычны к морским путешествиям, однако вся незадача состояла в том, что обычно лошадок заводили на судно с деревянного причала. Таковым удобством Вадхейм похвастаться не мог, и пришлось спешно сколачивать из досок мостки. Но едва первая лошадь, поддерживаемая за узду кем-то из хирдманов, ступила на шаткий, качающийся мостик, как из кроткой и послушной животины тут же превратилась в разъярённую фурию. Яростно брыкаясь, лошадь сбросила в воду всех, кто пытался её утихомирить. Наконец она тоже свалилась в залив и с жалобным ржанием поплыла к берегу. И оставшиеся пять коньков заупрямились: не обращая внимания ни на ругань, ни на пинки и толчки, животные, приседая на задние ноги, пятились от берега. Ни сила, ни уговоры на помогали. Торир, совсем взопрев, решил попросту как следует связать поганцев и на руках загрузить на кнорр – и так уж почти полдня провозились. Либо надо делать мостки покрепче, что также займёт времени преизрядно.
Отец Целестин бегал вокруг, кудахча как встревоженная курица, отдавал ценные указания (ничуть делу не помогавшие) и только вносил лишнюю сумятицу. Ему ужасно хотелось хоть чем-нибудь помочь, но монаха лишь вежливо (а иногда не слишком) отпихивали либо, когда он становился чрезмерно навязчив, посылали куда подальше. Невзирая на то, что отец Целестин при всей своей толщине и кажущейся неповоротливости был весьма силён, никто из дружины Торира его как рабочую единицу всерьёз не воспринимал.
Скептические настроения усилились, когда отец Целестин, неся по мосткам на борт кувшин с маслом из продовольственных запасов, поскользнулся и с истошным воплем рухнул на доски, разбив глиняный сосуд. Правда, от падения в воду его удержала железная рука Снорри, одного из двух старших сыновей Халльварда, коих Торир взял в свою дружину. Вместе со своим братом Торгейром Снорри поднял святого отца на ноги, носком сапога спихнул в воду оставшиеся от кувшина черепки и довольно настойчиво попросил монаха пока посидеть где-нибудь на камешке на берегу. А уж если так не терпится поглазеть на погрузку ладьи, то не мог бы почтенный жрец Бога Единого хотя бы не мешать прочим работать?
Мостки пришлось обильно посыпать песком с берега, ибо растёкшееся масло превратило их в подобие скользкой ледяной горки. Словом, монах вновь постарался на славу. Некоторое время он сдерживался, но, когда начались трудности с лошадками, вновь принял живое участие в общем деле.
Положение неожиданно спас Видгар. Некоторое время он с интересом наблюдал за усмирением взбунтовавшихся животных, но едва Торир дал указание связать лошадей остановил дядю:
– Дай я попробую. Силой тут не поможешь...
Торир мрачно посмотрел на него, однако же махнул рукой, и дружинники с верёвками отступились. Видгар, перехватив взгляд отца Целестина, подмигнул ему и, взяв одной рукой одного из коньков за поводья, а другой погладив по голове, что-то прошептал в ухо дрожащей от возбуждения скотине, а потом тихонько потянул за узду. Лошадь спокойно пошла за ним, копыта стукнули по доскам помоста, а спустя минуту Видгар с победной улыбкой спустился на берег. Трудностей как не бывало – он быстро отвёл всех коньков на корабль, не обращая внимания на удивлённые взгляды дяди и дружинников.
– Чего стоите? – прикрикнул на остальных Торир. – Тут с умом делать было надо, а не силою брать! А ну сено грузите! Или вашими бородами лошадей в море кормить будем?!
Конунг за последние дни выгреб со всех дворов Вадхейма для своих лошадей больше половины оставшихся с прошлой осени запасов сена, благо домашние козы уже могли пощипывать пробивающуюся на южных склонах холмов травку.
– Как это у тебя получилось? – налетел на Видгара отец Целестин. – Или опять не скажешь?
– А чего говорить-то? – Видгар взъерошил левой рукой волосы, – как всегда, когда был смущён. – Ну айфар как-то подсказали, что зверьё меня слушать может, только... Ну, в общем, постараться нужно. Ты это Силой называешь. Вот я и попробовал. Ладно, пойду я, вон Торир зовёт. А ты отдыхать иди. Отплываем завтра, как-никак.
Остаток дня отец Целестин посвятил молитвам и покаянию, прощаясь с мирным течением жизни последних лет. Как монах ни убеждал себя, что всего дороже для него покой телесный и душевный, но какой-то частью сознания он ощущал зов той половины самого себя, что находила отдых не в спокойном, размеренном бытии и не в доброй еде или крепком вине. Эта часть души сейчас, как и многие годы доныне, гнала пятидесятичетырёхлетнего монаха навстречу новым странствиям, к невиданным и неведомым землям да народам; гнала, наконец, к несколько жутковатой, но в то же время притягательной загадке истории беспокойного северного народа...
Отец Целестин повздыхал, поднялся с колен и, последний раз прочитав коротенькую молитву, осенил себя крестом, неодобрительно посмотрев на распятие. Вот, спрашивается, что сейчас все святые делают, вместо того чтобы помочь? Нет чтобы знамение какое послать! Так нет же, изволь, отец Целестин, сам в этой каше разбираться, истины доискиваться. А ведь достаточно одного Твоего слова, как снизойдёт ангел небесный и всё-всё растолкует...
Ну а теперь покушать и спать.
Запалив очаг, отец Целестин подогрел мясо, ещё с утра поджаренное, полил жаркое красным вином для вкуса, нашёл кусок зачерствевшего хлеба, плеснул в кубок подкисшего, но ещё вполне приличного пива и, сунув в поставец лучинку, забрался на ложе. Ну вот что может быть лучше, чем потрапезничать, полулежа на медвежьей шкуре да почитывая на ночь что-нибудь душеспасительное? Неужто холодные и сырые ночи на прыгающем вверх-вниз по волнам корабле?
А что, вполне, может, и так.
Спустя час хибара отца Целестина огласилась громоподобным храпом хозяина. Снились ему на этот раз кошмары.
В самую глухую полночь дверь домика приоткрылась, и внутрь прошмыгнула смутная тень. Тёмная фигура вначале замерла у входа, потом уверенно стащила с кресла на пол меховое покрывало, расстелила вдоль ложа отца Целестина и улеглась. Вскоре к богатырским раскатам, извергаемым глоткой монаха, присоединилось лёгкое посапывание. Луна к тому времени совсем скрылась за горизонтом.
Едва рассвело, за отцом Целестином явился Видгар. В дверной проём хлынул ещё мутный утренний свет, и, пригнув голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, Видгар, полный решимости растолкать монаха побыстрее, направился прямо к его постели. Тяжело споткнувшись о завёрнутое по макушку в песцовые шкуры тело ночного визитёра и звякнув кольчугой, наследник конунга совершенно нереспектабельно растянулся на полу.
– Ты чего? – На Видгара смотрели два рассерженных глаза, принадлежавшие Сигню. – Под ноги смотреть надо! Ну поднимайся же!
– Что происходит, чёрт возьми? – раздался с лежбища святого отца его голос, больше похожий на стон умирающего. – Опять разбудили в безбожную рань!
– Торир послал. Наши собираются уже. Давайте вставайте побыстрее.
Монаха так и подбросило. Рано не рано, а выспаться можно и на корабле. А сейчас главное – позавтракать. Вроде ещё что-то с вечера осталось.
– Ты откуда? – Отец Целестин уставился на зевающую Сигню-Марию, всё ещё сидевшую на полу. – И что это на тебе за одёжа такая, а? Или не знаешь, что Церковь запрещает женщинам носить мужское платье?
И вправду, на Сигню были мужская рубаха, штаны и фуфайка из волчьего меха. Вдобавок у пояса висел нож, а длинная коса была запрятана под одежду.